© Nikita A. Kirsanov 📜 «The Decembrists»

User info

Welcome, Guest! Please login or register.


You are here » © Nikita A. Kirsanov 📜 «The Decembrists» » «Кованные из чистой стали». » Муравьёв Александр Николаевич.


Муравьёв Александр Николаевич.

Posts 31 to 40 of 45

31

VIII

Речь Александра II в Нижнем Новгороде, как она напечатана в официальных изданиях, теперь звучит довольно бледно.

«Господа. Я рад, что могу лично благодарить вас за усердие, которым нижегородское дворянство всегда отличалось. Где отечество призывало, там оно было из первых. И в минувшую тяжкую войну вы откликнулись первыми и поступали добросовестно: ополчение ваше было из лучших. И ныне благодарю вас за то, что вы первые отозвались на мой призыв в важном деле улучшения крестьянского быта.

По этому самому я хотел вас отличить и принял ваших депутатов... Вы знаете цель мою - общее благо. Ваше дело - согласить в этом важном деле частные выгоды с общей пользой. Но я слышу с сожалением, что между вами возникли личности. А личности всякое дело портят. Это - жаль. Устраните их. Я надеюсь на вас, надеюсь, что их больше не будет, и тогда это общее дело пойдет... Я полагаюсь на вас, я верю вам, вы меня не обманете... Путь указан, не отступайте от начал, изложенных в моем рескрипте...»39

И затем - несколько заключительных фраз в том же роде...

Так передана эта речь в официальных отчетах, но в изложении Воронина она звучала совершенно иначе.

- Да, что тут говорить, - горячо отмахнулся он, когда кто-то из присутствующих напомнил, что речь была напечатана в Губернских Ведомостях, и текст ее есть у А.С. Гациского. - Что там официальные отчеты! Небо и земля. Напечатано, как было заранее заготовлено, а Царь говорил не по их бумажкам. До сих пор вот... Закрою глаза - вижу эту фигуру. Прямой этакой, голова откинута, брови сжаты, и каждый звук летает в затихшем зале, точно в колокол бьет.

Дойдя до того места, что вот все шло хорошо, царь остановился. Стало еще тише; не дохнет никто. Точно вот всем сейчас с крутой горы спускаться. Ждут, что-то будет за этой паузой. Прошла, может, секунда, другая, а поверите, мне показалось, что прошел час...

Вдруг, выпрямился еще больше, брови сдвинулись...

- Теперь узнаю, что среди вас завелась... измена...

Пролетело это слово, как гром среди ясного неба... И весь зал, все мундирное и расшитое дворянство повалилось сразу на колени... А над коленопреклоненной толпой неслись слова царской речи, возбужденные, гневные...

Кончил, повернулся и вышел...

И как только вышел, дворяне, как один человек, кинулись к Муравьеву, который под конец речи встал со своего стула, даже роль свою забыл. Кругом поднялся гул: - Ваше сиятельство! Верните Государя! Уверьте его: здесь нет изменников... Мы все готовы... Ваше сиятельство... Дворянство вас умоляет...

Но старик опять опустился, одряхлел и стал меньше ростом. Махнул рукой. Помолчал минутку, потом покачал этак прискорбно головой и говорит:

- Нет, господа! He могу. Не решаюсь... Подумайте сами: как мне теперь явиться к государю на глаза? У меня... в губернии... измена! Господи Боже!

Опять поднялись крики и просьбы. Старик опять махнул рукой... Гляжу, в глазах искорки так и бегают, бегают...

- Ну, что делать... Для вас, господа, попробую.

Посмотрел в толпу, наметил несколько «своих» из меньшинства разгромленного комитета, и говорит:

- Прошу вас, господа, ко мне, надо посоветоваться. А вы, господа, погодите. Я сейчас...

Через несколько минут возвращается, совсем убитый, еще более сгорбившийся, чем прежде, и говорит почти шепотом:

- Нет... Не м-могу. Государь в страшном гневе... У себя... Может быть, отдыхает. Скоро депутация от горожан и крестьян. Теперь вам всего лучше на время уйти. Поезжайте в свое собрание, ждите там, а я, может быть, осмелюсь... Сделаю, что могу.

Потом повернулся ко мне глазами и говорит:

- А пока, чтоб не тревожить Государя, молодой человек! Проводите, пожалуйста, господ дворянство по другой лестнице... Знаете?

У меня по спине даже мурашки прошли... Ведь это, значит, мне придется проводить их черным ходом. Посмотрел я на старика умоляющим этаким взглядом: дескать, что вы со мною-то делаете?... Но встретился с его глазами: вижу. - ничего не поделаешь - встал. Повернулся я, ни жив ни мертв: «Пожалуйте, господа».

И повел. Вы, господа, знаете этот ход? Дворец - постройка довольно старая: с лица - парад, широкая лестница, колонны, а с изнанки - теснота, темнота, вообще весьма непривлекательно. Иду впереди, дворяне, ошеломленные, еще ничего не соображающие - за мной.

Поверите, как стал спускаться с лестницы впереди этой толпы - ощущение такое, будто валится на меня обвал какой-то, лавина. Сейчас вот хлынет и задавит. И прямо за собой слышу грузные шаги... Шереметев. Дошли до половины лестницы - смотрю чья-то рука, большая, сильная схватилась за перила... Дрожит, и перила дрожат. Оглянулся я: Шереметев стоит, покачивается. Вот-вот - кондрашка. И говорит сквозь стиснутые зубы:

- Кат-торжник... Проклятый!..

В этом месте своего рассказа Воронин, иллюстрировавший его очень выразительными жестами, остановился в волнении. Было ли это волнение от воспоминания действительно пережитой минуты, или это было волнение «творчества» - сказать трудно. Никогда больше я не слышал подтверждения этой драматической легенды, изображающей как бы апофеоз «демократического самодержавия».

И нигде она не встречается в письменных мемуарах. Несомненно только, что Воронин в ту минуту верил в свои видения или воспоминания, и мы, его слушатели, верили тоже. Все было здесь закончено, цельно, согласованно. Вопрос о Кульмском кресте, забвение освободительных увлечений из-за освободительных заслуг есть указание, что настоящая измена - в кознях против великого дела свободы...

В конце концов, более чем вероятно, что этого не было, по крайней мере, в такой полноте... Что, загораясь воспоминаниями о героическом периоде своей жизни, Воронин черта за чертой создавал свою легенду и, в конце концов, завершил апофеозом самодержавия, твердой рукой, в сознании своей силы и власти, направлявшего дело освобождения через рифы сословных и иных препятствий...

Хотя несомненно также, что в период великой реформы еще мелькали эти черты измечтанного славянофилами самодержавия... И что без них колесо истории повернулось бы иначе... К худшему или к лучшему, но - иначе...

32

IX

То, что Воронин рассказывал дальше, опять может быть слегка приукрашено фантазией, но в главном совпадает с фактами, установленными местной историей. Комитет был восстановлен, либеральное меньшинство вновь приобрело значение в союзе с прогрессивной администрацией. Но в жизни продолжалась борьба упорная, страстная. Шереметев не сдавался. Надежды остановить ход надвигавшейся катастрофы не умирали.

В народе росло нетерпение и глухие темные вспышки. Исправники и становые почти не жили в своих квартирах, то и дело вызываемые жалобами помещиков на непокорство и бунты. Нет сомнения, что если бы в то время существовало могучее орудие нынешних ретроградов - провокация, то вскоре на место освобождения с землей выступил бы лозунг: «прежде успокоение»...

Но провокации не было, а народное нетерпение, глухое и темное, сдерживалось надеждой. Несмотря на жалобы помещиков, недвусмысленно обвинявших декабриста-губернатора в подстрекательстве, в Нижегородском крае народных вспышек и бунтов было менее, чем где бы то ни было... Особенно жестоких помещиков начали удалять из имений...

Однажды, уже в 1859 году, Муравьев опять перед вечером позвал Воронина. У крыльца стояла наготове почтовая тройка. Губернатор ждал в своем кабинете и при входе Воронина запер дверь.

- Ну, молодой человек, послужите. Садитесь к столу. Вот подорожная. Впишите в нее свою фамилию... с будущим. Теперь возьмите вот этот приказ. Впишите фамилию: «тайный советник Сергей Васильевич Шереметев».

Это был приказ губернскому секретарю Воронину отправиться немедленно в село Богородское и, предъявив тайному советнику Сергею Васильевичу Шереметеву, на основании ст. такой-то, распоряжение министра внутренних дел за номером таким-то, предложить немедленно с ним же, Ворониным, прибыть в Нижний Новгород, где и проживать безвыездно.

Воронин дрожащей рукой вписал грозную фамилию и спросил:

- С кем прикажете мне отправиться?

- Одному.

- Ваше превосходительство... - взмолился бедняга.

- Ну, что?

- Как же это... Кто он, а кто я?

- Он - тайный советник Шереметев, а вы - чиновник, исполняющий поручение.

В глазах его засверкал огонек, и он прибавил:

- Вы поедете один, чтобы не огорчать его превосходительство излишней оглаской. Не бойтесь, молодой человек, не бойтесь. Я вам говорю: поедет. Ну, а...

И глаза Мураша загорелись...

- Поезжайте с Богом. Надо служить, молодой человек. Я на вас надеюсь.

По правилам следовало сообщить жандармской власти и требовать содействия. Но, так как были примеры, что жандармский полковник затягивал свой отъезд, а под рукой предупреждал приятелей-помещиков, то Мураш приказал своему чиновнику выехать немедленно, не дожидаясь «содействия». Извещение жандарму было послано уже перед утром.

- Никогда не забуду этой ночи, - говорил Воронин.

- Струсили? - спросил один из слушателей.

- Подите вы! Как тут не струсить... Правду сказать: проклинал Мураша. Ему что. Игра у него крупная, и козыри в руках... А мне каково! Вот, думал в клуб сходить, в картишки переметнуться, потом в постель. А тут - не угодно ли.

Ночь, темнота, колокольчик. И как подумаю, что придется одному, с мужиком-старостой явиться перед грозным взглядом магната... Брр... пропал ты, думаю себе, Василий Михайлов ни за грош. Где тебе, губернскому секретаришке, этакий дуб голыми руками вырвать... Ну, а все-таки не ослушаешься. Не доезжая до села, велел колокольцы подвязать, потом разбудил старосту, подъезжаем к барскому дому.

- Кто такой? Что нужно? - По указу его императорского величества! Сначала не смели и подумать будить барина, но я настоял. Самому, положим, страшновато, но за спиной чувствую Мураша. Подняли. Семья уже поднялась, дворня... точно муравейник, растревоженный среди ночи... Вышел мрачный, осмотрел меня с ног до головы. Жутко, но все-таки взгляд выдержал, подаю бумаги.

Взял он, распечатал пакет и опять, как тогда, на лестнице, схватился рукой за стол. Закрыл глаза, лицо то краснеет, то бледнеет. И опять слышу: «кат-торжник проклятый»... Так прошло с минуту... Я стараюсь храбриться, вспоминаю про Мураша, а чувствую, точно надо мной скала повисла. Вот-вот обрушится.

Вдруг Шереметев раскрыл глаза, точно от сна очнулся... «Едем!» И сразу опустился, как Мураш перед царской речью. Мешок мешком! Собираться даже не стал, сам торопит. Снарядили его домашние наскоро, одели...

Вышли мы, сели в тарантас. «Гони!» Взвилась наша тройка!.. Еду я обратно, шевельнуться не смею: сам себе не верю, что это рядом со мной сидит сам Шереметев. А на душе все-таки гордое чувство... Завтра по всему Нижнему грянет, как гром. И кто это исполнил? Воронин! Перед самым городом совсем рассвело - глядим: мчится, сломя голову, жандармский полковник. Запоздал бедняга. До сих пор еще перед глазами стоят его выпученные глаза и испуганная физиономия, когда мы с громом и звоном пронеслись мимо...

После этого Шереметев выхлопотал разрешение выехать за границу, и столп нижегородского крепостничества исчез с горизонта40.

33

X

Теперь, после этой нелепой, конечно, характеристики губернатора-декабриста, читателям понятны причины той глубокой ненависти, которая так вдохновляла крепостную музу. Понятно также, с какой жадностью большинство дворян ловило всякий слух об удалении Муравьева.

Вот новость первоклассная,
Вот новость нарасхват,
Газетная, прекрасная,
И кто же ей не рад.
Так начинается «Муравиада».
Конец долготерпению!
Наш префект, наш тиран,
По царскому велению
Переведен в Рязань.

Оказалось, что ликование было преждевременно: переведен был другой Муравьев, племянник Александра Николаевича, вятский губернатор. Вскоре, однако, пришла очередь и декабриста41.

В апреле 1861 года Ланской увидел себя вынужденным подать в отставку, уступая место Валуеву42. Это был первый удар начинавшейся реакции. Муравьев понял, что и его роль кончена, написал Валуеву замечательное по откровенной прямоте письмо и в октябре тоже подал в отставку43. Либеральная часть дворянства и общества провожала его торжественным обедом.

Губернский предводитель Болтин отметил твердость и такт, с которым якобинец и заговорщик сумел предупредить обычные в то время крестьянские волнения. Он достиг этого, внушив крестьянству, что и для тех, «кто в течение двух столетий терпел притеснения и насилия, есть правосудие, есть закон». Благодаря только этому, «в то самое время, как в большинстве других губерний потребовалось содействие войск для прекращения беспорядков, в Нижегородской губернии для этого было достаточно личного появления и устных разъяснений губернатора».

В ответной речи Муравьев сказал, между прочим, что в этом «много содействовали ему сами крестьяне, которые с глубокой благодарностью к великим милостям императора приняли новое положение и в совершенном порядке, тишине и спокойствии исполнили все требования онаго... Тем самым, - закончил растроганный декабрист, - равно, как и дарованными им правами гражданства, они удостоились участия в настоящем обеде».

Действительно, за столом среди дворянских и чиновничьих мундиров, виднелись мужичьи кафтаны. Как они чувствовали себя в этом положении - вопрос другой, но в газетных статьях по поводу знаменательного обеда указывалось на это «явление», как на символ нового строя, воплощение наступившего равенства и братства...

С этих пор о Муравьеве ничего уже не слышно. За праздником освобождения наступили будни. Вверху на месте Ланских и Милютиных водворились Валуевы и Толстые44. Внизу - пережившие свой героический период Воронины становились исправниками обычного типа. И только порой, в глухие восьмидесятые годы, проносились воспоминания о героическом подъеме освободительной эпохи...

А.С. Гациский, историк и знаток Нижегородского края, в статье, посвященной Муравьеву, находит, что он ушел вовремя. Это, может быть, правда. Революционер и мечтатель в юности, прошедший долгую школу дореформенного режима, сам он стоял на грани двух периодов русской жизни. Свободолюбец мечтой, всеми привычками и приемами, он принадлежал к старому типу самовластного дореформенного чиновничества. Необыкновенно даровитая натура, он в совершенстве овладел этими приемами и направил их, как новый Валленрод45, на разрушение основ этого строя.

Но, когда стена векового рабства, наконец, рухнула, увлекая за собой и многое другое, старый декабрист и бывший городничий очутился лицом к лицу с новыми требованиями жизни, к которым примениться ему уже было трудно. Мы видели приемы его борьбы. Они были старые и годились только в применении к старому...

А стремился он к новому до конца. И через все человеческие недостатки, тоже, может быть, крупные в этой богатой, сложной и независимой натуре, светится все-таки редкая красота ранней мечты и борьбы за нее на закате жизни.

__________________

1. Владимир Галлактионович Короленко более 10 лет прожил в Нижегородском крае. Он поселился в Нижнем Новгороде в январе 1885 года, когда после долгих скитаний получил разрешение вернуться в Европейскую Россию, и жил здесь под надзором полиции.

2. А.Н. Муравьев стал полковником в 23 года - 7 марта 1816 г., что было удивительно даже для того времени, когда в результате продолжительных войн офицерский корпус русской армии значительно помолодел.

3. А.Н. Муравьев был членом преддекабристской организации «Священная артель», основателем «Союза Спасения», членом Военного общества и «Союза Благоденствия» до мая 1819 г. За успехи на военном поприще товарищи звали его «Маршал де Сакс» в честь знаменитого полководца н. XVIII ст. Морица Саксонского. Но в 1818 г. карьера его была внезапно прервана.

В октябре он вышел в отставку, но не «по семейным обстоятельствам», как было записано в формуляре, а в знак протеста против «незаслуженного обращения» - ареста по распоряжению Александра I за ошибки, допущенные унтер-офицерами на крещенском параде. В сентябре 1818 г. А.Н. Муравьев женился на княжне П.М. Шаховской (1788-1835) и поселился в деревне, а в мае 1819 г. он объявил о своем решении покинуть тайное общество и вернул все хранившиеся у него документы Союза Благоденствия.

4. Люблинский Юлиан Казимирович (1798-1873) - настоящая фамилия Мотошнович. Из обедневшего шляхетского рода.

5. По конфронтации 10 июля 1826 г. А.Н. Муравьев был сослан в Сибирь без лишения чинов и дворянства.

6. Гациский (Гацисский) Александр Серафимович (1838-1893) - видный деятель земского и городского самоуправления, историк, статистик и исследователь Нижегородского края.

7. См. Русская старина (далее - PC) 1897 No 9. С. 539-559.

8. Дворянские сочинители обвиняли живших в доме нижегородского губернатора сестер покойной жены - М.М. Муравьеву, В.М. и К.М. Шаховских, их племянницу Прасковью Михайловну Голынскую (1822-1893) - действительно получившую звание фрейлины благодаря хлопотам Муравьева - в том, что они вмешиваются в служебные дела, раздают родственникам «доходные места», принимают подношения.

9. Нижегородская ярмарка была любимым детищем А.Н. Мураьвева. На время ее проведения он передавал управление губернией в руки вице-губернатора, а сам перебирался в Главный ярмарочный дом, давая объявление в «Справочном листе Нижегородской ярмарки», что он принимает всех, «имеющих до него надобность... без различия чина, звания, состояния, во всякий час для ежедневно...»

10. А.Н. Муравьев боролся не с отдельными людьми, а со злоупотреблениями, которые этими людьми допускались.

11. Савельев Александр Александрович (1848-1916) - видный общественный деятель, председатель Нижегородских (губернской и уездной) земских управ (1890-1908), член первых трех Государственных Дум.

12. Муравьев Михаил Николаевич (1796-1866) - брат А.Н. Муравьева, В 1865 г. граф, известен как Муравьев-Виленский.

13. Оба они, и Сорокинон и Варыпаев, в молодости были членами кружка Ивана Петровича Елагина, тоже крепостного крестьянина, читавшего Руссо, Вольтера и преклонявшегося перед Р. Оуэном.

14. Слова эти принадлежат Михаилу Ивановичу Попову - судье нижегородского уездного суда, коллежскому секретарю, о котором известно, что он очень неприязненно относился к А.Н. Муравьеву.

15. Прасол (устар.) - оптовый скупщик скота и разных припасов (обычно - мяса, рыбы) для перепродажи.

16. Рескрипт на имя В.И. Назимова был дан 20 ноября 1857 г., а циркулярное письмо министра внутренних дел С.С. Ланского - 24 ноября 1857 г.

Назимов Владимир Иванович (1802-1874) - генерал-адъютант.

Ланской Сергей Степанович (1787-1862) - граф, известный деятель крестьянской реформы, обер-камергер.

17. См. письмо А.Н. Муравьева от 32 декабря 1857 г. - Савельев А.А. Указ. соч. // РС. 1896. No 6. С. 616.

18. Штевен (Стевен) Алексей Христианович (?-?) - дворянин Нижегородской губернии, принадлежал роду, вышедшему из Швеции; действительный статский советник.

19. Русинов Николай Иванович (1820-1886) - из дворян Нижегородской губернии.

20. Болтин Николай Петрович (1816-?) - из дворян Нижегородской губернии.

21. Пятов Яков Иванович (?-?) - дворянин Балахнинского уезда Нижегородской губернии. Происходил из купеческой среды.

22. Видимо, это опечатка - автор статьи Снежневский В.И.

23. Шереметев Сергей Васильевич (1792-1866) - образование получил домашнее. Службу начал в 1808 г. в Литовском Уланском полку, продолжал службу в лейб-гвардии Гренадерском полку с 1810 г. - в Кавалергардском. Участник Отечественной войны 1812 г., в Бородинском сражении «был ранен саблею в лицо и в правую руку и в правую ногу», участник заграничных походов русской армии - неоднократно был награжден и повышен в звании.

В 1819 г. он становится полковником и флигель-адъютантом Александра I. За примерный порядок, усердие и точность в исполнении своих обязанностей во время нахождения в строю в войсках Гвардейского корпуса, собранных по Высочайшему повелению на Дворцовую и Исакиевскую площади против мятежников во время бывшего в Санкт-Петербурге происшествия, удостоился в числе прочих получить Высочайшую признательность 15 декабря 1825 г.

Военная служба С.В. Шереметева продолжалась успешно, и уже в 1827 г. он получил звание генерал-майора; отличился во время Турецкой войны 1828-29 гг. - награжден золотой саблей «За храбрость» с алмазными украшениями. В 1835 г. вышел в отставку и поселился в своем имении Горбатовского уезда Нижегородской губернии. С 1837-46 гг. служил Губернским предводителем дворянства.

При его активном содействии были организованы Александровский Губернский Дворянский Банк, Александровский Губернский Дворянский Институт и Мариинский Институт благородных девиц. «За отлично-ревностную службу в звании Губернского предводителя дворянства объявлено Особое Высочайшее Его Императорского Величества благоволение». В 1839 г. произведен в тайные советники. В период работы комитета по крестьянскому вопросу принадлежал к его большинству.

24. По словам самого С.В. Шереметева, крестьяне из его вотчин ссылались в Юрино «за закоренелое упорство... где они поправлялись как состоянием, так и поведением». А в 1850 г. он отобрал у многих крестьян земли, приобретенные ими на его имя вместе с документами.

25. Адлерберг Владимир Федорович (1791-1884). В 1852-72 гг. - министр Императорского двора и уделов.

Адлерберг Александр Владимирович (1818-1888 гг.) - граф, генерал-адъютант, член главного управления цензуры, министр Императорского двора и уделов (сменил отца на этом посту).

26. Как видно из биографии С.В. Шереметева, он действительно участвовал в подавлении восстания 14 декабря 1825 г. А.Н. Муравьев, покинув тайное общество в 1819 г., в событиях 14 декабря участия не принимал, и был арестован 8 января 1826 г. в с. Ботово Волоколамского у. Московской губ.

27. 26 июня 1858 г. Нижегородский комитет принимает очень стеснительное для крестьян постановление об усадьбах, что и вызвало эти гневные слова А.Н. Муравьева.

28. Речь идет о статском советнике Якове Александровиче Куприянове, о котором известно, что после окончания училища правоведения с 1844 г. он служил на различных должностях по ведомству Министерства Юстиции, а с ноября 1857 г. стал нижегородским вице-губернатором.

29. Письмо С.В. Шереметева к гр. А.П. Бобринскому от 6 апреля 1859 г.

30. Бобринский Алексей Павлович (1826-1890).

31. Боборыкин Петр Дмитриевич (1836-1921) - известный русский писатель.

32. В 1860 г. Воронин В.М. состоял младшим чиновником по особым поручениям при генерал-губернаторе, в 1861 г. он уже старший чиновник. Долгое время (как удалось установить по Адрес-календарю), до 1880 г. Воронин был исправником нижегородского уездного полицейского управления, имея чин коллежского секретаря.

33. Комеражи (от фр. commerager) - сплетни, пересуды.

34. По воспоминаниям А.А. Дробышевского, председатель нижегородской уездной земской управы.

35. C 18 по 22 августа 1858 г. Александр II находился в Нижнем Новгороде. Осенью, вернувшись в Петербург, он сказал С.С. Ланскому: «Мы с Вами начали крестьянское дело и пойдем до конца рука об руку».

36. Речь идет о предписании от 28 июля 1858 г., одобренном Александром II.

37. Имеется в виду А.В. Адлерберг.

38. Потентат (от лат. potentatus) - верховная власть, вельможа, властелин.

39. Речь Александра II публиковалась во многих изданиях, посвященных крестьянской реформе.

40. По воспоминаниям того же П.Д. Стремоухова, борьба между С.В. Шереметевым и А.Н. Муравьевым завершилась следующим образом: по ходатайству П.Д. Стремухова к министру внутренних дел, «в виду, исключительных обстоятельств того времени», дело о злоупотреблении помещичьей властью С.В. Шереметевым обошлось без формального следствия.

41. Муравьев Николай Михайлович (1820-1869) - генерал-майор, сын М.Н. Муравьева-Виленского.

42. Валуев Петр Александрович (1814-1890) - граф, русский государственный деятель.

43. А.Н. Муравьев был уволен от должности и высочайшим приказом назначен сенатором с переводом в Москву 16 сентября 1861 г., фактически это была почетная отставка.

44. Милютин Николай Алексеевич (1818-1872).

Толстой Дмитрий Андреевич (1823-1889) - граф, русский государственный деятель, член Государственного Совета.

45. Валленрод Конрад - гроссмейстер Тевтонского ордена, который в к. XIV в. возглавил крестовый поход против Литвы и Польши. Предание сделало из него патриота-литвина, который вступил в орден с единственной целью отомстить ему за разорение своей Родины.

Публикация и примечания Т.Г. Дмитриевой

34

Е.Н. Туманик (Новосибирск)

Декабрист А.Н. Муравьев и его «Наставление сыну Михаилу»

Александр Николаевич Муравьев (1792-1863) является основателем первых декабристских политических объединений - Союза Спасения и Союза Благоденствия. Будучи идеологом умеренного направления в декабризме, в 1819 г., видя неизбежность радикализации тайных обществ, Муравьев, активно противодействуя этой тенденции, открыто заявил о своей особой позиции и демонстративно вышел из организации с требованием роспуска политического союза.

Но тем не менее до конца своих дней именно А.Н. Муравьев, не только сохранивший свои политические убеждения, но и активно соединивший их с практикой государственной службы, оставался одним из виднейших идеологов декабризма.

В начале 1819 г. в мировоззрении А.Н. Муравьева начинает превалировать нравственно-религиозная сторона. По всей видимости, он пытался переосмыслить свои христианские убеждения и нравственную философию. Другой важнейшей составляющей мировоззрения А.Н. Муравьева после идейного разрыва с тайным обществом является складывание у декабриста определенных педагогических идей. Впоследствии проблемы педагогики и воспитания всегда будут занимать важное место в жизни А.Н. Муравьева, причем не только теоретическое, но и практическое.     

Интерес Муравьева к педагогике вполне объясним с точки зрения семейных традиций и даже природно-генетической склонности - его отец, Н.Н. Муравьев, являлся основателем и содержателем знаменитого «муравьевского» училища колонновожатых. Предпосылкой для становления педагогических воззрений А.Н. Муравьева можно считать и взгляды на воспитание и образование, сформулированные в недрах преддекабристской Священной Артели - организации, виднейшим членом которой он был в середине 1810-х гг.

Кстати, о Муравьеве-педагоге в нашей литературе говорить не принято, и это вполне естественно, т. к. он по своим профессиональным занятиям не принадлежал к сфере образования, в отличие хотя бы от своего знаменитого отца. Тем не менее даже для Н.Н. Муравьева старший сын как наставник юношества был достаточно авторитетен. Так, в конце 1830-х гг. по желанию деда сын Михаила Муравьева, младшего брата декабриста, Леонид на время был переселен в дом дяди и воспитывался вместе с детьми А.Н. Муравьева Иваном и Софьей.

А.Н. Муравьев оказал важнейшее идейное влияние на воспитание племянников Александра и Михаила Валентиновичей Шаховских, сыграв, по сути, главную роль в складывании их взглядов на жизнь. И перечень этих примеров может быть значительно расширен. Педагогические воззрения А.Н. Муравьева изложены в ряде сочинений, а их отголоски можно встретить в письмах и воспоминаниях декабриста. Первым произведением в этом ряду правомерно считать «Наставление сыну Михаилу», написанное 15 июня 1821 г., в день, когда ребенку исполнилось два года.

«Наставление...», сохранившееся в фондах Отдела рукописей Российской национальной библиотеки в собрании П.Л. Вакселя, публикуется впервые. Название документа весьма условно (оно не является авторским); дело в том, что «Наставление...» представляет собой начальные листы альбома, или памятной книги, которую А.Н. и П.М. Муравьевы собирались передать своему сыну со многими записями и посланиями.

По первоначальному замыслу «Наставление...» должно было открывать эту книгу. Но ранняя смерть мальчика прервала работу над альбомом, который, помимо родительских поучений и пожеланий, должен был содержать историю семьи и другие важные для ребенка подобного рода сведения: «При сем найдешь ты и краткое описание жизни родителей твоих со времени знакомства их по самый день рождения твоего; и, наконец, полные и подробные обстоятельства рождения твоего, младенчества и, может быть, и юношества твоего, если Богу угодно будет удалить все могущее прервать сии труды наши».     

Ю.И. Герасимова, впервые давшая краткую оценку источнику в комментариях подготовленного ею тома сочинений и писем декабриста, предполагала, что листы альбома с указанными записями были уничтожены после восстания 14 декабря, но нам представляется, что они, по всей видимости, так и не были заполнены, единственной причиной чего явилась кончина Михаила в феврале 1822 г.

Все страницы памятной книги написаны рукой А.Н. Муравьева и от единственного лица, несмотря на то, что вторым автором альбома должна была стать его супруга. В посвящении памятной книги сказано: «Александр Муравьев и Прасковья Муравьева любезному сыну своему Михайлу».  

Кроме того, страницы пронумерованы А.Н. Муравьевым собственноручно. Страница 1 (по нумерации А.Н. Муравьева) является титульным листом альбома и содержит посвящение с эпиграфом. Страница 2 (по нумерации А.Н. Муравьева) пустая, она является оборотом страницы 1. Страницы 3-7 (по нумерации А.Н. Муравьева) содержат «Наставление...». Затем нумерация А.Н. Муравьева пресекается, причем страница - оборот страницы 7 (по логике нумерации страница 8) является незаполненной.

Следующий лист из альбома вырван (по логике нумерации А.Н. Муравьева страницы 9-10), а «Молитва» (второй документ памятной книги) написана на не обозначенных номерами страницах 11 и 12. Утраченным является только один лист альбома, на котором, предположительно, должна была быть воссоздана история жизни родителей Михаила «по самый день рождения» его. Но для подобного рассказа, даже учитывая то, что по замыслу А.Н. Муравьева он должен был быть кратким, одного листа или двух страниц явно недостаточно.

Таким образом, можно считать, что до наших дней дошли практически все основные документы из «альбома Михаила», в частности «Наставление...» и «Молитва». Эпиграфом к «Наставлению...» взята цитата из Арндта, проникнутая типично рыцарско-средневековой символикой и образностью для выражения смысла и назначения жизни христианина: «Да будет вера щитом твоим, молитва стрелами, слово же Христа твоего да будет острым мечом; сим оружием сокрушишь дерзость мира и диавола, и, яко мужественный воин, соверша победу свою, иди ко блаженству твоему, Христу...»   

Введение подобного эпиграфа представляется тщательно продуманным шагом - это яркий показатель продолжавшейся в XIX в. глорификации национального сознания. Достижение наивысшего воздействия идей христианского воспитания символически мыслилось А.Н. Муравьевым именно через создание в сознании ребенка (мальчика) прямых связей между образами, выработку стереотипного мышления и мировосприятия («вера» = «щит», «молитва» = «стрелы», «слово Христа» = «острый меч»; все вместе = «оружие» для «победы» над злом; путь же христианина = подвигу «воина»). Это обретало особый смысл еще и потому, что по традиции рода Муравьевых Михаил предназначался для военной карьеры и должен был со временем получить соответствующие воспитание и образование.

Послание к Михаилу начинается с обоснования А.Н. Муравьевым роли и прав родителей, в особенности отца, на наставление детей в жизни, что рассматривается им не только как естественный родовой закон, но и как священный долг, воля Божья. Иными словами, процесс воспитания потомства, основная цель которого воспитание во Христе, является важнейшей родительской обязанностью, пренебрегать которой дети, в свою очередь, не имеют права:

«Не ветвь ли служит проводом древленому соку к листу? И не от корня ли все древо оный получает? Корень же не из земли ли извлекает оный? Когда так, то кому, как не тебе пользоваться наставлениями моими, тебе, от Бога мне врученному»8. Здесь мы видим философско-символическое построение не только «родового древа», но и обоснование того, на чем, собственно, базируются родительские право и обязанность - на воле Божьей.    

Таким образом, весь ход воспитания получает как естественное законное обоснование, так и определенный Богоустановленный порядок, нарушать который нельзя. Отец в этой системе становится «проводом вечной Истины», не внимать которой ребенок просто не имеет права, т. к. отрицание подобных родительских наставлений равнозначно греху. В «Наставлении сыну Михаилу» мы можем увидеть прямое влияние педагогических идей Дж. Локка, сторонником философии которого был А.Н. Муравьев, выступавшего против выдвижения образования на первое место в системе воспитания и полагавшего только нравственное знание единственным источником силы характера и внутреннего счастья.   

А.Н. Муравьев говорит: «Во всем Творении увидишь вечную Премудрость, если не ослепишь духовных очей своих. Все приведет тебя в радость, когда волю свою обратишь к источнику ее, когда безмолвствовать будет плоть твоя, когда жить будешь сердцем чистым, а не рассудком поврежденным».

Полагая во главу угла нравственно-духовное становление личности, направляя формирование характера ребенка именно в данном направлении, делая при этом главным рычагом исключительно христианское воспитание, А.Н. Муравьев в то же время не стремится заключать сына в жесткие рамки запретов. Главным принципом воспитания становится выработка у формирующейся личности чувств гармонии с окружающим миром и правил добродетельного поведения в соответствии с принципами «абсолютной свободы во Христе».   

А вот далее, по мере превращения ребенка в юношу, в ход вступает принцип свободной воли и свободы выбора. Передав формирующейся личности «вечную Премудрость», воспитатель уже не вмешивается в дальнейший жизненный цикл своего воспитанника, когда «ударит настоящий час... испытания», когда вступит он «на путь, к жизни или к смерти ведущий»: «Тогда воля твоя будет председательствовать во внутренности судилища духа твоего. Приговор ее будет приговором твоим. Блюди, чтобы не пали весы налево!».

Свобода человеческой воли и выбора является главным принципом подобного, можно сказать, истинно христианского подхода к воспитанию. А.Н. Муравьев пишет: «О, ежели б я мог присутствовать в совете сем, ежели б имел я голос в совести твоей!.. Но не суждено мне присутствовать в тайном совете сем... Руке человеческой не дозволено проникать в сию таинственную храмину».    

Итак, на ранней стадии становления человеческой личности устанавливается достаточно жесткая субординация, когда ребенок не имеет права отвергать наставления родителей, напротив, он обязан строго подчиняться их воспитанию. Родители же, в свою очередь, обязаны делать все возможное для развития нравственно полноценной личности. После вступления выросшего ребенка в самостоятельную жизнь они, как бы им этого ни хотелось, уже не имеют права влиять не его выбор совести, который, конечно же, зависит от характера и направления полученного воспитания.

Мораль такова: всему свое время, и о том, каким вырастет ребенок, нужно заботиться именно в процессе становления его личности, от которого будет зависеть и жизненный выбор. Единственный совет, который, может дать, с точки зрения А.Н. Муравьева, отец своему сыну, перед которым стоит проблема выбора, так это призывать на помощь Бога: «Призови же Его, о, Михаил! Он не отречется... Тогда узнаешь волю Его, увидишь свет Его, услышишь Слово Его...».

Используя педагогические теории Локка, А.Н. Муравьев уже в самом первом своем сочинении о воспитании решительно противоречит этическому учению того же философа. Муравьев высказывает собственные противоположные Локку этические воззрения, в основе которых лежит этика христианская. «Не для веселий, не для слез дана тебе жизнь сия... Они относительно всей жизни твоей как врачевства сладкие и горькие для тела твоего... Душе нашей... возвращают... первобытную ее чистоту, светлость, силу и совершенство.

Итак, мой друг, все оные суть средства, а не цель бытия нашего. Цель же - по ту сторону гроба!». Таким образом, «нравственно образованный» (благоразумный) человек живет не для достижения собственного удовольствия (по Локку), а во имя совершенствования души, чтобы донести ее в «мир иной» в первозданном качестве. Этика Локка рассматривается как путь к освобождению человека, достижение через гармонию между личными и общественными интересами (благоразумие) идеала либеральной свободы.

А.Н. Муравьев предлагает иной способ к достижению той же цели. Создается впечатление, что он, прекрасно осознавая неизбежность социально-экономических перемен в России, делает попытку создания наиболее оптимального нравственного учения, отвечающего потребностям национального культурного сознания и ведущего к той же либеральной цели - освобождению личности. Человек живет не для радостей, т. е. он должен освободиться от соблазна «сотворить себе кумира» в сфере достижения жизненных удовольствий.

Человек живет не для скорби, т. к. в человеческом бытии не должно быть уныния - это тоже своеобразное «рабство». Свобода от «веселий» и «слез» - путь христианской свободы. Индивидуум, таким образом, не может начать жить ни во имя того, ни другого. Восприятие «веселий» и «слез» как «врачевств» - единственный способ освобождения личности христианина и нравственный путь к цели всей жизни, которая «за гробом».   

Мы не воспринимаем доктрину А.Н. Муравьева как чисто индивидуалистскую; конечно, в «Наставлении...» не говорится о гражданских идеалах, но, проводя аналогию с этическими построениями Локка, можно напрямую связать личное с общественным. То, к чему призывает А.Н. Муравьев, является выгодным способом для достижения оптимальной жизненной философии, внутреннего спокойствия. Перед нами возникает человек, освобожденный от мнимых ценностей и идеалов, которые часто люди создают себе сами.

И только такая личность чувствует себя в жизни наиболее свободно и комфортно вне зависимости от различных обстоятельств, ее внутренний уклад соответствует основополагающим нравственным ценностям, она свободна не только от внешних факторов, но и сама перед собой, т. к. ей не ведомы угрызения совести. Естественно, свободным человек свободен в своих действиях, которые он осуществляет с точки зрения нравственного выбора, и только. И именно такой гражданин наиболее полезен государству и обществу, опять же с точки зрения абсолютной нравственности, абсолютного нравственного закона.

Таким образом, А.Н. Муравьев соединяет педагогическое учение Локка с этикой христианства, что звучит необычайно новаторски в преддверии «золотого века» русской педагогики и русской религиозной философии. Нет нужды говорить о том, что подобный подход к проблеме воспитания и оригинальная трактовка теории Локка не потеряли актуальности и в контексте современности.

Воззрения А.Н. Муравьева позволяют проследить пути философского учения Локка в русской культуре и наиболее точно определить угол отражения идей английской философии XVII в. в национальном культурном сознании эпохи формирующихся капиталистических отношений. Текст «Наставления...» приводится в соответствии с современными правилами орфографии и пунктуации. Но мы, конечно же, сохранили яркие стилевые особенности авторского языка, написание некоторых слов, что позволяет ощутить культурное своеобразие и риторику эпохи.

Наставление сыну Михаилу Александр Муравьев и Прасковья Муравьева любезному сыну своему Михайле.

Да будет вера щитом твоим, молитва стрелами,

слово же Христа твоего да будет острым мечем;

сим оружием сокрушишь дерзость мира и диавола,

и, яко мужественный воин, соверша победу свою,

иди ко блаженству твоему, Христу. Аминь.

Арндт (Л. 2)

Любезный сын мой Михаил!   

Не ветвь ли служит проводом древленому соку к листу? И не от корня ли все древо оный получает? Корень же не из земли ли извлекает оный? Когда так, то кому, как не тебе, пользоваться наставлениями моими, тебе, от Бога мне врученному.   

Наставления сии не мои; я здесь служу токмо проводом вечной Истины, чрез меня тебе вещающей. Как в важных, так и в маловажных обстоятельствах, везде услышишь ты неизменный глас ее, если только не заткнешь ушей духа твоего. Во всем Творении увидишь вечную Премудрость, если не ослепишь духовных очей своих. Все приведет тебя в радость, когда волю свою обратишь к источнику ее, когда безмолвствовать будет плоть твоя, когда жить будешь сердцем чистым, а не рассудком поврежденным. О, сын мой! Когда сие вручено тебе будет, тогда ударит настоящий час твоего испытания, тогда вступишь ты на путь, к жизни или к смерти ведущий! (Л. 2 об.).   

Тогда воля твоя будет председательствовать во внутренности судилища духа твоего. Приговор ее будет приговором твоим. Блюди, чтобы не пали весы налево! О, ежели б я мог присутствовать в совете сем, ежели б имел я голос в совести твоей! Как неотступно, как громко стал бы возбуждать, уговаривать, направлять, подвигать и подкреплять сего грозного, но справедливого судию. Представил бы и мои, и всех людей опыты, указал бы и страшную бездонную пропасть, и райский христианский венец.

Сколько не употребил бы я трудов, прошений и, ежели бы даже смел - и самых насилий, чтобы направить тебя на путь Истины... Но не суждено мне присутствовать в тайном совете сем - и желание сие прощается любви отцовской. Руке человеческой не дозволено проницать в сию таинственную храмину. Она есть судебная храмина Всевышнего Строителя. Призови же Его, о, Михаил! Он не отречется; отвори же Ему, сын мой; Он стоит при дверях; впусти Его - Он сядет на престол судьи! Тогда узнаешь волю Его, увидишь свет Его, услышишь Слово Его - и где ты будешь! (Л. 3).     

Не для веселий, не для слез дана тебе жизнь сия; однако и те и другие найдешь ты на пути. Какое, скажешь ты, странное мнение: вот, что беспрестанно мне встречается, а не для них я живу! Нет, мой друг, не для них. Они относительно всей жизни твоей как врачевства сладкие и горькие для тела твоего. Подобно как без оных тело твое от болезни избавиться не может, так и без радостей, и без печалей жизнь твоя исправиться не может.

Но, как врачевства, разрешаясь в тончайшие части, силою своею содержат тело и возвращают оному потерянные силы его и, наконец, совершенное первое здоровье; так и счастия и несчастия, коими вся жизнь преисполнена, если оными пользоваться, зная силу их и цену, и, непрестанно обращаясь к подателю оных, производят душе нашей величайшую пользу; и совершенною заплатою и искуплением духовного и телесного врача нашего Господа Иисуса Христа возвращают ей первобытную ее чистоту, светлость, силу и совершенство. Итак, мой друг, все оные суть средства, а не цель бытия нашего. Цель же - по ту сторону гроба! (Л. 3 об.).    

Вот, любезный сын, тебе вкратце все то, чему ты учиться будешь в доме родительском или в руках тех, коим ты поверен быть можешь. И вот что ты на деле, а не на словах только во все течение свое показывать должен. Надеемся, что в молитве нашей не откажет нам многомилостивый Бог. Первая твоя благодарность должна быть к Создателю, что родился ты от Христиан и во Христианстве. Великое сие благодеяние, высокое сие избрание должны столько же, говоря сравнительно, и еще больше проникнуть дух твой к Нему любовью, нежели раскаленное железо проникнуто огнем.

Да будет в самом основании существа твоего, и да явствуют в тебе снаружи любовь к Творцу твоему и к ближнему. Да коснется Господь души твоея. Да возжет Он волю твою пламенным желанием стремиться к Нему. Да просветит Он разум твой светом Премудрости Своея. И да наследишь ты жизнь вечную!

При сем найдешь ты и краткое описание жизни родителей твоих со времени знакомства их по самый день рождения твоего; и, наконец, полные и подробные обстоятельства рождения твоего, младенчества и, может быть, и юношества твоего, если Богу угодно будет удалить все могущее прервать сии труды наши.

1821 года 15 июня.

35

Е.Н. Туманик

Перевод Библии декабристом А.Н. Муравьёвым

В России XIX столетия перевод Библии на русский язык немало способствовал расширению значения вечной книги в духовной жизни нашего народа, культуре. Сегодня трудно представить себе, что еще во второй четверти XIX в., несмотря на первые плоды издательской работы Российского Библейского общества при Александре I, шли жесткие споры о том, нужна или нет Библия на русском языке, а сама переводческая деятельность находилась практически под запретом.

Тем не менее, труды по переводу книг Св. Писания на русский язык продолжались и в эпоху Николая I; более того, именно этот период стоит считать временем серьезной подготовительной работы, когда были заложены мощные предпосылки для следующего этапа создания отечественной Библии, венцом которого стал выход в свет в 1876 г. Синодального перевода, сохраняющего и по сей день свое ведущее значение в русской православной культуре.

Нужно учитывать тот факт, что сам процесс библейской переводческой деятельности стал важнейшим явлением не только церковной, но и общественной жизни страны, в нем, как в зеркале, отразились все явления тогдашней действительности - государственная идеология, духовное самосознание и культурный уровень нации, литературный процесс, социальная борьба и политика.

В исследовательской литературе четко выделяются три этапа переводческой работы над библейскими текстами в XIX в.: 1816-1826 гг. - под руководством Российского Библейского общества, 1826-1856 гг. - период запрета переводческой деятельности и частные переводы (среди которых - наиважнейшие прот. Г.П. Павского и архим. Макария), 1856-1876 гг. - завершающий этап и издание Синодального перевода.

Второй этап представляется наименее изученным, особенно это касается истории частных светских переводов, и можно совершенно определенно заявить, что история переводов Библии в России будет неполной, если мы не осветим участие в этом процессе декабриста Александра Николаевича Муравьева (1792-1863) - основателя Союза спасения и Союза благоденствия, яркого представителя русской дворянской интеллигенции XIX в.

К переводу Библии А.Н. Муравьев шел достаточно долго и приступил к этому труду, требующему от исполнителя высочайшей духовности, в достаточно зрелом возрасте - в конце 1830-х гг., имея за плечами не только солидный христианско-философский опыт, но и обладая необходимой научной эрудицией и знаниями. До 1836 г., когда А.Н. Муравьев стал последователем сведенборгианской философии, он прочел практически всю доступную для тогдашнего русского интеллигента литературу нравственно-духовного характера, прежде всего труды Я. Беме, И. Арндта, Фомы Кемпийского и др.

В середине 1830-х гг. Муравьев приступил к изучению языков - древнееврейского, латыни и греческого, обращение к которым первоначально было продиктовано желанием изучать Св. Писание в оригинале. До этого он, как и многие в России, читал Библию на немецком, английском и французском языках, а также (как, впрочем, далеко немногие) пользовался церковно-славянским переводом и всеми доступными русскими.

Вскоре А.Н. Муравьев начал делать собственные переводы из текстов книг как Нового Завета, так и Ветхого. В этот период декабрист служил в Архангельске губернатором, но, несмотря на чрезвычайную занятость, находил, тем не менее, время для «духовных занятий», которым придавал огромное значение. Вот что он сообщал в письме к брату Н.Н. Муравьеву-Карскому от 30 июня 1838 г .: «Переводы мои идут по-прежнему, то есть рано поутру и вечером. Перевожу с еврейского гораздо полегче. С латинского порядочно. С греческого - с трудом».

Вскоре Муравьев освоил и греческий - видимо, тогда же и пришло решение сделать полный перевод Евангелия от Матфея и, что особенно достойно внимания, распространить его в копиях среди своих родственников и знакомых. Хорошо известно, насколько в эту эпоху нуждалось общество (особенно интеллигенция) в Библии на русском  языке,  какой  интерес  вызвали  переводы прот. Павского и архим. Макария, а также и о том, что 1841 г. - дату их запрета Св. Синодом - можно считать рубежом в истории отечественных библейских переводов. Об «ужасном впечатлении», произведенном на русскую общественность допросами Г.П. Павского, пишет И.А. Чистович.

М.И. Рижский цитирует высказывание Н. Елеонского: «Расследование по этому делу, с распространением его по всей России, розыски экземпляров, допросы, внушения и отчасти преследования, вызвали смущение умов и отчасти невольный страх». Именно в тот момент перевод Библии стал общественным делом: «Россияне проявили большой интерес к появлению понятного и общедоступного текста Священного Писания, в необходимости которого уже не было сомнений».

Одновременно нельзя не отметить - чтобы продолжать переводы Библии в той обстановке и, более того, осмеливаться распространять их, нужно было иметь не только определенное мужество, но и особую гражданскую позицию. «Проблемы перевода Библии, казалось бы, чисто богословские, теперь привлекли к себе внимание не только духовенства, но и людей самого различного общественного положения, вызвали разногласия и споры, - обстоятельство, которое должно было представляться совсем нежелательным как для правящей церковной верхушки, так и для правительства», - отмечал М.И. Рижский.

Тем временем А.Н. Муравьев продолжал свои труды и завершил перевод Евангелия от Матфея в 1845 г. Евангелие в переводе А.Н. Муравьева предваряет авторское «Введение», в котором изложены не только основные принципы и методы проделанной работы, примечания к тексту, но и философские идеи и рассуждения. Цель переводчика ясна - донести до людей «живое Слово Божье», а также (что особенно важно!) передать его «внутреннюю» суть и «святость», за многие столетия христианской эры совершенно утраченную, по мнению А.Н. Муравьева, в повседневном мирском обиходе.

Считая современный ему уровень развития христианской культуры в определенных общественных кругах уже достаточно высоким, чтобы приблизиться к постижению внутреннего смысла Слова, А.Н. Муравьев отмечает, что, тем не менее, «этот смысл, светящий сквозь облака буквы, не имеет еще на языке нашем соответственного вместилища». Выполненный евангельский перевод «назначается быть хранителем и покровом смыслу внутреннему» Св. Писания.

А.Н. Муравьев приводит еще один важный довод в пользу необходимости новых переводов Библии (в том числе и не только на русский язык), актуальный, конечно же, и по сей день: «Прошу читателя сравнить прежние переводы между собою и подлинником; он увидит, что в каждом из них - кроме некоторых латинских и уже исправленных английских - найдется во многих местах разногласие не только с подлинником, но и между ними; разногласие, происходящее не от свойства языков, чего избежать довольно трудно, но от замещения слов еврейских и греческих словами, имеющими совсем другое значение; от замещения самых основных идей понятиями совершенно чуждыми и, особенно, от склонения прямого смысла Слова на сторону ошибочных мнений и заблуждений».

В начале 1840-х гг. немногочисленные и пока осторожные сторонники перевода Библии на русский язык из числа высшего духовенства высказывались о необходимости создания «верного перевода», соответствующего греческому и еврейскому первоисточникам и в то же время согласующегося с церковно-славянским текстом. В этих принципах А.Н. Муравьев был вполне солидарен с высказанной позицией. Пожалуй, он один из немногих русских переводчиков Библии необычайно высоко оценивал наш церковно-славянский текст Св. Писания, используемый при богослужении, называя его «превосходным» и «из всех европейских» «лучшим и ближайшим к подлиннику».

Тогда зачем же было тратить столько сил на перевод? Муравьев отвечал на это так: «Но языка славянского многие не понимают, и потому обращаются к русскому и к иностранным переводам, которые вовсе не выражают подлинника с тою точностию, какой требует святость и возвышенность предмета; это самое заставило меня посвятить несколько лет изучению еврейского и греческого языков для нового перевода и приложить все старания к точному изображению подлинника».

Здесь интересно выяснить мнение А.Н. Муравьева о переводах Библии на русский язык. В свете вышесказанного уже стало ясно, что он был крайне неудовлетворен ими, точнее - переводами Российского Библейского общества, а также Г.П. Павского. Муравьев располагал полным текстом переводов последнего, получив их от брата Андрея Николаевича Муравьева и тщательно проштудировав. Во «Введении» он не высказывает прямой критики в адрес переводчика, хотя допускает некоторые «выпады» в иносказательной форме.

К счастью, сохранилось частное письмо А.Н. Муравьева к брату Н.Н. Муравьеву-Карскому от 23 ноября 1837 г., где он подробно и в достаточно резкой форме излагает свое недовольство трудами, методами перевода и духовной позицией о. Герасима Павского: «Сей перевод лучше других, однако же, я им еще не доволен, ибо он позволяет себе, по местам, излагать смысл подлинника по-своему, чего я отнюдь не нахожу правильным.

Как мы смеем изменять Слово Божие? Это есть большой грех… Библию… нельзя сравнить с обыкновенною книгою работы человеческой; человеческое может и должно уступать человеческому, …должно тащиться за слогом, за красноречием…, но Божеское… должно сохранять свою Божественную оригинальность… Лучше самому потрудиться и… вникнуть в смысл Писания, нежели подвести Слово к его (человека. - Е.Т.) понятиям.

Если бы знали, что Слово свято…, что каждое слово в оном свято, а по местам и каждая буква, то не стали бы требовать, чтобы сдали из него повесть человеческую… Как же нам сметь коверкать Слова Библии и часто целые изречения для того только, что наши нежные уши и деликатные понятия не терпят простоты Божественного!»

Интересно, что эта критика переводов Г.П. Павского перекликается с позицией многих прогрессивных деятелей Русской Церкви, в частности, с позицией Св. Филарета (Дроздова), также убежденного сторонника необходимости библейских переводов в России. В процитированном выше письме А.Н. Муравьев изложил и свои принципы перевода Библии, тогда еще, конечно, будущие. Во «Введении» к переводу Евангелия от Матфея он отразил их в высшей степени четко - это тем более важно, что для любого, в том числе и современного переводчика Библии подобные методологические установки имеют основополагающее значение.

Итак, Муравьев выделяет три возможных «способа» перевода:

1) «чисто-буквальный», «в котором слова переведены в том самом порядке, в каком они находятся в подлиннике, без всякого внимания как к правилам языка, на который переводят, так и к общему смыслу всего речения»;

2) «идиоматическо-буквальный», «в котором сохраняется и общий смысл подлинника, и частный буквальный, но вместо некоторых оборотов и частиц, свойственных одному подлиннику, поставляются обороты и частицы, свойственные языку, на который переводят»;

3) «вольный», «в котором принимается общий смысл подлинника отвлеченно от точного значения слов, коими он выражен и которые управляют общим значением речи». Естественно, из этих «способов» он выделяет второй, «без сомнения лучший», «ежели только он не предполагает изменения в частных идеях, составляющих общий смысл, и ежели слова, управляющие общим значением речи, сохранены неприкосновенно во всей их силе и значении».

Из высказанных А.Н. Муравьевым мнений можно заключить, что он являлся горячим противником «вольных переводов», но наряду с ними выделял еще и «совершенно вольные переложения», в которых появлялись «выражения, коих вовсе… нет и даже не подразумевается» в Священном Писании. Подобные переводы Муравьев считал совершенно недопустимыми, опасными и враждебными самому духу христианства.

Он подчеркивал, что авторы этих «совершенно вольных переводов» преследуют определенную цель - «чтоб свидетельством Слова Божия подкрепить догматы ложные». Характеризуя же свой главный метод работы над евангельским переводом, декабрист резюмировал: «Я вменил себе в священный долг нимало и нигде без исключения не уклоняться от подлинника, как бы перевод мой ни казался странным и неловким, лишь бы только он был понятен».

К работе над переводом Евангелия А.Н. Муравьевым был привлечен широкий круг «источников и материалов» (по его собственному выражению), внимательно и пристрастно он знакомился со всеми новейшим достижениям гебраистики и эллинистики своего времени. В процессе переводческих трудов Муравьев составил специальные «христианско-библейские» греческо-русский и латинско-русский словари - вполне вероятно, что существовал и еврейско-русский словарик, не дошедший до наших дней.

В выборе текста для перевода А.Н. Муравьев руководствовался принципами Библейского общества - переводить только с подлинного текста. При переводе Нового Завета он использовал Textus Receptus - греческий текст Евангелия, на который опирались практически все переводчики XIX в., в том числе и авторы русского перевода РБО.

Переложения из Ветхого Завета, встречающиеся в тексте Евангелия от Матфея, Муравьев предпочитал переводить по еврейскому первоисточнику, а не по Септуагинте, хотя и ей, как и Вульгате, отдавал должное внимание при сверке. Вот основные переводы и издания Библии, к которым А.Н. Муравьев обращался «в трудах» своих: «знаменитое творение» Ариуса Монтануса, Вульгата, Септуагинта, Берленбургская Библия, перевод Лютера, Библия короля Якова, фрагменты переводов из Евангелия и Апокалипсиса Э. Сведенборга, немецкий перевод с комментариями на иврите М. Мендельсона и др.

Естественно, нельзя обойти вниманием тот вопрос, что переводческая деятельность имела для А.Н. Муравьева безусловный оттенок общественного служения и даже определенное политическое звучание, а не только духовный смысл. И тому было далекое основание - еще в 1818 г. в знаменитом «Ответе сочинителю речи о защищении права дворян на владение крестьянами…», признанном антикрепостническом «манифесте» Союза благоденствия, именно библейские истины стали для А.Н. Муравьева символом освобождения личности и построения государства законности.

Именно тогда он впервые назвал свободу (вольность) «Небесным даром», а также провозгласил равенство всех сословий перед законом христианским («Евангелие писано для всех людей»). Годы спустя, во «Введении» к своему переводу, на первый взгляд посвященному исключительно христианско-философской и библейско-переводческой проблематике, он особо подчеркивает «всеобъемлющий закон» Божественного Провидения - «никогда не насиловать свободы человеческой», тем самым открыто декларируя важнейший принцип христианского либерализма.

Переводческая деятельность А.Н. Муравьева является безусловным выражением социального протеста и символом оппозиционности в эпоху фактического запрета широкого «хождения» в обществе Слова Божьего и самих переводов Библии на русский язык. Существует заслуживающее особого внимания мнение, высказанное епископом Иларионом (Алфеевым) в лекциях, прочитанных в Свято-Тихоновском институте в 1992 г., что распространение русской Библии в николаевскую эпоху расценивалось почти как пропаганда либеральных идей.

Действительно, для А.Н. Муравьева, связывающего понятие истинной свободы - только со свободой христианской, понятие права (закона) - только с законом евангельским, переводческие труды были одним из средств выражения своих общественно-политических взглядов, формой гражданско-социальной деятельности, средством декларации общественной позиции.

Не будет большой ошибкой, если считать перевод и распространение А.Н. Муравьевым Библии формой проявления либерального движения в России 1840-х гг. В связи с этим не выглядит случайным последующее общественное служение А.Н. Муравьева - его активное участие в преобразованиях Александра II, в освобождении крестьян и подготовке судебной реформы. И, что также очень существенно, - в свете вышесказанного ярко вырисовывается многоплановость фигуры русского государственного деятеля и дворянского интеллигента первой половины - середины XIX в., широта сферы его духовных интересов и потребностей.

Итак, перевод Евангелия от Матфея А.Н. Муравьева трудно переоценить, остается только надеяться на то, что выход в свет именно в наши дни сделает его, наконец-то, востребованным современным обществом. Появление нового перевода Библии само по себе уже сенсационно, а когда текст приходит к нам из XIX в. - «золотого века» русской культуры - это тем более важно.

Еще более значимо, что этот перевод выполнен человеком глубокой христианской культуры, высочайшего уровня образованности и безупречной нравственности. Хочется верить, что благородным трудам А.Н. Муравьева суждена долгая жизнь и столь необходимое признание - они, наконец-то, займут достойное и подобающее место в отечественной культуре.

36

Декабрист А.Н. Муравьев и коренное население Обского Севера

Сибирской ссылке декабристов посвящены десятки статей и монографий отечественных историков. Тем не менее до сих пор остается немало «белых пятен» в изучении отдельных аспектов этой обширной темы. Одним из таковых до недавнего времени была административная деятельность А.Н. Муравьева в Тобольской губернии. Лишь в начале 1980-х гг. вышла в свет первая статья, посвященная этому сюжету. Административная деятельность А.Н. Муравьева - одна из составляющих исторического опыта управления Сибирью.

Александр Николаевич Муравьев, отставной полковник Гвардейского Генерального штаба, основатель Союза Спасения, член Военного общества, Союза Благоденствия, был осужден по VI разряду и по конфирмации 10 июля 1826 г. сослан в Сибирь без лишения чинов и дворянства.

В первые же месяцы своего пребывания в Восточной Сибири (Верхнеудинск, Иркутск) Александр Николаевич с помощью родственников начал ходатайствовать о поступлении на государственную службу. В ноябре 1827 г. разрешение было получено. С апреля 1828 г. он приступил к исполнению обязанностей иркутского городничего, а в 1831 г. стал председателем Иркутского губернского правления.

В сентябре 1832 г. Муравьева перевели в Западную Сибирь на должность председателя губернского правления в Тобольске, где он одновременно до января 1834 г. «исправлял обязанности» гражданского губернатора.

Большое общественное значение имела борьба А.Н. Муравьева против произвола и коррупции чиновничества, притеснявшего и обиравшего местное население, расхищавшего государственные средства, необходимые для решения социально-экономических проблем губернии. Он принимал активное участие в решении вопросов, связанных с поощрением предпринимательской деятельности «лиц свободного состояния», с благоустройством городов, улучшением системы здравоохранения в Тобольской губернии.

Несмотря на непрочность своего общественного положения, Александр Николаевич пытался облегчить жизнь своих ссыльных товарищей. В значительной степени его покровительству обязаны своими успехами в хозяйственной и научной работе А.Е. Розен, М.М. Нарышкин, В.К. Тизенгаузен и другие поселенцы.

Одним из главных направлений его административной деятельности стало изучение условий жизни аборигенов Обского Севера и реализация целого спектра мер, направленных на решение социальных проблем этих народов, на подъем производительных сил края.

Зимой 1833 г. А.Н. Муравьев отправился с ревизией в Березовский округ, где «входил в подробнейшее рассмотрение положения как остяков, причисленных к разряду кочевых инородцев, расположенных жительством начиная от села Самаровского Тобольского округа, так и бродячих самоедов, расселенных до берегов Ледовитого моря». По итогам ревизии тобольский губернатор подготовил и направил в Сибирский комитет записку «Об обозрении инородцев Березовского края и мерах к исправлению открытых при сем беспорядков», а в Кабинет министров – всеподданнейший рапорт о нарушениях «Устава об управлении инородцев», датированный 20 апреля 1833 г.

В этом объемном (45 л.) документе А.Н. Муравьев всесторонне охарактеризовал систему управления в Березовском округе. Он констатировал, что «положенного Уставом управления кочующими инородцами нигде не введено: нет ни родового управления, ни инородных управ, ни Степной думы», которые предусмотрены § 115, 119, 120. По словам губернатора, коренные народы Северного Приобья не имеют «понятий ни о правах своих § 60 Устава… ни о законах, коими управляются, ни о степени власти, ими движущей».

А.Н. Муравьев столкнулся с многочисленными фактами произвола, коррупции представителей местной администрации. Со всех концов округа к нему стекались жалобы населения на взяточничество, вымогательство пушнины, пьянство и «буйственные насилия», «притеснение торгующих инородцев», незаконную торговлю вином в «инородческих селениях» обдорского отдельного заседателя Рещикова, заседателя Березовского земского суда Либычева и секретаря суда Томилова, канцеляриста Кожевникова и губернского секретаря Потапова, исправника Лукашевича.

Коренные жители округа жаловались также на финансовые махинации земского начальства и старшин, которые присваивали себе деньги, взимаемые ими с населения сверх натурального налога. Кондинские жители ходатайствовали о дозволении приезжать с ясаком прямо в Тобольск, минуя Березов, где их обсчитывали и дешево оценивали ясак.

Сургутский казачий командир хорунжий А.Е. Туполев обирал аборигенное население другим способом. Он завел нечто вроде собственного хлебозапасного магазина и давал ясачным хлеб в долг, в погашение которого они за бесценок сдавали ему свою добычу. Тем не менее их долги все возрастали. К тому же, по договору с Туполевым, должники не имели права сбывать свою продукцию другим торговцам без его разрешения.

Такие кабальные отношения не могли не оказывать тормозящего воздействия на хозяйственную деятельность населения Обского Севера. Поэтому А.Н. Муравьев не только счел необходимым довести эти факты должностных злоупотреблений до сведения Кабинета министров и Сибирского комитета, но и сам на месте принимал экстренные меры, организуя расследование деятельности дискредитировавших себя чиновников, «отрешая их от должности» и предавая суду. Вместо них он назначал людей, которые действительно могли бы принести пользу краю.

Например, отдельным заседателем в Обдорск губернатор направил бывшего заседателя Тарского окружного суда Зубкова, по его словам, человека надежного и способного, «знающего образ жизни инородцев и местное положение того края, сверх того, любимого местными жителями». Главное управление Западной Сибири также начало расследование по представленным Александром Николаевичем материалам.

В ходе ревизии А.Н. Муравьеву пришлось решать ряд проблем, касающихся развития торговли в Березовском округе. К нему поступили жалобы березовских предпринимателей на местную администрацию, допускающую к торговле с коренным населением округа архангельских крестьян. Суть претензий заключалась в том, что березовцев не устраивала возникающая таким образом конкуренция. Они стремились монопольно торговать с аборигенами Севера.

Тобольский губернатор при разрешении назревшего конфликта решил исходить не из интересов отдельных категорий населения, а из потребностей экономического развития всего края. Он справедливо рассудил, что «всякое между покупателями соревнование возвышает цену на местные произведения и понижает меновой товар, следовательно, поощряет промышленность».

Поэтому, «находя сию торговлю совершенно для инородцев выгодною», он запретил лишь противозаконную коммерческую деятельность без «билетов на право торговли в неурочное время» и поручил наблюдение за порядком в этих делах местному земскому исправнику. Тем самым Муравьев осуществлял протекционистские меры по отношению к местной экономике, принцип свободной частной торговли с аборигенным населением, что положительно сказывалось на развитии товарно-денежных отношений в хозяйстве коренного населения.

В своем рапорте А.Н. Муравьев отмечал как положительный факт увеличение объема торговли русского населения с коренными жителями. Об этом, по его мнению, свидетельствует понижение цен на производимые русские товары (табак, сукно, одежду, предметы роскоши) в результате благотворного влияния конкурентной борьбы, а также значительно увеличившееся - за последние 20 лет в 20 раз - употребление «ясашными» русских товаров. Опрашивая население, управляющий Тобольской губернией выяснил, что нерусские обитатели Березовского края ежегодно производят на 750 тыс. руб. рыбы, пушнины и другой продукции, которая сбывается двумя путями: через Тобольск (2/3 всего торгового оборота) и Урал (1/3).

Вместе с тем, крайне отрицательным явлением А.Н. Муравьев считал широкое распространение в национальных районах запрещенной торговли вином, которая, по его словам, «составляет душу всей торговли Березовского края, заразила жителей всех сословий оного почти без изъятия и клонится к совершенному разорению инородцев».

Вследствие запрещения торговли «горячими напитками» в селениях «ясашных» вино им обходилось в 5-6 раз дороже, чем русским, так как приходилось задаривать чиновников, своих начальников. К тому же коммерсанты, незаконно продающие вино, а следовательно, подвергающиеся риску, взвинчивали цену на свой товар. Всесторонне изучив создавшееся положение, тобольский губернатор пришел к выводу о несостоятельности запретительных мер, которые становятся «только поводом к злоупотреблениям и обидам».

В своем рапорте в мае 1833 г. он предложил разрешить свободную продажу вина в селениях аборигенов. Заметим, что подобные предложения поступали и от других представителей губернского и окружного управления. В декабре 1833 г. Сибирский комитет, наконец, дал разрешение на свободную торговлю вином в ясачных волостях Тобольской губернии, но только самим аборигенам, а не русским.

Большую тревогу тобольского губернатора вызывал крайне низкий уровень развития здравоохранения в районах Северного Приобья. В рассматриваемый период среди аборигенного населения Севера Западной Сибири было широко распространено эпидемическое заболевание, которое медицинским персоналом Тобольской и Томской губерний должным образом не изучалось, а в официальных бумагах ошибочно именовалось «любострастной» болезнью.

А.Н. Муравьев решил выехать в Березовский округ, тщательно изучить данное заболевание и принять меры для его искоренения. С этой целью, отправляясь в январе 1833 г. на север губернии, он взял с собой «исправлявшего должность» инспектора Тобольской врачебной управы доктора Рожера.

«Основываясь как на личных наблюдениях, так особенно на практических исследованиях и на врачебной науке», они установили, что коренное население округа страдает не «любострастной», а особого рода эпидемической болезнью - северной проказой. Подробная характеристика болезни, причин ее возникновения и масштабов распространения, сведения о числе больных, конкретные меры по борьбе с северной проказой были изложены в специальном донесении доктора Рожера, копию которого А.Н. Муравьев направил в апреле 1833 г. министру внутренних дел.

По инициативе тобольского губернатора этот актуальный вопрос широко обсуждался в сентябре 1833 г. в совете Тобольского губернского управления и совете Главного управления Западной Сибири. Губернский совет, в котором председательствовал управляющий губернией, принял следующее решение:

1) по селениям и стойбищам Березовского и северной части Тобольского округа 1 раз в 2 месяца должны ездить два медика: один - от Кондинска до Обдорска, другой - от с. Самарово до Сургута;

2) в каждой из этих дистанций учредить по 4 части, в каждой из которых должен постоянно находиться лекарский ученик;

3) медицинский персонал должен быть обеспечен соответствующими «письменными наставлениями» и бесплатными медикаментами;

4) больных, которых невозможно вылечить амбулаторно, направлять в Березовскую больницу, которую надлежит открыть в ближайшее время;

5) в связи с дороговизной жизни на Севере назначить лекарям жалование больше, чем в других округах губернии, и дополнительно ежегодно их премировать.

В качестве одного из важнейших условий успеха всех этих мероприятий губернский совет выдвинул принцип тактичного обращения с аборигенами, завоевания их доверия, чтобы люди не скрывали свою болезнь и не боялись обращаться к лекарю.

По распоряжению А.Н. Муравьева, губернский архитектор составил план и смету для строительства больницы в Березове, а врачебная управа представила каталог необходимых медикаментов. Всего по смете на строительство больницы, оборудование и медикаменты требовалось 15 179 р. 52 1/2, к. (без ежегодных затрат на жалование обслуживающему персоналу, питание, освещение и отопление, ремонт и проч.). Кроме того, был разработан проект организационно-штатной структуры нового лечебного учреждения.

В ближайшие годы больница была построена. Таким образом, губернатор Муравьев, искренне озабоченный проблемами здравоохранения, в отличие от своих предшественников, не только выяснил характер болезни и причины ее возникновения, но и сделал все для того, чтобы организовать реальную медицинскую помощь населению вверенной ему губернии.

Одной из основных причин возникновения северной проказы доктор Рожер считал нечистоплотность аборигенного населения. Поэтому в целях профилактики заболевания он признал «весьма полезным строительство бань для здоровья инородцев и приучения их к опрятности».

В начале 1834 г. вопрос о строительстве бань в национальных районах Севера А.Н. Муравьев вынес на обсуждение в губернское правление, которое и приняло его предложение «поставить в обязанность земским судам Березовскому и Тобольскому, не канцелярскою только отпискою, а на самом деле внушить через заседателей и сельских старшин в каждом селении инородцев, чтобы они для собственной своей пользы старались устроить… бани, которые по изобилию лесов, окружающих селения, ничего не будут им стоить, кроме небольших трудов на построение».

Земским судам вменялось в обязанность «давать наставления» по строительству бань в тех селениях, где жители не имеют навыков строительства подобных сооружений. В выполнении этого решения они должны были систематически отчитываться перед губернским правлением.

Нетрудно заметить, что во всех действиях А.Н. Муравьева по отношению к аборигенам Севера прослеживается стремление содействовать развитию межнациональных отношений, расширению контактов коренных жителей с русским населением. В этом он видел залог успешного развития их хозяйства, культуры, социальной сферы. Работы современных историков свидетельствуют о том, что тобольский губернатор сумел верно оценить перспективы и значение экономического и культурного сближения аборигенных и русских жителей края.

На устранение препятствий в этом процессе сближения были направлены решения А.Н. Муравьева, связанные с проблемой распространения христианства среди народов Обского Севера. В Сибири крещение коренного населения осуществлялось добровольно, но из Архангельской и других губерний Европейской России сюда просачивались слухи о якобы готовящейся насильственной христианизации аборигенов.

Еще больше взбудоражило население Северного Приобья прибытие в Обдорск в июле 1832 г. миссионера иеромонаха Макария. Чтобы развеять эти слухи и разрядить обстановку, тобольский губернатор предложил временно прекратить деятельность миссионеров.

Постепенному сближению аборигенов с русскими, приобщению их с помощью христианской религии к более передовой русской культуре, по его мнению, должно способствовать бережное и уважительное отношение к национальным традициям коренных жителей Сибири, «доброе обхождение» и «примеры доброй нравственности». «Действеннейшим» средством для этого Александр Николаевич считал привлечение к учебе в семинариях способных мальчиков из аборигенного населения, которые по окончании обучения направлялись бы в родные селения «для распространения нравственности христианской» и для «занятия должностей по внутреннему их управлению».

Оценивая административную деятельность А.Н. Муравьева в Тобольске, нельзя не учитывать те сложные условия, в которых она происходила. Существенно сковывал инициативу и ограничивал возможности управляющего губернией постоянный негласный контроль за его перепиской и действиями. Даже во время поездки Александра Николаевича с ревизией по губернии за ним секретно следовал агент, наблюдавший за действиями губернатора и теми, кто приходил к нему с жалобами и прошениями.

Обо всем этом ссыльный декабрист, конечно же, знал. Вместе с тем огромную негативную роль сыграло и упорное сопротивление тобольского чиновничества, поддерживаемого Главным управлением Западной Сибири и встречавшего в штыки, по существу, все серьезные начинания декабриста.

«Я на каждом шагу, где только стремлюсь… воспротивиться какому-либо злоупотреблению, восстановить какой-либо порядок, - писал А.Н. Муравьев в октябре 1833 г., - должен поступать как самый хитрый полководец, скрывающий все свои движения от неприятеля», «за правду стоять сопряжено всегда с неудовольствиями, а часто и ссорами, которых, как ни удаляйся, но избежать оных невозможно».

И действительно, деятельность тобольского губернатора, шедшая вразрез со сложившейся системой, традиционными методами местного управления и явно противоречившая интересам тобольской бюрократии и Главного управления Западной Сибири, привела к конфликту с ними, завершившемуся переводом А.Н. Муравьева в 1834 г. на должность председателя Уголовной палаты в Вятку.

Т.А. Бочанова

37

Кающийся декабрист

(К биографии основателя Союза спасения А.Н. Муравьева. По неизданным письмам)

С. Штрайх

1.

В истории русской культуры училище для колонновожатых, основанное после Отечественной войны генералом Н.Н. Муравьевым, занимает видное место. В этом училище получили образование и общественную закалку многие будущие декабристы, отсюда вышли крупные русские государственные и общественные деятели.

Хотя сам генерал Муравьев был очень далек от каких-либо революционных устремлений, хотя весь строй преподавания в его школе был строго-официальный и весьма благонамеренный, хотя, наконец, в училище преподавались науки математические и военные, - школа готовила офицеров так называемого генерального штаба и в конце концов была преобразована в академию генерального штаба, - но дух в ней был какой-то особенный, необычный для военных школ того времени.

Значение муравьевской школы в истории русской общественности можно сравнить со значением знаменитого пушкинского царскосельского лицея. И в последнем был какой-то свой особенный, «лицейский», дух, и в школе колонновожатых был свой, «муравьевский», дух. В обоих определениях ясно обозначалось нечто протестующее против казенщины, против схоластики, против формализма, нечто подрывающее затхлый авторитет властей предержащих.

И даже оппозиционное влияние исходило из военной муравьевской школы в большей степени, чем из лицея, быть может, потому, что самая школа была основана по частному почину, а строй ее складывался в уклоне общественном. Наконец, преподавала в ней исключительно военная молодежь, та самая молодежь, которая в эпоху наполеоновских войн набралась революционных идей и привезла в Россию стремление к преобразованию государственного строя, к народоправству. Среди преподавателей школы были старшие сыновья ее основателя, офицеры и участники наполеоновских войн, члены возникших после 1812 года тайных обществ, из которых развился заговор декабристов.

Н.Н. Муравьев имел четырех сыновей. Все они известны в истории русского общества. Самый младший - Андрей Николаевич был религиозен в синодском смысле. Это был ханжа, фарисей и лицемер, это был церковник-карьерист. Старший его брат - Николай Николаевич Муравьев был в Отечественную войну офицером, участвовал в разных тайных обществах, замышлял даже основать какую-то утопическую республику, но рано отошел от заговора, отдавшись всецело военной деятельности, приобрел впоследствии репутацию талантливого военачальника и прославлен в истории русского военного искусства взятием Карса, за что назван Муравьевым-Карским.

Старше его был Михаил Николаевич, один из образованнейших и умнейших людей Александровской эпохи, основатель знаменитого математического общества при Московском университете, участник тайных общей после Отечественной войны и один из составителей устава Союза благоденствия. В начале 20-х годов М.Н. Муравьев отстал от революционного движения, но при раскрытии заговора декабристов был привлечен к следствии во время которого проявил большую сдержанность. Он принадлежит к той небольшой группе заговорщиков, которые никого не запутали в дело и держали себя перед следствием с большим достоинством.

Умудрившись выйти сухим из воды, М.Н. Муравьев после нескольких месяцев опалы стал быстро наверстывать упущенное им в служебной карьере, делал ее успешно, стал несколько нечист на руку, за что даже Николай первый недолюбливал его, а при Александре втором заслужил прозвище Муравьева-Вешателя - бесчеловечно жестокое усмирение польского восстания 1863 года.

Старший сын Н.Н. Муравьева - Александр Николаевич был одним и наиболее интересных представителей этой семьи. Это - личность замечательная. Большой знаток русской истории ХVIII и XIX веков П.И. Бартенев считал его натурой сложной и любопытной. В.Г Короленко отметил крупные человеческие недостатки в его богатой и сложной натуре. А.Н. Муравьев был вместе с П.И. Пестелем учредителем первого тайного общества в котором развилась идея политического преобразования России, - Союза спасения.

Давнишний масон, он прикрывал масонством собрания тайного общества, был одним из деятельнейших руководителей последнего, участвовал в его совещаниях, устраивал их у себя на дому - между прочим, у него обсуждался вопрос о цареубийстве, - привлекал в общество новых членов. Но - масонский мистицизм разрастался и вытеснил из его головы революционные замыслы: задолго до раскрытия заговора А.Н. Муравьев вышел состава тайного общества, отрекся от его идей. К декабрю 1825 года он был неслужащим отставным полковником.

Привлеченный к следствию, А.Н. Муравьев представлял императору записки, наполненные самым резким осуждением заговорщиков и их революционных замыслов, высказывал в очень сильных выражениях раскаяние в былом своем заблуждении, и дальнейшая участь его была отличной судьбы других членов тайных обществ. В приговоре Верховного Уголовного Суда сказано: «Полковник Александр Муравьев. Участвовал в умысле цареубийства согласием, в 1817 году изъявленным, равно как участвовал и в учреждении тайного общества, хотя потом от оного совершенно удалился, но цели его правительству не донес».

Вследствие этого, суд отнес Муравьева к «государственным преступникам 6 разряда, осуждаемым к временной ссылке в каторжную работу на шесть лет, а потом на поселение». Но указом 6 июля 1826 года Николай Павлович повелел «отставного полковника Александра Муравьева, по уважению совершенного и искреннего раскаяния, сосать на житье в Сибирь, не лишая чинов и дворянства».

Вот один из образчиков покаяния А.Н. Муравьева перед следственной комиссией, судившей декабристов: «Луч горней благодати коснулся моей души омраченной; я вдруг увидел бездну, над которой стоял с несчастными сообщниками, и долго, в слезах раскаяния, молил небо простить мне их и мои преступления. Бог услышал грешника; он в течение шести лет испытывал меня тяжкими крестами, смертию детей, страданиями жены, расстройством имущества, наконец, праведным гневом государя и карою закона».

Каялся А.Н. Муравьев усердно и при всяком случае старался показать свои верноподданнические чувства.

38

2.

Итак, вместо каторги, А.Н. Муравьев был сослан в Сибирь на поселение. Местом для этого ему был назначен Якутск. 10 июля 1826 г. помечен указ об этой ссылке, а 28 августа он уже был в Ялуторовске, откуда его отправляли дальше в сопровождении фельдъегеря Махотина. Но до Якутска он не доехал и был возвращен с пути. Это было новое значительное облегчение участи Муравьева, вызванное ходатайством его тещи перед великим князем Михаилом Павловичем. Дело пошло по секретной части главного штаба, начальник которого И.И. Дибич сделал на прошении кн. Шаховской надпись о том, что Муравьеву назначен Верхнеудинск вместо Якутска, если он пожелает.

Муравьев пожелал и, задержавшись в Иркутске, вследствие непроходимости Байкала, послал оттуда 4 декабря 1826 г. письмо Николаю Павловичу с благодарностью за новое благодеяние. Излияния свои он послал через начальника жандармов А.X. Бенкендорфа, которому писал, что «увлечен чувством глубочайшей всеподданнейшей благодарности», которую он «не силах далее отлагать», и повергается «к освященным стопам августейшего монарха», а в прилагаемом письме усиливается выразить, сколько он чувствует «незаслуженные и неизреченные благодеяния» государя.

Уже тогда Муравьев делает первые шаги к возвращению на службу и просит Бенкендорфа передать письмо Николаю «в собственные руки» как изъявление благодарности, «единственное, к которому дерзаю еще прибегнуть, не имея средства изъявить оную прилежною службою, в которой единой подданный может доказать свою верность, благодарность и любовь к августейшему своему монарху».

Николай Павлович любил такие изъявления верноподданнических чувств; на этом строилась его система государственного управления. Понравилось ему и письмо А.Н. Муравьева, которому Бенкендорф сообщал об этом официальным порядком. По-видимому, под непосредственным впечатлением Николай велел ответить Муравьеву в очень теплых выражениях, но начальник жандармов счел нужным охладить пыл своего повелителя и в письме Муравьеву сообщал, что государю приятно согласовать монаршие обязанности с чувствами своего сердца. При этом Бенкендорф вычеркнул слова об «особом удовольствии императора», о том, что он «весьма доволен, что нашел случай», и т. п.

А Муравьев продолжал долбить царя и его жандармов по самому чувствительному месту; и прямо, и косвенно, и в письмах к царю или его генералам, и в переписке с родными, которая заведомо для него вскрывались жандармами.

Наконец, жандармское ведомство умилилось чувствами Муравьева и в октябре 1827 года представило царю доклад о том, что сам Муравье и его семья в переписке своей прославляют правительство, хотя «сие несчастное семейство» сначала будто бы не знало, что правительство распечатывает его письма, а сам Муравьев умоляет позволить ему служить. Но Николай, по-видимому, не был еще достаточно смягчен: на докладе имеется пометка представлявших его о том, что вопрос «повелено оставить впредь до удобного случая». Пламенные чувства Муравьева размягчали сердца всех представителей власти, и «удобный случай» скоро представился.

В пользу Муравьева высказался генерал-губернатор Восточной Сибири А.С. Лавинокий, знавший его еще с 1816 года, когда Муравьев служил вместе с Лавинским в Крыму, и согласившийся принять его на службу с обязательством иметь за ним личный надзор. Уже в ноябре 1827 года Лавинский мог объявить Муравьеву от имени царя «всемилостивейшее снисхождение к раскаянию его и дозволение войти в гражданскую службу в Восточной Сибири, не выезжая из оной».

Вместе с тем генерал-губернатор официальной бумагой требовал от А.Н. Муравьева «честного его слова, что он отказывается впредь от всяких сношений и суждений с людьми вредномыслящими и решительно отдалит от себя все случаи, могущие родить самомалейшую тень сомнения».

Муравьеву это было сообщено 30 ноября 1827 года, и он поспешил все выполнить: дал честное слово, отказался от сношений с вредномыслящими людьми, отдалил от себя «все случаи», а свои бурнопламенные чувства и беспредельный восторг излил в целом ряде писем от 2 декабря 1827 года. Из них одно адресовано Николаю Павловичу, а другие Бенкендорфу, представителям правительства, родным и друзьям. Последние - в расчете на прочтение их правительством. Отцу, например, он писал:

«Благодетельные и мудрые поступки августейшего монарха нашего уже и здесь слышны; они должны возбудить всякого верноподданного и сына отечества к деятельному содействию благодетельным намерениям монарха, которые, как видно, с одной стороны, стремятся к искоренению злоупотреблений, распутства и лихоимства.

Желательно, чтобы тот свет, который начал освещать столицу, разлился и по всем отдаленным местам великой империи; тогда гнусные лихоимники скоро укроются и сойдут с поприща службы и уступят места свои честным и верным подданным государя, горящим пламенным желанием показать всю свою ревность и усердие».

39

3.

От царя вышло повеление назначить А.Н. Муравьева городничим или исправником, и Лавинский предоставил ему на первый случай место городничего в Иркутске, чтобы иметь раскаявшегося заговорщика «под своим близким наблюдением и в деятельных занятиях». Во второй половине апреля 1828 года Муравьев был уже в Иркутске и 21 сообщил теще, что через два дня вступит в должность городничего - «то же самое, что у нас в России называется полицеймейстер». При этом он выражал надежду, что скоро получит лучшее место. В таком же роде писал он и брату жены - князю Вал. М. Шаховскому, добавляя: «усердие мое и прилежание к службе не обратят ли на меня высочайшего внимания?».

И обратили. Но не так скоро, как хотелось Муравьеву. Правительство детально присматривалось к его деятельности, изучало его образ мыслей, прислушивалось к его суждениям, не только официальным, но и частным, самым затаенным. Посылало к нему своих соглядатаев.

Приставило к нему, наконец, специального шпиона в лице матерого пройдохи и афериста Романа Медокса. Этот последний примазался к декабристам еще в 1826 году, когда их после суда привезли в Шлиссельбургскую крепость. Медокс сидел о крепости с 1813 года, посаженный туда Александром первым за свои мошеннические похождения на Кавказе 17-летним юношей, где он в 1812 году дурачил местные власти и обирал государственное казначейство, якобы ради создания ополчения для борьбы с Наполеоном.

В Шлиссельбургской крепости Медокс познакомился с декабристами, и это знакомство дало толчок его дурно настроенному воображению в сторону новой авантюры. Каким-то невыясненным образом Медокс, отправленный по повелению Николая первого в ссылку в Омск, в Западной Сибири, проживал в 1829 году в Иркутске, в Восточной Сибири. Это - при наличии высочайшего повеления сурового Николая первого. А тут поднадзорный аферист, да еще сосланный в солдаты, свободно разъезжал по обширной Сибири!

Но дело-то в том, что в Иркутске был градоначальником А.Н. Муравьев, хоть и помилованный царем, хоть и принятый в службу, а все-таки подозрительный правительству по всему своему прошлому и даже по настоящему. Неприятным для правительства образом в доме иркутского городничего как-то сходились нити сношений сосланных заговорщиков с Москвою и Петербургом. И открыл эти нити Медокс, и он же установил, что это нити нового заговора декабристов, на этот раз для окончательного ниспровержения существующего строя.

Медокс посылал донос за доносом, то местным сибирским властям, то жандармскому генералу Бенкендорфу, а то и самому царю, указывая, что в центре заговора стоит семья Муравьевых - в Иркутске в лице сестры жены А.Н. Муравьева, княжны Варвары Шаховской, которая для того и приехала, чтобы быть посредницей между сосланными государственными преступниками и их столичными соумышленниками, а в Москве - в лице матери осужденных декабристов А.М. и Н.М. Муравьевых - Екатерины Федоровны.

Медокс заявлял, что уверен в существовании новых козней против престола, Бенкендорф проникся его уверенностью, а Николай I так хотел верить в новый заговор. Ведь это оправдывало его постоянный страх перед призраком заговора, ведь это давало законное объяснение его постоянной трусости при воспоминании о декабристах.

Подробности всей этой истории в отношении декабристов вообще опущу, они изложены в моей книге о Медоксовой авантюре. Остановлюсь только на той части бывших в моем распоряжении неизданных материалов (из разных государственных и частных архивов), которые не использованы в указанной работе и очень любопытны для характеристики А.Н. Муравьев в период усердного делания им новой служебной карьеры.

Итак, красноречивые заверения А.Н. Муравьева в любви и преданности правительству достигали цели: положение его постепенно облегчалось. Но полностью недоверие жандармов не могло рассеяться. Чуткая настороженность их улавливала малейшие иносказания, отмечала всякую нарочитую черточку в письмах поднадзорных.

Бенкендорф советовал главноначальствующему над почтовым ведомством кн. Голицыну продолжать вскрытие писем Муравьева, несмотря и то, что он принят в административную службу, так как наблюдение за перепискою Муравьева «может послужить к новым и ближайшим открытиям по обстоятельствам, заслуживающим особого внимания правительства».

Был составлен перечень лиц, с которыми переписывался А.Н. Муравьев, чтобы надзор за его перепискою мот быть всесторонним, и этот перечень разослали по всей России. В списке значатся братья А.Н. Муравьева, сестра декабристов Муравьевых-Апостолов - Ек. Ив. Бибикова - жена нижегородского губернатора, костромской губернатор - старый масон и будущий министр внутренних дел при Александре II С.С. Ланской и другие лица.

Муравьев был очень осторожен, и уловить его в чем-нибудь крамольном нельзя было. К тому же он пользовался каждым поводом, чтобы повергнуть к «освященным стопам монарха» свои верноподданнические чувства. Зная, как Николай любит изъявления верноподданнических чувств, он обстреливал царя и его министров прямо пачками.

Вот еще один образчик таких излияний А.Н. Муравьева - его письма от 16 октября 1831 года к шефу жандармов и к самому царю по поводу назначения его председателем иркутского губернского правления. Бенкендорфу он писал: «Возведенный неизреченною милостью его императорского величества на степень председателя иркутского губернского правления, с чином статского советника, я осмеливаюсь всепокорнейше просить ваше высокопревосходительство оказать мне еще величайший знак милостивого расположения вашего поднесением приложенного всеподданнейшего письма его величеству.

Слово не может выразить живейших ощущений моего сердца; на деле только могу я сделаться достойным оказанного мне доверия монарха и несколько открыть ту глубочайшую благодарность, ту беспредельную верность и ревность к службе государя императора, которые меня одушевляют...

Не менее того, я не мог удержать полноты сердца моего, и в приложенном на высочайшее имя письме, с коего копию у сего представить честь имею, старался выразить благодарность невыразимую. Беру смелость еще раз просить ваше высокопревосходительство, повергая всеподданнейшее письмо мое к подножию престола, дополнить словом вашим то, что самая полнота чувств моих изложить помешала. Позвольте мне надеяться, что вы не откажете усерднейшей, покорнейшей моей просьбе».

Но как ни повергался Муравьев к стопам царя и его жандармов, а полного доверия к нему не могло быть - слишком много он нагрешил в молодости. Да и теперь в Сибири так выходило, что Муравьев по должности близко соприкасался со своими бывшими товарищами по заговору, содержащимися в Петровской каторжной тюрьме (близ Иркутска), и всегда оказывал им внимание, всегда отстаивал их интересы.

Кроме того, власти не раз в поисках нового заговора, натыкались на связь между Петровской каторжной тюрьмой и домом иркутского городничего. То он сам ждал каких-то ящиков с табаком, а в этих ящиках, между двойным дном власти находили переписку декабристов, - правда, невинного свойства, - то в переплетах духовных книг, пересылавшихся через дом Муравьева в Петровское, находились такие же письма и т. д.

Правительство решило, что сколько Муравьева ни милуй, а близость государственным преступникам действует на него плохо. С другой стороны, нельзя же было и наказывать человека, так усердно повергающего себя к «освященным стопам» монарха. Ведь это такой хороший пример для других заблудших верноподданных.

Правда, Муравьев указывал выход из из положения, - просил перевести его в Европейскую Россию, хотя бы просто на безвыездное жительство в деревне. Но это не соответствовало видам правительства, главным образом, потому, что Николай считал нужным подержать кающегося преступника в холодном сибирском климате, чтобы совершенно остыл его былой революционный пыл.

Перевели Муравьева из Восточной Сибири в Западную, назначили в 1833 году тобольским гражданским губернатором. Этим отдалили его от главных заговорщиков, собранных в Петровском, лишили его поддержки генерал-губернатора Восточной Сибири, давнишнего его друга Лавинского и, оставляя по ту сторону Урала, вводили под начало строгого генерал-губернатора Западной Сибири Вельяминова. При этом и Муравьева поощряли - повысили по службе, перевели ближе к Европейской России, дали надежду, при усердии и преданности, быть переведенным в Россию.

40

4.

В.Г. Короленко написал очерк личности и деятельности А.Н. Муравьева на закате его жизни - в бытность старого заговорщика нижегородским генерал-губернатором. У Короленко Муравьев обрисован как настойчивый и упорный боец с нижегородскими крепостниками и как ревностный поборник освободительных идей, одушевлявших за пол века до того основателя первого тайного общества.

Вместе с тем в очерке В.Г. Короленко ярко выявлены такие черты в характере А.Н. Муравьева, как скрытность и лукавство, умение прикидываться слабым и ничтожным, чтобы понизить бдительность противника и добиться осуществления своей цели...

Все эти качества характеризовали Муравьева еще в первой половине 30-х годов, в бытность его тобольским губернатором. Особенно упорно и жестоко преследовал Муравьев сибирскую чиновничью мелкоту за всякие служебные упущения, за притеснение трудового народа. Это был враг дореформенного чиновничества, враг настойчивый, боровшийся с злоупотреблениями всеми приемами и мерами.

А чиновники сибирские еще со времен знаменитого генерал-губернатора И.Б. Пестеля (отца руководителя заговора декабристов) привыкли водить высшую местную власть за нос и чувствовали себя царьками своего уезда или участка. И высшая местная власть привыкла поддерживать своего чиновника, не умалять его прав, не ограничивать размаха ни в чем, - ни в области административного усмотрения, ни в области вольного обращения с казенным сундуком. Ведь вся система управления была тогда построена на круговой поруке, на взаимной поддержке, на семейной келейности.

А.Н. Муравьев был человек властный - при всей своей униженности после 1826 года, резкий - при всей своей мягкости и елейности в письмах к царю и жандармам, высокомерный - по своему происхождению и всей предшествующей жизненной и служебной карьере. Он сразу стал в Тобольске в диктаторские отношения с ниже его стоящими по службе и был заносчив с равными ему по административному положению.

Скоро у него образовались враги в местном чиновничьем мире и генерал-губернатор присоединился к ним. Пошла борьба. Кроме всех обычных приемов борьбы, противники Муравьева имели еще то преимущество, что могли ссылаться на его крамольное прошлое и даже на подозрительные его взаимоотношения с государственными преступниками в Сибири.

И сам Муравьев давал им такое оружие в руки, ибо при всей преданности петербургскому правительству не мог отрешиться от свойственного ему чувства справедливости и старался оградить сосланных на поселение в Западную Сибирь второстепенных участников заговора декабристов и сосланных туда же польских повстанцев от мелочной придирчивости местного начальства. И в Иркутске и в Тобольске он старался облегчить их положение разными способами.

Однако Муравьев имел и огромное преимущество в этой борьбе. Он имел поддержку в самом Третьем отделении, в центре жандармского ведомства, делавшего тогда дождь и погоду для всех российских администраторов, чином не ниже губернаторского. Главный помощник Бенкендорфа, начальник Третьего отделения А.Н. Мордвинов был А.Н. Муравьеву двоюродный брат и ближайший друг: они росли и воспитывались вместе.

Конечно, Мордвинов имел возможность вовремя отвести грозу от головы тобольского губернатора, изменить направление удара, задуманного кем-либо по адресу Муравьева, наконец, он мог просто предупредить своего двоюродного брата о злоумышлениях и кознях его врагов. И, конечно, главные в ту пору ревизоры действий провинциальных властей - местные либо специально ссылавшиеся жандармские офицеры знали, как им смотреть на действия Муравьева. Безотносительно к существу дела, они находили его правым, как Муравьев, в свою очередь, всегда отмечал высокое беспристрастие бенкендорфовых агентов.

Итак, борьба завязалась сразу по прибытии Муравьева в Тобольск. Не любопытны ее подробности, несущественны все взаимные обвинения сторон, для нас интересны только связанные с этой историей нежданные письма Муравьева, сохранившиеся в разных архивах. Только для пояснения их содержания использованы здесь некоторые официальные документы.

Когда Муравьева перевели в Тобольск, он в письмах к разным лицам излил поток благодарности к царю за эту милость. Письмо его к А.Н. Мордвинову по этому поводу (от 13 августа 1832 г. из Иркутска) привожу здесь, опуская несущественные подробности: «Любезный друг и брат Александр. Получив с сею почтою письмо от Александра Христофоровича (Бенкендорфа) в ответ на мое, которым письмом его высокопревосходительство столь милостиво на мой щет относится, уверяя, что я не потерял доброго его мнения и поощряя к продолжению службы, таким образом, как и доселе я провождал оную, - я не могу не известить тебя об успокоительных и радостных чувствах, сим письмом в сердце моем порожденных.

Я сам благодарил бы его письменно за столь выгодное ко мне расположение, но, боясь обременить своим письмом, решился просить тебя, любезный друг, засвидетельствовать ему мою живейшую и чувствительнейшую благодарность и уверить его, что и на новом поприще, мне ныне открытом, ибо я переведен в Тобольск председателем, буду стараться оправдать доброе его мнение. 3.000 верст ближе к родине есть великое для меня благодеяние монаршее. Но оно сопровождено с большими издержками. Я думаю отправиться в начале сентября со всем своим семейством к новому своему назначению и прошу тебя адресовать свои письма ко мне, если ты рассудишь за благо ко мне писать.

Я буду стараться и на сем новом месте доказать всю мою ревность и усердие к службе государя императора и подобно, как я здесь преобразовал губернское правление и приблизил его к сибирскому учреждению, так, надеюсь, и в Тобольске буду столько щастлив, что при покровительстве начальства удастся мне с честью и пользою для службы исполнить возложенное на меня звание августейшим монархом, столько раз уже излившим на меня лучи своего милосердия.

В ожидании ответа на некоторые мои письма к тебе, любезный друг, остаюсь много любящий тебя брат Александр Муравьев».

Любопытно в этом письме упоминание о больших издержках, с которыми связан переезд в Тобольск. Все время своего пребывания в Сибири Муравьев нуждался в деньгах: в связи со ссылкою, он не имел возможности устраивать свои хозяйственные дела, а имение в отсутствие хозяев не давало дохода. Семья не могла помогать ему, так как сыновья Н.Н. Муравьева испытывали недостаток в деньгах, а родные по жене - Шаховские - сами жили небогато.

Еще будучи иркутским городничим, А.Н. Муравьев писал в марте 1830 года Николаю: «Утрата всего имения, которое должно перейти в руки заимодавцев; малолетние дети, не знающие об угрожающей им нищете; тайные слезы жены, падающие на меня как на виновника их бедствий, невозможность в таком положении и отдалении привесть домашние дела в порядок, - вот бездна, над которой стою я».

А так как только от «величия и благости души» Николая бывший масон и основатель заговора против императора ждал теперь спасения, он умолял дать ему повышение по службе, чтобы «привести семейство в безбедное состояние».

Материальное положение иркутского городничего было, действительно, незавидное, и он прибегал к займам, от имени жены своей, у богатых иркутских купцов, которые вообще относились к сосланным заговорщикам очень сочувственно. Занимала П.М. Муравьева деньги и у содержателя иркутскою винного откупа князя А.Б. Голицына. Как бы сочувственно ни относились к А.Н. Муравьеву иркутские купцы и откупщики, все же это были люди, дела которых в известной степени зависели от иркутского городничего.

А суммы, которые его жена занимала у них в 1830 году, были немалые у купца Д.О. Портнова - 50 тысяч рублей, у князя А.Б. Голицына - 39 тысяч. К займу у Портнова имел какое-то отношение родственник последнего, известный иркутский купец В.Н. Баснин. Об этих денежных операциях было доведено до сведения правительства, и вскоре А.Н. Муравьев стал получать денежные пособия от казны, причем такие выдачи производились неоднократно и проводились негласно.


You are here » © Nikita A. Kirsanov 📜 «The Decembrists» » «Кованные из чистой стали». » Муравьёв Александр Николаевич.