© Nikita A. Kirsanov 📜 «The Decembrists»

User info

Welcome, Guest! Please login or register.


You are here » © Nikita A. Kirsanov 📜 «The Decembrists» » «Кованные из чистой стали». » Муравьёв Никита Михайлович.


Муравьёв Никита Михайлович.

Posts 1 to 10 of 23

1

НИКИТА МИХАЙЛОВИЧ МУРАВЬЁВ

(9.09.1795 - 28.04.1843).

[img2]aHR0cHM6Ly9zdW45LTc5LnVzZXJhcGkuY29tL2ltcGcvYmd1aVZobWIxcjFOb3dUblBYZ1ljQW94NWlDLXM1aEF1cDlGV0EvaDdaY1V4a2pDeVkuanBnP3NpemU9MTM1N3gxOTIwJnF1YWxpdHk9OTUmc2lnbj1lOTllYTFjMmI5Mzc5NmJmYWU3YzYzNTFkZDJlMTZkNSZ0eXBlPWFsYnVt[/img2]

Пётр Фёдорович Соколов (1791-1848). Портрет Никиты Михайловича Муравьёва. 1824. Бумага, наклеенная на металл, акварель, тушь. 14*10 (овал). Всероссийский музей А.С. Пушкина.

Капитан Гвардейского генерального штаба.

Из дворян. Родился в Петербурге. Крещён 11.09.1795 в приходской церкви Вознесения Господня при Адмиралтейских слободах.

Отец - Михаил Никитич Муравьёв (25.10.1757, Смоленск - 29.07.1807, С.-Петербург, похоронен на Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры), писатель, попечитель Московского университета, товарищ министра народного просвещения, сенатор; мать - баронесса Екатерина Фёдоровна Колокольцова (2.11.1771, С.-Петербург - 21.04.1848, Москва, похоронена в Новоспасском монастыре). Мать имела каменный дом в Петербурге, «состояния богатого», за ней в Ямбургском уезде 75 душ.

Воспитывался дома, затем в Московском университете, по окончании которого определен в Департамент Министерства юстиции в чине коллежского регистратора - 22.02.1812, прапорщик свиты по квартирмейстерской части - 8.07.1813, командирован в Польскую армию - 21.09.1813, состоял по поручениям при генерале Л.В. Беннигсене, участник заграничных походов 1813-1814 (Дрезден, Лейпциг - награждён орденом Анны 4 ст., Гамбург - награждён орденом Владимира 4 ст.), переведён в Гвардейский генеральный штаб - 1.08.1814, находился при дежурном генерале Главного штаба в Вене с 5.04.1815.

Участвовал в военных действиях периода так называемых «Ста дней», находился в Париже до ноября 1815, подпоручик - 7.03.1816, прикомандирован к Гвардейскому корпусу, с которым находился в Москве с августа 1817 до 1818, поручик - 30.08.1818, уволен в отставку по прошению - 13.01.1820, вступил снова в службу в Гвардейский генеральный штаб - 1.10.1821, штабс-капитан - 22.04.1823, исполнял обязанности дивизионного квартирмейстера 2 гвардейской пехотной дивизии (начальник штаба при вел. кн. Николае Павловиче), капитан - 22.07.1825. Масон, член ложи «Трёх добродетелей» (с 30.01.1817), ритор (с 14.06.1817).

Один из основателей Союза спасения, член Союза благоденствия (член Коренного совета), член Верховной думы Северного общества и правитель его, автор проекта конституции.

Арестован - 20.12.1825 в имении тестя Г.И. Чернышёва - с. Тагино Орловской губернии, привезён к московскому генерал-губернатору - 23.12, доставлен в Петербург на главную гауптвахту - 25.12, 26.12 переведён в Петропавловскую крепость («посадить по удобности под строжайший арест, дать, однако, бумагу») в №4 бастиона Анны Иоанновны, 3.05.1826 показан в №1 «под флагом», там же в июне 1826.

Осуждён по I разряду и по конфирмации 10.07.1826 приговорён в каторжную работу на 20 лет, срок сокращен до 15 лет - 22.08.1826. Отправлен в Сибирь - 10.12.1826 (приметы: рост 2 аршина 6 6/8 вершков, «лицо смугловатое, глаза карие, нос большой, продолговатый, волосы на голове и бровях чёрные с сединами, на шее подле подбородка от золотухи несколько шрамов»), прибыл в Читинский острог - 28.01.1827, прибыл в Петровский завод в сентябре 1830, срок сокращён до 10 лет - 8.11.1832, по указу 14.12.1835 обращён на поселение в с. Урик Иркутского округа, выехал из Петровского завода - 18.06.1836, прибыл в Иркутск - 4.07.1836, поселился в выстроенном себе в Урике доме - 1837. Умер и похоронен в с. Урик. Автор историко-публицистических работ.

Жена (с 21.02.1823 [Метрические книги церкви Симеона Богоприимца и Анны Пророчицы. ЦГИА. СПб. Ф. 19. Оп. 111. Д. 208. Л. 293]) - графиня Александра Григорьевна Чернышёва (2.06.1800, С.-Петербург [Метрические книги церкви Успения Пресвятой Богородицы на Сенной. ЦГИА. СПб. Ф. 19. Оп. 111. Д. 127. Л. 314 об] - 22.11.1832, Петровский Завод).

Дети:

Екатерина (16.03.1824, С.-Петербург [Метрические книги церкви Симеона Богоприимца и Анны Пророчицы. ЦГИА. СПб. Ф. 19. Оп. 111.Д. 213. Л. 357] - 26.03.1874, Москва, похоронена в Новоспасском монастыре);

Михаил (р. 7.02.1825, С.-Петербург [Метрические книги церкви Симеона Богоприимца и Анны Пророчицы. ЦГИА. СПб. Ф. 19. Оп. 111. Д. 215. С. 273]), умер малолетним;

Елизавета (17.03.1826, С.-Петербург [Метрические книги церкви Симеона Богоприимца и Анны Пророчицы. ЦГИА. СПб. Ф. 19. Оп. 111. Д. 219. Л. 279] - 7.05.1844, Москва, похоронена в Новоспасском монастыре);

Софья (10.05.1829, Чита - 7.04.1892, Москва, похоронена на Ваганьковском кладбище), замужем за Михаилом Илларионовичем Бибиковым (21.10.1818 - 15.03.1881, Москва, похоронен на Ваганьковском кладбище), крестником Александра I, в 1842 - адъютантом командира отдельного Сибирского корпуса кн. П.Д. Горчакова, с 1848 - майором в отставке;

Ольга (29.12.1830, Петровский завод - 27.04.1831, Петровский завод);

Аграфена (р. и ум. 1832, Петровский завод).

Братья:

Фёдор (р. и ск. 16.01.1799, С.-Петербург [Метрические книги церкви Вознесения Господня при Адмиралтейских слободах. ЦГИА. СПб. Ф. 19. Оп. 111. Д. 125. Л. 667]);

Александр (19.03.1802, С.-Петербург [Метрические книги Большого собора Зимнего дворца. РГИА. Ф. 805. Оп. 2. Д. 32. Л. 7] - 24.11.1853, Тобольск, похоронен на Завальном кладбище), корнет Кавалергардского полка; женат с 1839 на Жозефине Марии (Жозефине Адамовне) Бракман (1822 (?) - 1874).

Сестра - Софья (6.03.1800, С.-Петербург [Метрические книги церкви Вознесения Господня при Адмиралтейских слободах. ЦГИА. СПб. Ф. 19. Оп. 111. Д. 127. Л. 119] - 13.08.1801, С.-Петербург).

ВД. I. С. 287-331. ГАРФ, ф. 109, 1 эксп., 1826 г., д. 61, ч. 54.

2

Э.А. Павлюченко

Декабрист Никита Михайлович Муравьёв

Никита Михайлович Муравьёв родился в 1795 г., умер в 1843-м, не прожив и 50 лет. Даже по тем временам он не был долгожителем. Из шестёрки основателей первого тайного общества - Союза спасения - кроме Сергея Муравьёва-Апостола, казнённого на 31-м году, Иван Якушкин прожил до 64 лет, Сергей Трубецкой до 70, Александр Николаевич Муравьёв до 71 года, Матвей Муравьёв-Апостол, один из «последних декабристов», до 93.

Офицер гвардии Никита Муравьёв не сделал большой карьеры, дослужившись к моменту ареста в декабре 1825 г. до чина капитана. Его ровесники, точнее, почти ровесники были более удачливы в службе: А.Н. Муравьёв, так же, как и П.И. Пестель, М.М. Нарышкин, полковники; не говоря уже о более старших товарищах по тайному обществу - генералах С.Г. Волконском, М.Ф. Орлове или М.А. Фонвизине.

Зато в тайном обществе Н.М. Муравьёв имел «высший чин»: один из зачинателей и теоретиков декабризма, организаторов Союза спасения и Союза благоденствия, признанный лидер Северного общества, автор важнейшего конституционного документа декабристов.

Жизнь и деятельность выдающегося декабриста привлекали внимание многих учёных. Неоднократно публиковались и комментировались его основные сочинения: Конституция, «Мысли об Истории государства Российского Н.М. Карамзина», «Любопытный разговор» и др. Никите Муравьёву посвящено монографическое исследование Н.М. Дружинина (1933 г., второе издание - 1985 г.), написанное на основе огромного круга источников, в том числе и архивных, и сохраняющее научную ценность до настоящего времени. Однако до сих пор - с 1933 г. - оно остаётся единственным.

Объяснение этому, вероятно, следует искать в сложности и неординарности одной из ключевых фигур в истории декабризма, во многом отличающейся от общих устоявшихся представлений о декабристах. Чрезвычайно насыщенный и интенсивный внутренний мир Никиты Муравьёва, закрытый для других, далеко не всегда нам доступен. Многие его поступки и решения не нашли достаточного истолкования до наших дней. Специального исследования требует особый, либерально-конституционный, тип революционности Н.М. Муравьёва.

До недавнего времени днём рождения Никиты Муравьёва считалось 19 августа 1795 г., по другим источникам - 1796.

19 августа фигурирует и в записях матери Никиты - Е.Ф. Муравьёвой. В.Ф. Шубин уточнил дату по записи в церковных книгах за 1795 г. Вознесенской церкви в Петербурге: «Сентября 9-го у лейб-гвардии Измайловского полку полковника Михаила Никитича Муравьёва родился сын Никита. Крещён 11 сентября. Восприемник действительный тайный советник сенатор Никита Артамонович Муравьёв».

В. Шубин указывает и вероятное место рождения декабриста - в принадлежавшем деду по матери Ф.М. Колокольцову доме по Вознесенскому проспекту, угол Екатерингофского проспекта (ныне проспект Римского-Корсакова), № 36/11.

Родители Никиты - Михаил Никитич Муравьёв и Екатерина Фёдоровна Колокольцова - дали сыну хорошую родословную, богатство, избранное общество и аристократические связи, прекрасное образование. Природа наделила его выдающимся интеллектом, глубоким аналитическим умом, замечательными способностями в гуманитарной области. Ему прочили большое будущее на учёном поприще - он стал бунтарём, «государственным преступником» и кончил жизнь в каторжной Сибири.

Н.М. Муравьёв оказался в небольшом числе тех русских дворян из высшего столичного общества - людей высокой культуры, прекрасно образованных и богатых, которые изменили интересам своего сословия, породив феномен дворянской революционности. Это над ними иронизировал граф Фёдор Ростопчин: во Франции в 1789 году сапожники хотели стать князьями, а у нас, в 1825-м, князья - сапожниками?!

Где корни этого уникального явления? Как и когда будущие декабристы выделились из среды совсем других дворянских сверстников? Почему привилегированное дворянское сословие породило Муравьёвых вешавших, стремившихся к чинам, орденам, имениям, и Муравьёвых повешенных, мечтавших о революции и пришедших к виселицам и сибирским рудникам? Науке предстоит разрешить ещё многие проблемы дворянской революционности. На примере биографии Никиты Муравьёва можно проследить, как родители, семья, домашнее воспитание и выбор учебного заведения, круг чтения, ареал повседневных наблюдения и впечатлений влияли на формирование будущего декабриста, способствовали его жизненному выбору.

Дворянский род Муравьёвых, восходящий к XV веку, дал России немало выдающихся государственных деятелей, военных, учёных, дипломатов, писателей. Из рода Муравьёвых вышли 9 декабристов. Поколение их отцов представляли не менее значительные люди: Михаил Никитич (отец двух декабристов) - писатель, историк, педагог; Николай Николаевич (отец двух декабристов) - генерал, основатель знаменитого московского Училища для колонновожатых; Иван Матвеевич Муравьёв-Апостол (отец трёх декабристов) - дипломат, писатель. Они, как и их сыновья-декабристы, состояли не только в родстве, но и в дружбе.

Михаил Никитич Муравьёв, отец Никиты и Александра, вошёл в историю России как человек эпохи Просвещения, энциклопедически образованный, владеющий несколькими языками, большой знаток литературы, истории, философии, писатель и поэт. Его сочинения, неоднократно печатавшиеся при жизни и после смерти автора, переиздавались и в наше время.

Официальное положение М.Н. Муравьёва было не менее прочно. В 1785 г. его назначили ко двору воспитателем - вместе с Лагарпом - великих князей Александра и Константина. С вступлением на престол Александра I началось быстрое возвышение воспитателя: в 1801 г., престижная должность статс-секретаря для принятия прошений на высочайшее имя, с 1802 г. - товарищ министра народного просвещения и попечитель Московского университета. Высокий авторитет сановника и писателя подкреплялся богатством, которое принесла ему женитьба в 1794 г. на Екатерине Фёдоровне Колокольцовой, дочери сенатора и барона, крупнейшего предпринимателя, обладавшего миллионным состоянием.

Просвещённый дом М.Н. Муравьёва был средоточием всего возвышенного и лучшего в обществе и литературе. Здесь сходились признанные классики - Г.Р. Державин, И.И. Дмитриев, Н.М. Карамзин, В.А. Жуковский. В числе близких друзей - И.М. Муравьёв-Апостол, А.Н. Оленин, Н.А. Львов, Н.И. Гнедич. Все они - свои люди для Никиты с младенчества. Гостеприимный дом Муравьёвых, всегда открытый для друзей и родственников, собирал иногда за обеденным столом до 70 человек.

М.Н. Муравьёв сам занимался воспитанием старшего сына и руководил его образованием, в 1806 г. начал преподавать ему древнюю историю, о чём свидетельствуют ученические тетради Никиты. Отец умер, когда сыну не исполнилось ещё и двенадцати, однако его уроки сохранились на всю жизнь. От отца будущий декабрист унаследовал любовь к знаниям, книге, глубокий интерес к истории, в частности к античности, к французскому Просвещению, литературные наклонности - также от него. Подобно отцу Никита отличался глубокой религиозностью в сочетании с культом «добродетелей».

Одна из дочерей А.Н. Оленина запомнила такой весьма характерный эпизод из детства Никиты Муравьёва: «На детском вечере у Державиных Екатерина Фёдоровна заметила, что Никитушка не танцует, пошла его уговаривать. Он тихонько её спросил: «Маминька, разве Аристид и Катон танцевали?» Мать на это ему отвечала: «Надо полагать, что танцевали, будучи в твоём возрасте». Он тотчас встал и пошёл танцевать».

С ранних лет Плутарх стал его настольной книгой, предметом особого увлечения - римская история. Латынь и греческий Муравьёв знал настолько, что мог читать в подлиннике Геродота и Диодора, в 15 лет перевёл «О нравах германцев» Тацита. Уже в детстве он познакомился с наиболее знаменитыми историками древности. С ранних лет Никита владел французским и немецким языками, затем и английским, позднее освоил польский и итальянский.

Домашнее широко поставленное образование Н.М. Муравьёва было своего рода эталоном для богатой дворянской семьи XIX столетия: история, литература, география, математика, начатки естествознания и, конечно, языки. Но в данном случае ученик обладал замечательными способностями, огромной любознательностью и трудолюбием. В письмах к матери Никита вспоминает П.И. Соколова, преподававшего русский язык, Лукина и Денисова, учивших математике; в доме Муравьёвых жили попеременно два воспитателя: один из Парижа - Майер, другой из Швейцарии - Петра.

Первый был сыном компаньонки Екатерины Фёдоровны и, уйдя от Муравьёвых, поддерживал с ними дружеские отношения. Петра пользовался любовью, дружбой и доверием как воспитанника, так и его матери, которые восприняли внезапную смерть Петра в 1812 г. как тяжёлую невосполнимую утрату. От них любознательный мальчик мог услышать рассказы о событиях времён Французской революции.

После преждевременной смерти отца в 1807 г. воспитание Никиты перешло в руки матери. Разумеется, она не могла заменить покойного мужа, хотя всю свою оставшуюся жизнь посвятила сыновьям, отвечавшим ей нежной привязанностью и преданностью. Екатерина Фёдоровна сумела сохранить избранный круг друзей и интеллектуальной элиты. Не утратила она и аристократически-придворные связи.

Письма Никиты к матери пестрят фамилиями знакомых из числа знатных и титулованных особ: Панины, Орловы, Новосильцевы, Чернышёвы, Ланские, Толстые... В архиве хранятся письма к Е.Ф. Муравьёвой императрицы Елизаветы Алексеевны и императрицы-матери Марии Фёдоровны. В доме тётушки подолгу жили племянники М.Н. Муравьёва и друзья Никиты Константин Батюшков и Михаил Лунин, часто гостили Муравьёвы-Апостолы. Бывали Пушкин, Пестель и другие молодые вольнодумцы.

После смерти мужа Е.Ф. Муравьёва с сыновьями Никитой и Сашей переехала в Москву (В январе 1810 г. Анна Семёновна Муравьёва-Апостол писала мужу из московского дома Муравьёвых: «В Арбатской части на Никитинской улице, в приходе Георгия на Всполье, № 237, в доме бывшем княгини Дашковой»). Возможно, переезд был связан с намерением отдать Никотиньку в Московский университет, имевший славу одного из лучших учебных заведений - кстати, не без усилий М.Н. Муравьёва. Когда точно Никита стал студентом - неизвестно, ибо документы не сохранились. Но мы знаем, что в 1811 г., уже будучи таковым, он активно сотрудничал в Московском обществе математиков, созданном при университете Н.Н. Муравьёвым и ставшем зародышем муравьёвского Училища для колонновожатых.

Судя по показаниям Н.М. Муравьёва: «слушал я в Московском университете у покойных профессоров Страхова, Панкевича и Рейнгарда лекции физики, математики и логики», а также по его формулярному списку: вступил в военную службу «Московского университета из кандидатов 12 класса» при знании «математических наук», Никита выбрал физико-математическое отделение. Этот выбор продолжил традиционное семейное пристрастие - в том числе и отца М.Н. Муравьёва в молодости - к точным наукам.

Напомним, что Московский университет (как и муравьёвское Училище для колонновожатых) явился одним из рассадников декабризма, здесь в разные годы, по подсчётам М.В. Нечкиной, учились не менее 37 будущих участников тайных обществ. Весной 1812 г. Никотинька и его воспитатель Петра ещё «ездят в университет по обыкновению». Нашествие Наполеона на Россию прервало учёбу.

На военную службу Н.М. Муравьёв был обречён дворянскими и семейными традициями, предписывавшими служить за веру, царя и отечество. С трёхмесячного возраста он числился в отпуске как каптенармус лейб-гвардии Измайловского полка, где некогда начинал карьеру его отец. События же начала XIX столетия - поражение антинаполеоновской коалиции, Аустерлиц в 1805 г. и унизительный для России Тильзитский мир 1807 г. - привели к тому, что «все порядочные и образованные дворяне, презирая гражданскую службу, шли в одну военную».

За два года до «грозы двенадцатого» 18-летний Александр Николаевич Муравьёв, только что вступивший в военную службу, пишет младшим братьям Николаю и Михаилу: «Скоро и вам двум откроется поле славы, и мы будем все трое служить Отечеству да последней капли крови, услышат враги имя Муравьёвых и устрашатся!.. В этой книге, по которой всё в мире происходит, в книге судьбы, сказано, что мы своими услугами возведём Отечество на высочайшую степень совершенства».

С подобными же чувствами встречает 1812 г. и Никита Муравьёв: «Имея от роду 16 лет, когда поход 1812-го прекратил моё учение, я не имел образа мыслей, кроме пламенной любви к Отечеству». Он мечтает быть вместе с теми, кто встал на пути Наполеона в Россию. Однако мать удерживает сына. И не только из-за возраста: многие из муравейника (выражение М.Н. Муравьёва) уже на войне, в том числе одногодок Никиты Сергей Муравьёв-Апостол. Её смущает слабое здоровье сына. Батюшков не без основания полагает, что «Катерина Фёдоровна очень мнительна за своих детей», но вместе с тем в его письмах встречаются частые упоминания о том, что «Никотинька очень нездоров».

6 марта 1812 г. Е.Ф. Муравьёва сообщает племяннику: «У Никотиньки сделался престрашный кашель... Никотинька от кашля уже более недели не выходил из комнаты». Уже после ареста сына Екатерина Фёдоровна, умоляя Николая I о снисхождении, ссылалась на то, что у Никиты «опасная хроническая болезнь в лёгком, от которой ему делаются дурноты сильные, ужасное биение сердца и разные другие припадки», что может подтвердить лечащий врач. Сам Муравьёв в письмах вспоминал о бывших с ним припадках, о том, что он «действительно подвержен простудам».

Летом 1812 г. Екатерина Фёдоровна продала свой московский дом и жила с детьми на даче («Фили, на Москве-реке, от городу в 4-х верстах»). Именно здесь в одно августовское утро, когда семья собралась за чайным столом, обнаружилось исчезновение Никиты. История с его неудавшимся побегом в армию - в нескольких версиях - стала хрестоматийной. «Восторженный патриот», по словам брата Александра, был схвачен крестьянами как французский шпион и доставлен к московскому генерал-губернатору Ф.В. Ростопчину. Впервые покорный сын - так Муравьёв подписывал свои письма из армии - проявил твёрдую волю и непреклонность, и мать вынуждена была сдаться.

Но до того Муравьёвы пережили эвакуацию - в Нижний Новгород, куда приехали около 10 сентября в толпе других московских беженцев. Батюшков, сопровождавший Муравьёвых, писал Н. Гнедичу в октябре 1812 г.: «Мы живём теперь в трёх комнатах, мы - то есть Катерина Фёдоровна с тремя детьми, Иван Матвеевич, П.М. Дружинин, англичанин Эвенс, которого мы спасли от французов, две иностранки, я, грешный, да шесть собак. Нет угла, где бы можно было поворотиться». Через полгода, в апреле 1813 г., Муравьёвы вернулись через сожжённую Москву в Петербург, где Екатерина Фёдоровна «в больших хлопотах о Никите» - готовит его в поход.

Участие Н.М. Муравьёва в заграничных походах русской армии детально восстанавливается по его формулярным спискам, записной книжке того времени, а также по письмам его к матери за 1813-1814 и 1815 гг. Кампанию 1813-1815 гг. он проделал младшим обер-офицером в чине прапорщика в свите его величества по квартирмейстерской части (с 8 июля 1813 г.), а через год (с 1 августа 1814 г.) во вновь организованном Гвардейском генеральном штабе. Последний был укомплектован «отличнейшими по своим заслугам штаб- и обер-офицерами квартирмейстерской части». Среди «отличнейших» братцы Александр (Муравьёв 1-й), Николай (Муравьёв 2-й), Михаил (Муравьёв 5-й); Никита значится как Муравьёв 6-й.

27 августа 1813 г. в полночь юный прапорщик выезжает из Петербурга в сопровождении крепостных Алексея, Андрея, Оськи, Ефима, Егора и Игнашки (за границей при нём остались двое первых). Екатерина Фёдоровна сильно кривила душой, когда позднее, в 1826 г., писала царю, что 17-летний сын «поехал в армию без всякой подпоры и защиты и потому был завлечён в мнение нонишнего века». Она снабдила его рекомендательными письмами к влиятельным генералам. В заграничном походе находились многочисленные родственники, друзья, знакомые. С ними Никита иногда пересекается, чаще получает известия с оказией или по почте.

Через Вильну, Варшаву, Прагу Муравьёв едет в место расположения императорской квартиры - в австрийский город Теплиц. В свой походный дневник он ежедневно, как старательный ученик, вносит весь маршрут, с указанием станций и количество пройденных вёрст. Почти через месяц, 21 сентября 1813 г., прибывает в Теплиц к начальнику Главного штаба кн. П.М. Волконскому, тут же откомандировывается в так называемую Польскую (резервную) армию под командованием генерала Л.Л. Бенигсена, где назначается в генерал-квартирмейстерскую часть.

Уже в сентябре Никита получает боевое крещение: 26-го - при Берг-Гисгюбеле, 27-го - под местечком Дон, 28-го - при Плауэне. Октября 1-го - под городом Дрезденом, 6-го и 7-го - под Лейпцигом и «за сии дела пожалован орденом св. Анны 4 степени». 27 октября - сражение под Магдебургом. «814 генваря в ночь с 13 на 14 число под Гамбургом при всеобщей атаке на неприятельские посты, 28 - на острове Вильгельмсбурге, февраля 5 при вторичном нападении на сей же остров, за что пожалован орденом св. Владимира 4 степени».

Почти про каждого декабриста можно сказать словами знаменитого генерала А.П. Ермолова о М.А. Фонвизине: «прехрабрейший офицер». Прапорщик Муравьёв здесь не исключение, о чём свидетельствуют военные награды. После лейпцигского сражения он описывает матери «род ожесточения и бесчувственности», овладевший им на войне: «Товарищи мои, делавшие уже много кампаний, удивлялись тому хладнокровию, с которым проходил чрез трупов, устлавших лейпцигские поля».

Даже в походных условиях любознательность не покидает молодого офицера, впервые оставившего родной дом. Он живо интересуется природой новых мест, внимательно осматривает невиданные ранее города Европы, наблюдает быт и нравы жителей, проявляя при этом завидный патриотизм. «Варшава прекрасна для иностранного города», - сообщает он матери, - но «нет никакого сравнения между ею и нашею столицею».

Ему не нравятся немцы: «Честь, благодарность, славу - все здесь считают чрез талеры и луидоры». Но между прочим сам проявляет неюношескую практичность и расчётливость. Возмущается высокими ценами - в сравнении с русскими. Продаёт одну из своих лошадей - фураж дорог! - но продаёт выгодно: «так как немцы выбирают лошадей по росту, а не по крепости, то и сбыл её с рук за выкупную цену». Посылает матери 13 аршинов атласу, который купил во Франкфурте «гораздо дешевле петербургского»...

Никита хороший товарищ. Почти в каждом письме он просит Екатерину Фёдоровну переслать письмо сослуживца, купить орденские знаки, ленточки для награждённых и т.п. Товарищи, судя по всему, тоже любят его. По крайней мере, для него не проблема взять при нужде деньги взаймы - все предлагают наперебой. Со слугой Алексеем отношения почти товарищеские: «он один такой», что не оставляет барина «ни в одном деле», даже рискуя жизнью. Никита просит мать поскорее дать ему вольную и помочь определиться.

Длительной блокадой Гамбурга и торжественным вступлением в город 19 мая 1814 г., описанным подробно в письме к матери, заканчивается для Никиты первая военная кампания. Польская армия оказалась на периферии событий, главные из которых разворачивались во Франции, в Париже. И хотя прапорщик Муравьёв участвовал в двух крупнейших сражениях - Дрезденском и Лейпцигском - и в блокаде Гамбурга, проявил храбрость и получил два ордена, его воинственный пыл не был удовлетворён. Последнее письмо за 1814 г., 7 августа из Гамбурга, свидетельствует об этом.

Не скрывая зависти к Батюшкову, который «вошёл в Париж при любезных восклицаниях, был в Лондоне», Никита с горечью признаётся в своём разочаровании: «А я не имел этого счастья, был в армии, которую и не считали в числе оных, видел Дрезден и не входил в него, был на Рейне и не входил во Францию. Был в скучных блокадах и в глупых переделках». Но вместе с тем он очень ждёт встречи со старшим другом, чтоб поделиться своим мыслями и соображениями об увиденном: «Я здесь напитался немецкими расчётами и рассуждениями и нетерпелив тебе их сообщить».

Через 11 лет на вопрос следствия: «С которого времени и откуда заимствовали вы свободный образ мыслей?» - Муравьёв ответит: «Прокламации союзных держав в 1813-м году, предлагавшие народам Германии представительное правление вместо награды за их усилия, обратили во-первых моё внимание на сей предмет». Домашние книжные «заготовки» ложились на реальную почву.

За прошедший год Никита сильно изменился. В его письмах юношеская восторженность постепенно сменяется критически осмысленным восприятием действительности. Голос «не мальчика, но мужа» слышится в письме к матери от 3 июня 1814 г.: «Вы мне пишете, что если мне случатся неприятности по службе и оскорбление, то я должен их переносить, что я пошёл в службу для того. Конечно, я знал это. Но я решился на всё. Где только люди, там страсти, там заблуждения, там несправедливость. Но есть средство против того - молчание. В нём заключается, само собою, и терпение; кто молчит, тот и терпит. Сверх того, я всегда верил и верю ещё, что твёрдая и постоянная воля доходит всегда до своей цели. Она встретит на пути затруднения, препятствия, но они пройдут, исчезнут, а она останется. Вот мои мысли».

Повзрослевший и возмужавший, обогащённый новыми впечатлениями и идеями, Н.М. Муравьёв возвращается домой. «19 августа выехал из Гамбурга, - отмечает он в записной книжке, - 20-го поутру прибыл в Любек, где пробыл четыре дни, потом отправился в Травемюнде и из оной 1-го сентября пустился в море. 11-го прибыл в С.-Петербург, чем кончился первый поход мой». Через 10 дней Батюшков сообщает своей сестре Александре: «Тётушка подарила мне часы в 700 р. - не мог отговориться от её подарка - на радости, что её сын возвратился. И я этому рад душевно: прекрасный, редкий молодой человек, достойный незабвенного отца своего и матери».

Однако проходит всего 7 месяцев, когда прапорщик Гвардейского генерального штаба Н. Муравьёв вновь покидает Петербург: Наполеон, вернувшись с острова Эльбы, опять у власти, в Париже, куда снова движется русская гвардия. По формулярному списку Муравьёв с 5 апреля 1815 г. числится «при дежурном генерале Главного штаба его величества в Париже со вступления российских войск во Францию по ноябрь месяц».

Первое письмо с дороги написано матери 18 апреля 1815 г. из-под Вильны. После Вильны снова Варшава, Прага, затем Вена, где заседает международный конгресс и где находится главная квартира Александра I. «Город здешний велик и хорош, - делится впечатлениями с матерью Никита, - но против Петербурга не будет». Восторженный патриот остаётся верен себе. В Вене происходит знаменательная встреча с Н.И. Тургеневым, с которым свяжут годы дружбы и активной деятельности в тайном обществе. Из Вены Муравьёв следует за главной квартирой императора: Гейльбронн, Гейдельберг. В июле - долгожданный Париж.

К сожалению, сохранилось только четыре письма за два месяца парижской жизни. К тому же очень лаконичных: писать было некогда! Но и по ним понятно, как жадно спешит 20-летний офицер насладиться Парижем, впитать все его духовные ценности. Он посещает музеи и театры, слушает оперу, смотрит знаменитого трагика Тальма, гуляет в Ботаническом саду, поднимается на Аустерлицкую колонну. Лихой кавалергард Мишель Лунин в письме к Артамону Муравьёву вспоминал, как в 1814 г. «в Париже ходили вместе к девкам». Трудно, почти невозможно представить в этой ситуации их братца Никиту.

Его время уходило не только на осмотр парижских достопримечательностей и посещение театров: во Франции он накупил много книг - их пришлось потом отправлять в Петербург специальным багажом, абонировался в библиотеке, а кроме того, вместе с товарищами слушал лекции в Парижском университете.

К тому же в Париже значительно расширяется круг общения - особенно после того, как русского офицера определили на квартиру к бывшему посланнику Наполеона в России герцогу А. Коленкуру, который мог знать по русскому двору М.Н. Муравьёва. По словам осведомлённого мемуариста, Коленкур приветливо встречает русского: «Вы одолжите меня, если будете ежедневно моим гостем. Вы найдёте у меня общество, в котором не соскучитесь».

В доме Коленкура кипят политические споры. Никита становится их свидетелем, а может быть, и участником. Здесь он знакомится с деятелями Французской революции - умеренным Э. Сийесом и республиканцем А. Грегуаром, с главой либеральной оппозиции Бенжаменом Констаном. Позже, работая над проектом конституции, Н.М. Муравьёв использует труд Анри Грегуара о французской конституции 1814 г. и популярную брошюру Констана «De l'espit de conquete et de l'usurpation», приобретённую им в Париже в числе многих других книг.

Два парижских месяца - важный период в жизни Никиты Муравьёва. Французские впечатления во многом определят в будущем мировоззрение теоретика декабризма, которое вызреет и укрепится на родной российской почве. Французский революционный дух с его идеями свободы, равенства и братства, не утратившими своего обаяния, принципы просветительной философии, теоретически воспринятые из уроков отца, прочитанных книг, теперь обретают реальную плоть.

В Париже уже явно проявляются сдвиги в сознании молодого офицера-гвардейца, традиционное обожание монарха начинает подтачиваться критическим осмыслением происходящего вокруг. Описывая матери торжественный смотр русских войск в Вертю, задуманный Александром I как собственный апофеоз, - «более полутораста тысяч человек составили одно каре, а потом производили батальонный огонь» - страстный патриот Муравьёв не может удержаться от иронической оценки «преобразований» в армии, осуществляемых царём: «У нас здесь что день, то какие-нибудь перемены или в мундирах или в орденах, одни уменьшили, а Анненский крест вовсе переменили и новую степень выдумали, - третью - в петлицу, а шпаги разжаловали в четвёртую».

Вероятно, в Париже Н.М. Муравьёв испытал сильное душевное потрясение, которое могло отразиться в не дошедших до нас его письмах к матери. Об этом свидетельствует письмо Батюшкова в августе 1815 г. в ответ на беспокойство Екатерины Фёдоровны состоянием сына: «Он слишком благородно чувствует, чтобы не скучать в бездействии: это первое, а второе - шум военный часто оставляет пустоту в сердце и в голове; дурное общество, для которого он не создан: это не его стихия; тысячи мелких неудовольствий и, что всего хуже, праздность, совершённая после величайших трудов, - вот что причиняет его скуку. Всякий немного образованный человек испытал её в армии. Заниматься ему науками невозможно: для этого нужен покой и тишина. Что же делать? Грустить о своей маминьке».

Много лет спустя в далёкой сибирской ссылке государственный преступник Муравьёв вспомнит Францию в письме к дочери Кате: «В 1815-м году был я в Париже - ходил ночами каждый день в театр и осматривал всё, что в этой столице находится примечательного. Все мои товарищи веселились от души, а на меня нашла в то время хандра. Я стал заниматься, но ничего не помогало - читаю, бывало, комедию и заливаюсь слезами. Наконец, я пустился в дорогу. Движение и воздух поправили моё здоровье, и я приехал домой совсем другой человек. Потом я никак без смеха не мог вспомнить об этой меланхолии. Впоследствии я испытал много горести, но никогда не находился в этом положении и всегда владел собою при помощи божеской».

Последнее письмо из Парижа написано 12 сентября 1815 г. В середине этого месяца вместе с гвардией, возвращавшейся на родину, Муравьёв навсегда покинул Францию. 30 сентября он с главной квартирой в Мангейме, 24 ноября - в Берлине. 17 декабря - уже дома. «Временный житель трёх столиц», как он аттестует себя, «с новым удовольствием» увидел Петербург. «Молодой Муравьёв будет украшением России, если пойдёт по стопам отца, - пророчествует Батюшков. Он на 9 лет старше кузена и хорошо его знает. - Ум дельный, большие способности и сердце своего родителя с пламенною душою матери: редкое сочетание! Дай Бог ему здоровья и успеха!» Но Никита отвергает эпикурейские идеалы отца: покой, досуг, дружба... Через два месяца он станет членом тайного общества.

3

[img2]aHR0cHM6Ly9zdW40LnVzZXJhcGkuY29tL3N1bjQtMTYvcy92MS9pZzIvU2s2YUp0V0FLbEVlLVhMYnh4VG5pS1pvNDBncUw1c3QzNFRhVzVzYUNGV2dfaUpTVXVPSEw3anlxbW1Cb1dEWWZxY2V5UmxaSksxTmFsMC1wTTVKNkd2Yi5qcGc/c2l6ZT0xNTUxeDIwMDAmcXVhbGl0eT05NSZ0eXBlPWFsYnVt[/img2]

Жан Лоран Монье. Портрет Е.Ф. Муравьёвой с сыном Никитой. 1802. Холст, масло. 127 х 98 см. Государственный музей изобразительных искусств имени А.С. Пушкина.

4

*  *  *

Начало 1816 года - решающий рубеж в судьбе Н.М. Муравьёва. Отныне его жизнь делится надвое: явная и тайная. События переплетаются. Он продолжает служить в Гвардейском генеральном штабе. 7 марта 1816 г. наконец-то получает очередной чин подпоручика. В 1825 г. в письме к Лунину он вспомнит об «энтузиазме» «к военному делу и сражениям», который воодушевлял его в 1810-1815 гг. А на следствии покажет: «Усовершенствовать себя я старался в военной истории, фортификации, а наиболее в стратегии».

Н.М. Муравьёв оказывается в числе многих других передовых офицеров, увлечённых историей, в частности военной, в период послевоенного подъёма. Он глубоко изучает войны Французской революции, военные преобразования во Франции. Об этом свидетельствуют сохранившиеся в архиве его многочисленные выписки, ссылки на сочинения французских и немецких специалистов, а также собственные заметки по военной истории.

Муравьёв начинает готовить жизнеописание А.В. Суворова. Результаты первого, подготовленного этапа этой работы - критический обзор сочинений, написанных о великом полководце, - опубликованы в 1816 г. под названием «Рассуждения о жизнеописаниях Суворова» («Сын Отечества», ч. 27, № 29, № XVI; ч. 34, № XLVI). Отдавая должное гению русского полководца, автор приходит к выводу, что разработанные Суворовым принципы новейшей тактики вслед за ним применялись французскими военачальниками и даже Наполеоном.

В это же время в группе шести обер-офицеров квартирмейстерской части - в ней кроме Никиты три сына генерала Н.Н. Муравьёва, Пётр Колошин и Иван Бурцов - возникает идея издания «Военно-математических записок» с «целию распространения военной науки».

В ноябре 1816 г. Н.М. Муравьёв получает назначение к генерал-адъютанту А. Жомини, выдающемуся военному историку и теоретику, перешедшему из французской в русскую службу накануне битвы под Лейпцигом. 15 ноября 1816 г. начальник штаба Гвардейского корпуса генерал Н.М. Сипягин сообщает великому князю Константину Павловичу, что Александр I «изволил поручить известному вам генералу Жомини написать историю нашей Отечественной войны и заграничных походов».

В сотрудники к Жомини назначены выбранные им «способнейшие офицеры» - Д.П. Бутурлин и Н.М. Муравьёв. Жомини уедет из России в июле 1817 г. У Муравьёва же, как становится известно из письма генерала Толя к П.М. Волконскому от 5 октября 1817 г., осталось большое количество военно-исторических документов, которые будут возвращены им только в самом конце 1817 г. Можно предположить, что Н.М. Муравьёв продолжал военно-исторические занятия, отношения же с Жомини он поддерживал ещё в начале 1818 г.: «Письмо Жомини я получил, - сообщает Никита матери 17 января, - и ему уже на оное отвечал».

В это же время подпоручик Муравьёв принимает активное участие ещё в одном «военно-учёном начинании» - в Обществе военных людей, открытом 23 ноября 1816 г. при штабе Гвардейского корпуса. Возникшее в условиях послевоенного подъёма, общество «с самых первых своих шагов приобретает не официально-правительственный, а общественно-просветительский характер». Руководящая роль в «Военном журнале» Общества лиц декабристского круга (Ф.Н. Глинка, Н.М. Муравьёв и др.) позволяет исследователям говорить об Обществе военных людей и его журнале как «конкретной форме инфильтации Союза спасения в окружающую литературно-общественную среду 1816-1817 гг.».

Военная история не была единственным серьёзным увлечением Н.М. Муравьёва послевоенной поры. «В то время, - вспоминал М.А. Фонвизин, - многие из офицеров гвардии и генерального штаба с страстию учились и читали преимущественно сочинения и журналы политические, также иностранные газеты. Изучая смелые политические теории и системы, весьма естественно, что занимающиеся ими желали бы видеть их приложение в своём отечестве». Никита был в числе этих офицеров.

Об умственных занятиях и круге чтения Н.М. Муравьёва можно косвенно судить по библиотеке Муравьёвых. По счастью, она сохранилась: пройдя вместе с Никитой через сибирскую ссылку, после смерти хозяина частично вернулась в Москву, некоторые книги отыскались в Сибири (в Иркутске и Чите), в Симферополе. Годы издания книг свидетельствуют о том, что большая часть их приобретена самим декабристом после смерти отца. Никита очень дорожил библиотекой, давал книги из неё со строгим разбором, записывая в особую тетрадь фамилию взявшего. Находясь в Петропавловской крепости, поручал жене сохранить библиотеку для сына.

В библиотеке преобладают книги по философии, истории, экономике и праву. Эпоха Просвещения представлена Вольтером, Гельвецием, Монтескье, Руссо, революционная эпоха - Вольнеем и Мабли, период Реставрации во Франции - Б. Констаном, Ланжюинэ и Детю де Траси. В английской литературе первенствуют по количеству политические сочинения И. Бентама, из американцев есть Джефферсон и Адамс, из итальянцев - популярные правоведы Беккариа и Филанджери.

Особым вниманием хозяина библиотеки пользуются книги о различных революциях, в первую очередь - во Франции. Русские авторы представлены значительно беднее, но есть здесь и собрание сочинений А.Н. Радищева, и работа В.В. Стройновского о крепостном праве. На некоторых экземплярах сохранились автографы Никиты, его пометы - свидетельства размышлений о прочитанном.

Уже с ранней юности Никита Муравьёв поражал окружающих многосторонними познаниями, склонностью к научному мышлению. Ему прочили большое будущее. «Пропитанный учением и учёностью, особенно по части исторической», он «к тому ещё имел значительную физиономию и взгляд; говорил необычайно красноречиво; одно только: был нервозно, болезненно застенчив и скрытен» - таким запомнила Муравьёва В.А. Оленина.

По мнению Лунина, он «один стоил целой академии». Фонвизин считал его «одним из самых достойных и образованных членов» тайного общества. Н.В. Басаргин говорил о его «разнообразных и больших сведениях». Сын декабриста Е.И. Якушкин, ссылаясь на мнение отца, писал о высокой образованности Муравьёва и о том, что «любовь и уважение к науке он сохранил до самой смерти».

В архиве сохранились многочисленные черновые наброски Никиты исторического содержания, относящиеся к 1810-м гг. В том числе записка «Некоторые мысли о воспитании и словесности» - свидетельство глубокого интереса и интенсивных занятий историей, которую декабрист рассматривает как важный инструмент гражданственного воспитания.

Вернувшись из Парижа в Петербург, Н.М. Муравьёв вновь попадает в родной муравейник: братцы Матвей и Сергей Муравьёвы-Апостолы, Александр, Николай и Михаил Муравьёвы, их сослуживцы Иван Якушкин, Сергей Трубецкой... Друзья, сделав складчину, начинают слушать на дому «университетский курс политических наук» известного профессора и либералиста К.Ф. Германа. К ним присоединяются Пестель, братья Шиповы и др.

Часто собирались вместе, и «обыкновенно разговор был о положении России. Тут разбирались главные язвы нашего отечества: закоснелость народа, крепостное состояние, жестокое обращение с солдатами, которых служба в течение 25 лет была каторга; повсеместное лихоимство и грабительство и, наконец, явное неуважение к человеку вообще». Н.И. Тургенев, вернувшийся в Россию в 1816 г., заметил разительные перемены «в образе жизни, разговорах и действиях молодёжи», и при этом «свободой и смелостью своих выражений привлекали внимание главным образом гвардейские офицеры».

Именно в этом кругу возникла мысль о создании тайного общества. Оно получило название Союз спасения. В следственных материалах и воспоминаниях декабристов последовательность вступления в Союз и имена первых заговорщиков разнятся, но везде значится в числе зачинателей и бесспорных лидеров Н.М. Муравьёв. Он сам так отвечал на вопрос следствия - кем принят в тайное общество: «Я не был принят никем, поелику Общество составилось из целого круга знакомых...», а жене написал из Петропавловской крепости: «Эта мысль пришла нам одновременно, и ни один из нас не увлёк другого».

Кстати, двадцатилетний подпоручик гвардии в шестёрке основателей был младшим по возрасту (как и Сергей Муравьёв-Апостол, старшему - С.П. Трубецкому - шёл 26 год) и по чинам: Матвей Муравьёв-Апостол и Якушкин также подпоручики, Сергей - поручик, Трубецкой в августе 1816 г. станет штабс-капитаном, а Александр Муравьёв - в марте полковником.

Как известно, о ранних декабристских организациях сохранилось мало документов, и деятельность Никиты Муравьёва в Союзе спасения восстанавливается фрагментарно, главным образом по материалам следствия, в том числе по показаниям его самого.

Сергей Трубецкой называл днём основания Союза спасения 9 февраля 1816 г. Муравьёв вспоминал о беспрерывной цепи бесед, собраний, совещаний и обсуждений «в продолжение 1816-го года». Причины вступления в тайное общество Н.М. Муравьёв объяснял на следствии «пламенным желанием видеть Россию на высочайшей степени благосостояния посредством учреждений равно благотворительных для всех состояний людей, в оной находящихся, твёрдого устройства судебной части в нижних инстанциях и гласности во всех действиях правительства, наподобие англинского».

Целью же Союза он признавал «введение в России монархического представительного правления». Однако между 1826 годом, когда давались показания, и днём основания первого тайного общества прошло 10 лет, в течение которых Н.М. Муравьёв более глубоко и осознанно, чем в юности, наблюдал российскую действительность, в том числе жизнь крепостных крестьян и рядовых солдат, много читал, анализировал опыт европейских революций, мучительно размышлял, не раз меняя свои убеждения.

Меж тем Союз спасения недолго остаётся делом шестерых: близкий друг и кузен Лунин, Пестель (Никита «сблизил его с Александром Муравьёвым»), а затем Фонвизин (в результате бесед с Н.М. Муравьёвым) вскоре присоединяются к обществу. В начале 1817 г. число заговорщиков приблизилось к 30, в большинстве своём это хорошие знакомые Никиты Муравьёва, вхожие в его дом.

Придя к согласию о целях тайной организации, направленных на решение двух главнейших проблем российской истории - освобождение крестьян и введение конституции, члены Союза спасения ищут пути их претворения в жизнь. Естественно, что Н.М. Муравьёв, как учредитель и лидер общества, находился в центре споров об основах организации и тактике заговорщиков.

Уже в конце августа - начале сентября 1816 г. он оказывается причастным к первому в среде декабристов проекту цареубийства, предложенному Луниным («партия в масках на Царскосельской дороге»). Спрошенный об этом на следствии, Никита пытается спасти себя и брата от страшного обвинения, заявляя, что «об оном никогда не слыхал», но через несколько дней, уличённый другими показаниями, вынужден был «вспомнить», что «в 1816 году незадолго до отъезда его во Францию Лунин говорил при Пестеле и при мне о возможности такового предприятия».

По предложению масона А.Н. Муравьёва заговорщики начинают «мирное завоевание» ложи «Трёх добродетелей», образованной гвардейскими офицерами ещё в конце 1815 г. Никиту Муравьёва приняли в неё 30 января 1817 г., когда там уже состояли Трубецкой, Матвей и Сергей Муравьёвы-Апостолы. За Никитой последовал Пестель. На масонских выборах 14 апреля 1817 г. Н.М. Муравьёв вместе с другими членами Союза спасения попадает в число руководителей ложи: его избирают ритором, он выступает в ложе с религиозно-нравственными речами. Однако сложные и причудливые масонские формы оказались нежизненными, и от них вскоре декабристы отказались. Хотя формально Никита Муравьёв сложит свои полномочия только 22 ноября 1818 г., ссылаясь на «семейственные и гражданские занятия».

В начале 1817 г. утверждаются устав и новое название Союза - Общество истинных и верных сынов Отечества. Никита Муравьёв по-прежнему в числе руководителей: он секретарь, председатель - Трубецкой, надзиратели, или блюстители, П.П. Лопухин и А.Н. Муравьёв. Однако устав, разработанный Пестелем, вызывает ожесточённые споры среди заговорщиков. М. Муравьёв, И. Бурцов и Пётр Колошин требуют, «чтобы сей устав, проповедующий насилие и основанный на клятвах, был отменён и чтобы Общество ограничилось медленным действием на мнение».

Какова же была в данном случае позиция Н.М. Муравьёва? В это время он солидарен с Пестелем («в нём те же мысли») и, как покажут дальнейшие события, стоит на крайне радикальных позициях. Вместе с тем, как явствует из показаний Муравьёва, его далеко не всё устраивало в пестелевых «Статутах Общества»: «Обряды и множество присяг, коими наполнены были сии статуты, были причиною, что успехи его были весьма медлительны и то с нарушением форм, им самим предписанных». «Беспокойный Никита» (Пушкин) явно на стороне нетерпеливцев.

С осени 1817 г. споры заговорщиков перемещаются из Петербурга в Москву, куда на празднование 5-й годовщины Отечественной войны вслед за царским двором прибывает Гвардейский корпус, а в его составе основное ядро Союза спасения.

Никита Муравьёв, как видно из его писем, выступает из Петербурга в начале августа. В пути, 18 августа, в Зайцове пересекается с Александром Муравьёвым, который назначен начальником штаба гвардейского отряда, а в Союзе спасения заменяет на посту председателя отсутствующего Трубецкого. Благодаря Александру, Никита делает по дороге «весьма приятное знакомство» - с Бакуниными, родственниками Муравьёвых, родителями будущего анархиста, посетив их знаменитое имение Прямухино. На переходах «от скуки» пишет «во все концы света». В том числе Пестелю, который в Митаве и произведён в штабс-ротмистры («Такой достойный офицер должен был бы для пользы самой службы давно уже быть повышен»).

С 6 сентября Н.М. Муравьёв в Москве, где пробудет до июня 1818 г. Остановился на время в «пустых комнатах» дядюшки Н.Н. Муравьёва, затем снял квартиру; в апреле 1818 г., когда генерал уедет в деревню, вновь поселится в его доме. Муравейник почти в сборе. Александр Николаевич 17 сентября «переехал в казармы» и, кстати, возвратил 350 рублей долгу. Из деревни приехал его младший брат Миша - «почтенный молодой человек.

Вы не можете себе представить, какой порядок он учредил и как он облегчил отца своего» в Училище колонновожатых. «Серёжа здесь с 23-го числа. Матюша также приехал». Серёжу мучит страшный нарыв на щеке. И Александр всё время болеет - «ему бы необходимо было месяца три отдохнуть в деревне на чистом воздухе, но он слишком привязан к службе». Позже приедут Мишель Лунин и Артамон Муравьёв (который «чрезвычайно толст»).

В ночь на 1 октября 1817 г. в Москву прибывает Александр I. «С тех пор как государь здесь, нельзя ручаться ни за один день. 2-го октября мы имели парад. 12-го будет другой. Вчерась я мерил по утру место за Девичьим монастырём. Сегодня ездил вёрст за пять от Серпуховской заставы осматривать деревни, занятые войсками». Меж тем 3 октября выпал первый снег и стало очень холодно. 12 октября - «ужасный парад»: «Мы два дни сряду были верхами» и теперь «с унынием проходим по Красной площади мимо монумента Минина и Пожарского, который скоро будет открыт и грозит нам новым парадом».

6 декабря едет поутру представиться великому князю Николаю Павловичу. Приближение рождественских праздников вызывает «большие разъезды ко всем наехавшим к нам генералам». 6 января 1818 г. - «парад весьма неприятный»: «государь из безделицы посадил под арест» Александра Муравьёва - явный знак неудовольствия полковником... Никита разделяет его заточение.

Служба идёт. Сын просит мать прислать сукно Регента для праздничного мундира - «оно 5-ью рублями дороже, но зато носится гораздо долее». «За дороговизною фуража» продаёт пару лошадей: «Вообрази себе, что теперь куль овса стоит 10 рублей, а говорят, что будет стоить и более». Естественно, что такая служба не может удовлетворить вольнодумца, масона, заговорщика. «Твой дух встревожен, беспокоен; Он рвётся лавры пожинать», - пишет в это время о нём Батюшков в стихотворении «К Никите», а служебная карьера разочаровывает: «Вы спрашиваете, когда я буду произведён, - пишет Никита матери. - Терпи, казак, атаманом будешь». Он не верит в справедливость без протекций.

Желая успокоить мать, сын почти в каждом письме повторяет: «Я, слава богу, здоров, и всё у меня исправно» и раздражается от её наставлений: «Во всех письмах ваших вы мне всё твердите, чтоб я выезжал и знакомился. Во-первых, я здоров, во-вторых, иное знакомство наведёт на меня не только скуку, но и грусть, а напоследок, неужели вы думаете, что не полезно заниматься и беседовать с самим собою. Это вещь полезная».

Никита решительно отвергает упрёк матери в том, что он мизантроп: «Тот более мизантроп, кто, подавляя чувствительность свою расчётливым эгоизмом, старается забавляться только и не заботится о других, не вменяя ни во что их мнения, их судьбу, их пороки». Н.М. Муравьёв очень сурово относится к светскому обществу, он не любит светских раутов - «ничего нет скучнее этих балов: тьма генералов, должно быть застёгнуту и так далее и не может быть удовольствия; вельможи теперь такие плоские, что и слов на то не достаёт».

Но молодость берёт своё. В ноябре «успел быть на двух балах в Благородном собрании», где собралась «вся Москва» и был государь; танцевал с графиней Завадовской, которая «удивительно как похорошела». В декабре - «пребольшой бал у Кологривова», где присутствовал Аракчеев и все были в чулках. Как всегда, в своих поступках Никита руководствуется прежде всего обязанностями и расчётом. Поддерживая родственно-дружеские связи с Полторацкими (у Дмитрия Марковича танцует один раз в неделю по пятницам), с Кологривовыми, П.М. Дружининым и др., он регулярно наносит светские визиты к влиятельным и знатным знакомым - Орловым, Паниным, гр. П.А. Толстому, кн. А.П. Оболенскому и т.п.

Но всё это - эпизоды, не мешающие молодому офицеру много и упорно трудиться. Поражает широта его интересов. Купил и «с большим удовольствием» перечитывает Плутарха. Приобрёл «прекрасное карманное издание» Тацита («У меня здесь главная издержка - книги»). Просит мать купить новое издание Россо. Знакомится с «немецкою литературою и с Мюллером» - историком, книги которого проникнуты идеями Просвещения. Штудирует английского философа Иеремию Бентама и книгу о революциях в Европе историка Фридриха Ансийона. Увлечён итальянским писателем Альфьери, который «любил вольность более всего». «В книгах есть мысли и дела высокие, - пишет Никита матери. - В людях же - низость, эгоизм, и самые обыкновенные чувства, поступки их носят на себе ту же печать».

И, разумеется, внимательно следит за тем, что происходит в современной истории и словесности. Он просит мать прислать в Москву сочинения Капниста и Батюшкова. В один вечер за чаем с Катениным и Матюшей «успели перебрать всю словесность от самого потопа до наших дней и истребили почти всех писателей». Постоянный круг общения - московские литераторы: П.А. Вяземский, А.М. Пушкин, В.Л. Пушкин. Здесь же приехавший в Москву с царским двором В.А. Жуковский, Денис Давыдов, старый друг Муравьёвых Д.Н. Блудов.

Вяземский, Жуковский, Блудов, Д. Давыдов, В.Л. Пушкин и его молодой племянник Александр - члены «Арзамаса», объединившего передовых литераторов карамзинского направления. С большинством арзамасцев Никита коротко знаком с детства или юности. Они многократно встречались в петербургском доме Екатерины Фёдоровны. Зная об этом, а также о литературных пристрастиях и занятиях офицера-гвардейца, вступление Н.М. Муравьёва в «Арзамас» летом 1817 г. представляется вполне закономерным. Он вступил в общество вслед за Н.И. Тургеневым (февраль 1817 г.) и М.Ф. Орловым (апрель 1817 г.).

Думается, что это произошло до отбытия его из Петербурга, т.е. ранее 13 августа 1817 г., как принято считать. 13 августа Муравьёв находился в пути, где получил письма от матери, датированные 7, 8 и 15 августа. Именно к лету 1817 г. относится предложение Орлова об изменении направленности общества: отдать предпочтение политике перед литературой, а целью «Арзамаса» считать «пользу Отечества».

В программе предполагаемого журнала фигурировало и имя Адельстана (арзамасское прозвище Никиты), который брал на себя «обозрение современных происшествий». Попытки Орлова и «обоих Мирабо» - Тургенева и Муравьёва - политизировать «Арзамас» не увенчались успехом. Последнее заседание общества состоялось 7 апреля 1818 г., хотя дух арзамасского братства не иссякал вплоть до событий 1825 г.

Такова была явная жизнь Никиты Муравьёва в Москве, которая со стороны представляется совсем безмятежной. Даже Батюшков, казалось бы знающий Никиту с пелёнок, пишет о нём в мае 1818 г.: «Он бодр и весел: о чём ему скучать и сокрушаться? У него нет никаких несчастий, и, имея такую мать, как вы, и столько даров Провидения, можно ли роптать на него и называть себя несчастливым? У него же рассудок слишком здрав: вы это лучше меня знаете». А меж тем параллельно с явной жизнью шла очень напряжённая и бурная - тайная.

«По прибытии в Москву, - показывал на следствии Н.М. Муравьёв, - начались споры, какую дать форму Обществу и какую цель определить его занятиям». К мнению Михайлы Муравьёва, отказавшегося принять устав Союза спасения, примкнул Якушкин, который, по словам Н.М. Муравьёва, «особливо вознегодовал против клятв и слепого повиновения, которых устав сей требовал от первых двух степеней к воле бояр и от самих бояр решению большинства голосов». Якушкина поддержал Фонвизин.

Споры достигают кульминации в сентябре и выливаются в события, названные исследователями «Московским заговором 1817 года». Особое место в нём принадлежит Никите Муравьёву. Поводом для «заговора» явилось письмо из Петербурга от Трубецкого, в котором сообщался слух о намерении Александра I передать Польше западные губернии. Это сообщение вызывает бурю возмущения и стимулирует обсуждение вопроса принципиальной важности для дальнейшей судьбы тайного общества - о конкретных путях реализации программы. Вновь, уже во второй раз, в повестку дня встаёт вопрос о цареубийстве как неизбежном условии свержения самодержавия.

Никита Муравьёв участвует во всех сентябрьских совещаниях 1817 г., начиная с первого, в Хамовнических казармах, где «преступный разговор сей был общий, был шумный, происходил в беспорядке, многие говорили вместе, не слушая и не выслушивая других». Именно на этом совещании Иван Якушкин вызывается «принести себя в жертву», и «нанести удар царю» при выходе его из Успенского собора.

Н.М. Муравьёв даёт первое показание об этих событиях 8 января 1826 г. Он пытается обелить потенциального цареубийцу, объясняя его поступок «несчастной страстью» неразделённой любви, скрыв при этом, что через несколько дней, когда всё уже успокоилось и принудили Якушкина отказаться от безумной затеи, он, Никита, вместе с Муравьёвым Артамоном пришёл к другому Муравьёву - Александру с новым предложением об убийстве Александра I на балу в Грановитой палате.

Александр Муравьёв отвергает предложение, вызывая досаду у Артамона: «Прежде все говорили, а как пришло решиться на дело, где нужна решительность, - так и прочь», только он да Никита «отчаянны». Спрошенный Следственным комитетом, Н.М. Муравьёв отрицает показания Артамона: «Артамон Муравьёв говорил мне о том в 1817-м году, но я вовсе не вызывался и не обещал участвовать в том, а почитал это за одни пустые слова».

И так как А.Н. Муравьёв подтверждает, что Никита только приезжал с Артамоном, но «оного не делал и ничего не говорил», обвинение сняли с него. Исследователи (Н.М. Дружинин, М.В. Нечкина, И.В. Порох) ставят имя Никиты Муравьёва в ряд других потенциальных цареубийц 1817 г. Однако бесспорным можно считать лишь тот факт, что Н.М. Муравьёв тогда был в числе декабристов, признававших террористический акт возможным способом борьбы - в отличие от М.А. Фонвизина, например, отрицавшего его в принципе.

Итак, очередное предложение о цареубийстве было отвергнуто большинством, отказавшимся от немедленных насильственных действий. Резкое противостояние в Союзе спасения привело его к фактическому роспуску. «Все формы оного были уничтожены, и бесконечные прения возникли, какое дать устройство обществу».

Пока идут «бесконечные прения», Никита Муравьёв вместе с Александром Николаевичем Муравьёвым принимает активное участие в работе Военного общества, возглавив одну из его управ. Другой управой руководит его друг, преображенский офицер и литератор Павел Катенин. В общество вступают и братья Перовские, Василий и Лев; с последним, своим сослуживцем, капитаном Гвардейского генерального штаба, Никита подружился ещё по дороге из Петербурга в Москву и «весьма ладит». По свидетельству В. Перовского, Военное общество имело свой устав, предписывавший соблюдать конспирацию.

Члены общества, которое, по словам Н.М. Муравьёва, «было довольно многочисленно», «узнавали друг друга по надписи, вырезанной на клинках шпаг и сабель: «За правду». Исследователи, вслед за мемуаристами, уточняют место этой организации в ряду других декабристских образований. Наиболее убедительным представляется мнение Якушкина о «приготовительном», «временном» характере Военного общества, «которого цель была приготовлять членов для главного общества» - Союза благоденствия, сменившего Союз спасения.

Союз благоденствия просуществовал три года - с начала 1818 по 1821. Н.М. Муравьёв вошёл в состав Коренного союза организации, т.е. в число коренных членов-учредителей, при этом одним из активнейших. Ему вместе с Трубецким и Михаилом Муравьёвым товарищи поручили разработать устав нового общества. «Работа сия, - по признанию Муравьёва, - продолжалась около четырёх месяцев. Но так как моя часть не ответствовала прочим, то поручено было Петру Колошину её переделать». «Часть» Муравьёва не устроила большинство заговорщиков излишним радикализмом. Переработанный устав получил название «Зелёная книга».

На следствии Никита Муравьёв показал: «Союз сей, который обнимал все отрасли человеческих занятий, увеличился весьма скоро потому, что правила, изложенные в его уставе, были основаны на правилах чистейшей нравственности и деятельной любви к человечеству».

Действительно, члены тайного общества, отказавшись от немедленных насильственных действий, меняют тактику, признав одной из главных задач завоевание общественного мнения. Однако при этом «сокровенная цель» Союза благоденствия - «приобрести России законно-свободные установления», т.е. представительное правление, - сохранялась. Эта сокровенная цель была зафиксирована во второй, секретной части «Зелёной книги», одним из вероятных авторов которой считают Никиту Муравьёва.

Активнейший член Союза благоденствия М.А. Фонвизин утверждал, что «большая часть членов желали для России монархического образа правления, ограниченного представительными институициями по образцу Англии и Франции, но были приверженцы и республиканской свободы Северо-Американских Штатов». К числу последних в это время принадлежал Н.М. Муравьёв, о чём свидетельствует, в частности, его записка 1818 г. «Мысли об Истории государства Российского Н.М. Карамзина».

Выход в свет Истории Карамзина стал большим общественным событием. «Все, даже светские женщины, бросились читать историю своего отечества, дотоле им неизвестную... Несколько времени ни о чём ином не говорили, - свидетельствует Пушкин и добавляет: - Молодые якобинцы негодовали: несколько отдельных размышлений в пользу самодержавия, красноречиво отвергнутых верным рассказом событий, казались им верхом варварства и унижения... Никита Муравьёв, молодой человек, умный и пылкий, разобрал предисловие, или введение». Критика Муравьёвым Истории Карамзина стала важным актом политической пропаганды Союза благоденствия.

Ещё в октябре 1817 г., за несколько месяцев до выхода в свет книги, Никита просит мать подписаться на неё. Он пишет 22 октября: «Здесь все с нетерпением ожидают Российской истории - весьма для нас необыкновенного появления»; 21 января 1818 г.: «С большим нетерпением ожидаю Историю Карамзина». В следующем письме просит сразу же прислать её после появления в свет. Едва получив, начинает тщательно штудировать. 14 февраля сообщает матери: «У меня со всех сторон рвут Историю Николая Михайловича, но я до сих пор ещё держусь и никому не даю».

К 15 апреля «прочёл всю первую часть Карамзина», через неделю «первые её четыре тома», в середине мая - «кончил 7-ю часть». 16 мая пишет: «Я теперь читаю Историю с карандашом и пестрю книгу своими замечаниями». Он так занят, что иногда даже пропускает московскую почту. «Поутру наехали ко мне гости», - оправдывается он перед матерью. Среди гостей - товарищи по тайному обществу, которые часто собираются на квартире Никиты Михайловича.

В 20-х числах июня 1818 г. Н.М. Муравьёв уезжает из Москвы. 30 июля прибывает в Царское Село. И в Петербурге, вероятно, завершает работу над Запиской, начатую в Москве. Один из современников описал вечер в петербургском доме Муравьёвых на Фонтанке, где гости вместе с хозяином рассуждали об Истории Карамзина. «Вдруг вошёл к ним сам Николай Михайлович, живший в одном доме. Они обратились к нему со своими возражениями». Карамзин, друг Муравьёвых, на глазах которого рос Никотинька, подолгу живал в доме Екатерины Фёдоровны, где не раз читал главы из своей книги. Разумеется, Никита показал ему свою Записку, прежде чем начал широко распространять.

«История народа принадлежит царю», - утверждает Карамзин. Нет, возражает ему в первой же фразе своей Записки Муравьёв: «История принадлежит народам». Н.М. Муравьёв проявляет себя здесь большим знатоком разнообразных исторических источников, зрелым исследователем со своей концепцией русского исторического процесса. Карамзин для него прежде всего идейный противник, он выступает против политической доктрины придворного историографа, подходя к фактам русской истории с политическими и моральными критериями просветительской идеологии и - что принципиально важно - с «верой в неизбежное торжество республиканских свобод».

Попытки политической пропаганды Никита Муравьёв предпринимает и в дальнейшем. Одна из них связана с несостоявшимся замыслом Н. Тургенева создать в начале 1819 г. журнальное общество и при нём журнал «Архив политических наук и российской словесности». Тургенев приглашает в сотрудники известных литераторов - Жуковского, Пушкина, Вяземского, Дмитриева, а из членов Союза благоденствия - И. Пущина, Ф. Глинку, И. Бурцова и, конечно же, «молодого Муравьёва, который подаёт прекрасную надежду» в качестве «исторического писателя». Из переписки в 1820 г. М. Орлова с П. Вяземским, также обсуждавших идею издания своего журнала, известно, что Никита Муравьёв «горит желанием быть полезным».

В 1818-1819 гг., когда Н.М. Муравьёв столь интенсивно действует в Союзе благоденствия, существенные перемены происходят в его официальном положении. В апреле 1818 г. умирает дед Фёдор Колокольцов, и Екатерина Фёдоровна, введённая в управление имениями ослепшего отца ещё за год до того, к своим прежним владениям получает 3,5 тысячи душ и 57 тысяч десятин земли в Центральной и Черноземной России. Её доходы исчисляются десятками тысяч рублей в год. Она ведёт ссудные и другие коммерческие операции. Никита становится активным помощником матери, а вскоре фактически берёт бразды правления в свои руки, что видно и по его письмам. Отметим кстати, что на правах старшего мужчины в доме он много внимания и времени уделяет воспитанию младшего брата Саши.

В то же время, 22 февраля 1819 г., Н.М. Муравьёв получает очередной чин поручика гвардии. Через два месяца после повышения Екатерина Фёдоровна просит для сына отпуск «как для поправления здоровья, так и для приведения в устройство имения, находящегося в разных губерниях, на пути к Одессе лежащих». 22 апреля поручик Муравьёв «вместо просимого отпуска по высочайшему повелению командируется в Одессу по особому поручению». 22 мая Екатерина Фёдоровна с двумя сыновьями и племянником Луниным выезжает из Петербурга в Одессу.

О южном путешествии 1819 г. сохранились самые скудные сведения - по существу, единственное упоминание в воспоминаниях С.В. Скалон, урождённой Капнист, соседки Муравьёвых-Апостолов по полтавскому имению. В июне путешественники по дороге в Одессу заезжают к дядюшке Ивану Матвеевичу. Здесь же в это время находится его старший сын Матвей. Скалон вспоминает: «Особенно увлекал нас своим умом и ясностью суждений по всем предметам Никита Михайлович Муравьёв, которого репутация известна была в Петербурге, как человека с большими способностями и которого лично знал государь Александр Павлович и отдавал полную справедливость его уму и отличному образованию».

Пробыв недели две, гости вместе с семейством Муравьёва-Апостола отправляются дальше, в Одессу, где встретятся с Н.И. Лорером, который позже станет членом тайного общества. В Одессе мемуаристка с интересом наблюдает «молодых людей наших, споривших горячо и толковавших о политических делах и о разных предположениях и преобразованиях». Отец Софьи В.В. Капнист, однажды вмешался в разговор: «- Знаете ли, господа, как далеко простираются ваши политические предположения? Лунин первый воскликнул: - Ах, скажите, ради бога! - Не далее, как от конюшни до сарая!» - сказал мой отец, и эта неожиданная ирония смутила и сконфузила их совершенно». Впрочем, Скалон признаётся, что никогда не встречала столь умных, благородных и добрых людей. Имя Пестеля не фигурирует в воспоминаниях, хотя он рядом - в Тульчине, во 2-й армии, и приедет в Петербург в ноябре 1819 г. вслед за Муравьёвыми.

13 января 1820 г. поручик гвардии Н.М. Муравьёв выходит в отставку «по домашним обстоятельствам». «Домашние обстоятельства» были, скорее всего, поводом. Истинные причины этого поступка нам неизвестны. Известно только, что выход в отставку совпал с периодом особой активности Никиты Муравьёва в тайном обществе. Это подтверждается воспоминаниями Якушкина: «По приезде моём в Петербург Никита, который в это время был в отставке и усердно занимался делами тайного общества, познакомил меня с Пестелем. По нескольку раз в неделю собирались члены тайного общества к Никите Муравьёву».

В 1826 г. во время следствия Н.М. Муравьёв, ссылаясь на отставку, попытался сказаться пассивным в течение 1820 г.: «Что происходило в Петербурге в продолжение сего года, мне мало известно потому, что я проводил лето на даче с матерью и, будучи в отставке, не имел предлога ездить в город. Конец же лета и осень я провёл в путешествии». Однако факты противоречат этому показанию.

Освобождение от служебных обязанностей позволяло ему сосредоточиться на потаённых делах. В январе 1820 г. Муравьёв принимает участие в двух, а может быть и трёх, совещаниях принципиальной важности. Первое из них - 8 января 1820 г. на квартире Фёдора Глинки. Здесь Пестель перед коренными членами Союза благоденствия излагает «все выгоды и все невыгоды как монархического, так и республиканского правления», и часть собравшихся - впервые в русской истории - склоняется к республиканскому устройству. Принципиальное изменение в программе декабристов - от конституционной монархии к республике - стало возможным благодаря совместным усилиям Пестеля и Н.М. Муравьёва, уговорившихся накануне совещания «быть одного мнения».

Думается, что объяснение Пестеля о том, как под влиянием «происшествий в Неаполе, Гишпании и Португалии», убедивших в «непрочности монархических конституций», он «сделался в душе республиканец», вполне может быть распространено и на Никиту Муравьёва: «Когда с прочими членами, разделяющими мой образ мыслей, рассуждал я о сем предмете, входили мы в такое восхищение и, сказать можно, восторг, что я и прочие готовы были не только согласиться, но и предложить всё то, что содействовать бы могло к полному введению и совершенному укреплению и утверждению сего порядка вещей». На следующем совещании - у Ивана Шипова - два лидера предложили собравшимся средство, чтоб ускорить достижение сокровенной цели - республики: цареубийство.

В ходе следствия Н.М. Муравьёв вначале уклонился от показаний по поводу январских совещаний, ссылаясь на то, что первое, у Глинки, «изгладилось было из моей памяти», а «что же касается до мер, которые должно было принять с царствующей фамилиею, то об этом не было рассуждаемо ни в сем собрании, ни в последующих». В результате перекрёстных допросов и очных ставок показания пришлось изменить, в том числе и о цареубийстве: «Предложение сие, сделанное Пестелем, все присутствующие члены, кроме меня, отвергли яко преступное, и, кроме того, все они доказывали, что злодейство сие неминуемым последствием иметь будет анархию и гибель России».

Существенные коррективы в данное показание внёс Сергей Муравьёв-Апостол, утверждавший, что на совещании у Шипова именно Никита «коснулся до необходимости смерти тогда царствующего государя» и предлагаемая им мера «была ещё раз представлена членам и принята ими по голосам» - в присутствии Н.М. Муравьёва, С.И. Муравьёва-Апостола и П.И. Пестеля - вероятно, на следующем, третьем совещании. Никита Муравьёв оказался также единственным, кто поддержал идею Пестеля о введении - для обуздания будущей анархии - «Временного правления, облечённого верховной властью», вызвавшую ожесточённый отпор заговорщиков, опасавшихся замены одного деспотизма другим.

К лету 1820 г. относится попытка Н.М. Муравьёва выйти за рамки «образованного общества», начать агитацию в народе. Вне сомнения, для этой цели был предназначен «Любопытный разговор» - вольнодумческий катехизис, набросок агитационного документа для массового обращения, написанный Муравьёвым в середине 1820 г. Он же снабдил Лунина деньгами из общественной кассы для приобретения «литографического станка новейшего в то время изобретения», чтобы «литографировать разные уставы и сочинения тайного общества и не иметь труда или опасности оные переписывать».

В начале августа 1820 г. Никита Муравьёв вместе с Луниным, который также в отставке, вновь отправляется в Одессу. По некоторым из сохранившихся писем к матери можно установить маршрут этого путешествия. 8 августа братья в Витебске, 13-го в Киеве. На день заезжают в Умань, чтоб осмотреть Софиевку - знаменитый парк графа Потоцкого. По дороге Никита выполняет хозяйственные поручения Екатерины Фёдоровны. Разумеется, много читает, в том числе Карамзина. 16 августа сообщает матери о прибытии в Тульчин, к Пестелю. Сколько здесь пробыли - точно установить невозможно. Если верить показаниям Лунина - три дня.

4 сентября Никита пишет уже из Одессы, где, судя по содержанию письма, находится не менее недели. В середине сентября вместе с дядюшкой И.М. Муравьёвым-Апостолом едут в Крым. Едут не спеша - 6 дней от Одессы до Симферополя. В Крыму застают «приятнейшее общество», в том числе семью генерала Раевского. 21 сентября приезжают в Севастополь, где проводят неделю. В начале октября возвращаются в Одессу и останавливаются у князя Сергея Волконского, члена Союза благоденствия, а затем Южного общества декабристов. В письмах к матери - рассказы об осмотре древностей, светских визитах и увеселениях, прогулках верхом, шахматах, музыке.

Но путешествуют не просто молодые офицеры в отставке, но члены тайного общества. В этом же свете поездку Никиты Муравьёва на юг в 1820 г. можно рассматривать как логическое продолжение январских петербургских совещаний. Главные события происходят в Тульчине, у Пестеля. По словам очевидца В.Ф. Раевского, в момент «проезда» Муравьёва и Лунина («оба в гражданской одежде» - запомнил мемуарист) «вечера были шумными. Дело шло о цели и средствах». Иными словами, здесь продолжалось обсуждение программы и тактики тайного общества.

Муравьёв, по его показаниям, «взял копию с Конституции Пестеля, которая состояла только из одного очертания оной и писана была на французском языке», и, по свидетельству Пестеля, читал собравшимся «отрывок» из своего «Любопытного разговора». Здесь же, в Тульчине, происходит организационное оформление политического единомыслия двух декабристских лидеров: северянин становится одним из председателей самой радикальной Тульчинской управы Союза благоденствия. Кстати, Раевский, как и Лунин на следствии, утверждали, что тульчинское свидание произошло «на возвратном пути из Одессы». Скорее всего, это ошибка памяти, хотя теоретически нельзя исключить и вторичное посещение Муравьёвым и Луниным Пестеля.

5

[img2]aHR0cHM6Ly9zdW45LTIudXNlcmFwaS5jb20vaW1wZy9vbkRPMC0wc3pPcEc4V2Uwa3d1Y3Qwd0RaZWpxS3NsV3l3RjIzdy9sWV9iODU4ajJtUS5qcGc/c2l6ZT0xMTczeDE0NjcmcXVhbGl0eT05NiZzaWduPWEzZDFhY2M0OGJhZGEyMGNmMTJjM2JkMDQ1OTMxODQ1JnR5cGU9YWxidW0[/img2]

Орест Адамович Кипренский (1782-1836). Портрет Никиты Михайловича Муравьёва. 1813. Бумага, итальянский карандаш. 39,8 х 30,3 см (в свету). Государственный музей истории российской литературы имени В.И. Даля. Москва.

6

*  *  *

В конце ноября 1820 г. Никита Муравьёв возвращается в Петербург. Ещё год он в отставке. За это время происходят очень важные события в тайном обществе. Главное из них - Московский съезд 1821 г. Муравьёв, как и Пестель, на нём не присутствовал, что, скорее всего, не было случайностью: инициаторами съезда выступили сторонники Фонвизина, блокировавшие кандидатуры радикалов-республиканцев, что известно на примере Пестеля.

Меж тем Московский съезд принял решение принципиального характера: ликвидировать Союз благоденствия, дабы усыпить бдительность властей, получивших к тому времени доносы и преуведомления, а главное - избавиться как от ненадёжных, так и чрезмерно радикальных членов, чтобы продолжать деятельность более узкой, законспирированной организацией.

Разработанный новый устав, как и ранее, состоял из двух частей. «В первой для вступающих предлагались те же филантропические цели, как и в «Зелёной книге», - вспоминал Якушкин. - Редакцией этой части занялся Бурцов. Вторую часть написал Н. Тургенев для членов высшего разряда. В этой второй части устава уже прямо было сказано, что цель общества состоит в том, чтобы ограничить самодержавие в России, а чтобы приобресть для этого средства, признавалось необходимым действовать на войска и приготовлять их на всякий случай».

Отказавшись от республиканской программы 1820 г., заговорщики склоняются к конституционной монархии, избрав средством для достижения её военную революцию.

Н.И. Тургенев, вернувшись из Москвы, информирует петербургских членов тайного общества о решении Московского съезда прекратить деятельность и только Никите Муравьёву читает новый устав. Последний не соглашается с решением съезда, о чём уведомляет, в частности, Тульчинскую управу, которая по инициативе Пестеля также не признаёт роспуска.

Н.М. Муравьёв развивает бурную деятельность. В очередном доносе весьма компетентный осведомитель - Михаил Грибовский, библиотекарь Гвардейского генерального штаба, член коренной управы Союза благоденствия, рекомендует особое внимание обратить на «всех Муравьёвых, недовольных неудачею по службе и жадных возвыситься». В их числе, разумеется, и Никита.

Именно в это время Н.М. Муравьёв, по мнению Ю.Г. Оксмана, разрабатывает документы, «определившие принципы программы и тактики создаваемой им столичной организации», которые полностью совпадают с программными и тактическими установками Пестеля. Князю П.П. Лопухину, члену Союза благоденствия, отправлявшемуся на юг в мае 1821 г., Н.М. Муравьёв вручает «проект учреждения общества и присягу литографированные» для передачи Пестелю.

Вероятно, об этих же политических документах речь идёт в воспоминаниях Н. Тургенева: Никита Муравьёв в 1821 г. в Петербурге показывал ему «какой-то листок литографированный, содержащий правила предполагаемого общества». По предположению Оксмана, именно эти документы имел в виду В.Ф. Раевский, упоминавший «маленькую брошюру», ныне утраченную, под названием «Воззвание к сынам Севера». По авторитетному свидетельству Якушкина, «из петербургских членов деятельностью Никиты Муравьёва образовалось новое Общество», вошедшее в историю как Северное. Но до окончательного его оформления Муравьёв вернётся на военную службу и около года проведёт вместе с гвардией вне Петербурга.

1 октября 1821 г. после почти двухгодичного перерыва поручик Н.М. Муравьёв вновь принят в Гвардейский генеральный штаб. Он «долго колебался подать просьбу в службу» и напоминает в письме к матери: «Вы сами видели, радовался я или нет своему определению». Вероятно, верх одержали те же соображения, которыми руководствовался Лунин, вернувшийся на службу в 1822 г.

«Я действовал, по-видимому, сообразно правилам тайного общества», т. е. решению Московского съезда 1821 г., предписывавшего «действовать на войска». Батюшков же, живший в то время за границей, «несказанно обрадовался о вступлении Никиты в службу. Я ему всегда советовал, - пишет он тётушке, - или попутешествовать для поправки здоровья, или служить. Надеюсь, что нынешний раз будет счастливее, по крайней мере».

Гвардию ещё в мае 1821 г. отправили из столицы на маневры в западные губернии, чтоб «проветрить гвардейский душок и не дать повториться семёновской истории». Предписанием Главного штаба и квартирмейстерской части «Муравьёв 6-й» командируется в Витебск, а оттуда в Минск. В Витебске он проводит три дня, 17-19 октября, у младшего брата Александра, который начал служить в аристократическом Кавалергардском полку и уже принят в члены тайного общества. Брат, по мнению Никиты, «ведёт себя весьма благоразумно», хотя «не привык ещё приказывать и распоряжать» и позволяет человеку, т.е. крепостному слуге, «рассуждать с собою».

Сохранившиеся письма старшего сына к матери за 1821-1822 гг. позволяют восстановить быт, подробности службы гвардейца-штабиста, представить круг его общения, умственные занятия и настроения. В первом же письме из Минска, посланном 24 октября 1821 г., Никита томится неясным тяжким предчувствием: «Скорбь ваша, разлука с вами, неизвестность судьбы моей - всё сжимает дух мой и печалит, но я почитаю всё сие испытанием и буду терпеливым. Может быть, настанут и вознаграждения. До сих пор я не имел утешения быть полезным ни одному существу человеческому!»

Поначалу, против ожидания, всё идёт совсем неплохо: «добрый начальник» - Бенкендорф, в 1819-1821 гг. начальник штаба Гвардейского корпуса, размещённого в западных губерниях, а в будущем член Следственной комиссии; добрые товарищи. Служба не обременительна. Как всегда, Никита встаёт очень рано - в 6 часов. До 12 занимается, пишет, читает. Потом вместе с Владимиром Вольховским, другим офицером Гвардейского генерального штаба и также членом тайного общества, отправляется пешком вёрст за 5-6, иногда и восемь от города - если, конечно, не мешает непролазная грязь.

По возвращении - обед: щи или рисовый суп, такой густой, что ложка стоит в нём, затем варёное мясо (обязательно сочное!), любимая гречневая каша, холодное жаркое из индейки или телятины. Завершает обед кофе. По особым дням Николай, один из двух крепостных слуг, готовит пирожные. Вначале были затруднения с вином, но вскоре Никита обнаружил прекрасный погребок. После обеда вновь сходятся с Вольховским и другим сослуживцем - князем Цициановым, рассуждают, спорят. Иногда посещают казино, танцуют. Позже появится театр, заведутся музыкальные вечера - офицеры играют кто на скрипке, кто на клавикордах. К сожалению, не удовлетворяется страсть к шахматной игре - редко встречаются соперники, достойные Муравьёва.

Но Минск Никите не нравится. Здесь нет «общества». Местные помещики в основном поляки, с которыми «не можем сойтиться как вода с маслом», ибо в 1812-м «они воевали противу нас». Несмотря на это, вскоре он начинает учить польский язык.

Местные дамы Никите тоже не нравятся: «ростом все маленькие», «кривляются и довольно неловки». Впрочем, танцуют хорошо. Главная же беда в том, что здесь ничего нельзя достать - ни перьев, ни карандашей, «никакой книги, а особливо русской». «Как я рад, что не послушался вашего совета не брать книг, - признаётся он матери, - я бы без них пропал здесь». Едва приехав на место, Никита начинает просить о присылке книг из Петербурга, «ибо здесь без книг худое житие».

Что же читает Муравьёв в Минске? Пушкинского «Руслана и Людмилу», сочинения батюшки, журнал «Сын Отечества», неизменного Руссо... Но кроме этого - Комментарии Детю де Траси на «Дух законов» Монтескье. Переписку экономистов Ж.-Б. Сэя и Т.-Р. Мальтуса, Политэкономию Д. Рикардо, Географию и Статистику К. Арсеньева... Возможно, что именно здесь он штудирует, а затем перерабатывает, приспосабливая к царствованию Александра I, «Рассуждение о непременных государственных законах» Д.И. Фонвизина, обличавшее самодержавный строй.

Но главное занятие Никиты Муравьёва в Минске в 1821-1822 гг. - составление проекта Конституции, получившего название «Минский вариант». Рукопись, вероятно, была сожжена самим Муравьёвым в декабре 1825 г., но список с неё сохранился в бумагах Сергея Трубецкого, изъятых при его аресте. Созданию этого важнейшего декабристского документа предшествовало тщательное изучение разнообразной литературы и документов, в том числе конституционных актов революционной Франции и американской конституции 1787 г., тексты которых хранились в библиотеке Муравьёвых, новое осмысление весьма популярной идеи Вольтера о торжестве справедливого общественного строя на основе широкого распространения истины и разума; обращение к Монтескье - одному из учителей Муравьёва. Центральная идея Никиты Муравьёва - неотъемлемая свобода индивидуальности, на которую не должно посягать государство, - покоилась на теории естественного права. Он отбросил якобинскую конституцию 1793 г. и положил в основу своей первой редакции французскую монархическую конституцию 1791-го.

Исследователи справедливо обращали внимание на предшествующую этому эволюцию взглядов Н.М. Муравьёва: если в 1818 г., работая над запиской об Истории Карамзина, он решительно и в принципе отрицал монархию, то уже в 1820 г. в «Любопытном разговоре» самодержавию противопоставлялся вечевой строй, который «мог быть по своей форме не только республиканским, но и монархическим». Вспомним, что в том же 1820 г. во время обсуждения общих планов Н.М. Муравьёв стоял за республику. Но это было пока только общее рассуждение, недаром его поддержали почти все собравшиеся, и дерзкие и нерешительные. С тех пор лидер северных декабристов существенно переменился.

Присмотревшись к поражениям революции в Западной Европе, к аракчеевским гонениям в России, близко общаясь в многомесячном походе с офицерами и приглядываясь к солдатам, в частности к их надеждам на «хорошего царя», Никита Муравьёв, по его словам, «в продолжение 1821-1822-го годов удостоверился в выгодах монархического представительного правления» и в том, что «введение оного обещает Обществу наиболее надежд к успеху». Опыт других народов и стойкость монархического идеала в собственной стране приводит его к мысли о «несоответствии мечтаний и действительности».

Углублённые занятия теорией требовали «рассуждений и споров», о которых Никита сообщает матери. Из его писем мы узнаём о постоянных контактах с Пестелем и Сергеем Муравьёвым-Апостолом. В частности, о письме последнего в конце ноября 1821 г., в котором Никиту приглашали на киевские Контракты. В Киеве в январе 1822 г. соберутся руководители Южного общества, но без Н.М. Муравьёва, который, несмотря на приглашение, не приедет. По мнению М.В. Нечкиной, требующему доказательств, этому помешают «служебные обстоятельства», но, исходя из эволюции взглядов Муравьёва, можно предположить и умышленное уклонение.

Весьма интенсивны, как всегда, сношения с Луниным, особенно с марта 1822 г., когда тот, вступив в службу, окажется с Польским уланским полком около г. Слуцка, в Руженах, менее чем в 300 верстах и трёх почтовых днях от Минска. С.Б. Окунь, исходя из того, что «Лунин не мог не встретиться с Н. Муравьёвым, который в это время усиленно работал над первым вариантом своей конституции», выражает уверенность, что такая встреча состоялась.

При теоретической возможности такой встречи представляется маловероятным, чтобы Никита не уведомил об этом Екатерину Фёдоровну. Зато в марте же 1822 г. случилась славная оказия: член тайного общества Владимир Римский-Корсаков, ещё в январе посетивший своего друга Никиту, в конце марта окажется в Руженах у Мишеля Лунина. Можно смело предположить, что эти дружеские встречи использовались и в тайных целях.

В апреле Муравьёв сообщает матери о том, что «два дни на этой неделе» провёл у М.М. Нарышкина, офицера Московского полка, расквартированного в 30 верстах от Минска, члена тайного общества с 1818 г. Весной же 1822 г., посланный на место дислокации Павловского полка, видится с князем Е.П. Оболенским, которого в 1826 г. назовёт в числе основателей Северного общества. Думается, что главным предметом обсуждений был «Минский вариант» Конституции. Перебравшись с гвардией в Вильну, Муравьёв приобретает ещё двоих участников «рассуждений и споров» - Алексея Оленина и Павла Черевина, членов Союза благоденствия.

Вместе с тем не только в тайной, но и в обыденной жизни Муравьёва намечается «несоответствие мечтаний и действительности». В это время он всё основательнее входит в управление имущественными делами семьи. Екатерина Фёдоровна пересылает сыну многочисленные бумаги, к нему идут отчёты управляющих. Никиту интересуют подробности продолжающихся процессов, строительство «крупчатой мельницы», межевание земель. Он рекомендует предпочтительную форму обложения крестьян и размеры оброка, называет нужных для дела чиновников.

Некоторые его письма - настоящие экономические трактаты с математическими расчётами. «Всего лучше устоять в системе», не делать опрометчивых покупок и долгов, внушает он матери. «Нужна только бережливость, и всё будет хорошо. Не давайте больше никому взаймы». Сын резко возражает против намерения Екатерины Фёдоровны отдать имение под залог, и не только потому, что эта операция может кончиться финансовым крахом: «одна лишь мысль о закладе людей вызывает во мне отвращение».

Не прошло и двух месяцев после приезда в Минск, как Никита пишет матери 11 декабря 1821 г.: «Моя будущая судьба не улыбается мне. Совесть - вещь прекрасная, но она не мешает человеку служить невыгодно. Несмотря ни на какие доводы, я находил, что служба по кварт[ирмейстерской] части невыгодна, и час от часу убеждаюсь более и более в сей истине».

Поначалу он был прикомандирован к 2-й пехотной гвардейской дивизии, которой, кстати, командовал великий князь Николай Павлович, но затем назначен к полковнику Мандерштерну, «весьма доброму и даже слишком доброму человеку, но самому плохому начальнику». К тому же в январе 1822 г. Бенкендорфа сменил генерал Желтухин, который ввёл шарфы и «запрещает ходить без шпаги и в фуражках, что было нашей доброй привычкой. И парады становятся более беспокойными».

У Никиты возникает мысль «пустить корень» возле какого-нибудь генерала. В поисках адъютантского места, а также, как можно предположить, в тайных делах Н.М. Муравьёв проводит февраль в отпуске в Петербурге. Вернувшись в гвардию, почти целый месяц «бродит по лесам Минской и Могилёвской губерний»: командирован сюда «снимать дороги», по которым в мае приедет Александр I. В начале мая гвардия выступает из Минска и месяц проводит в Вильне. Здесь всё время проходит в бесконечных репетициях маневров и парада к приезду царя. Иногда Никита проводит 12-13 часов в седле, в беспрерывном движении.

На маневрах его прикомандировывают к «неприятельской» армии. Он трудится над «диспозицею оной» и придумывает, как разместить в городе 21 батальон пехоты и артиллерию, таскаясь для этого целый день «из одного квартала в другой, из одного монастыря в другой». Служба явно тяготит его. Поэтому даже радуется, когда генерал Желтухин задерживает его в Вильне для неприятной штабной работы: «В конечном счёте я предпочитаю делать это и оставаться здесь несколько дней, чем маршировать с колоннами, делать дислокации или же снимать дороги». 17 июня 1822 г. он в Пскове, 28-го дома.

В Петербурге, с возвращением из похода Гвардейского корпуса, завершается оформление нового Северного общества, начавшееся после Московского съезда 1821 г. «Виновниками сего, - показал на следствии Н.М. Муравьёв, - были я, князь Оболенский и Николай Тургенев». Начинается новый этап в истории декабризма и вместе с ним последний год «муравьёвского периода» в Северном обществе, после чего лидерство перейдёт к К.Ф. Рылееву и его сторонникам.

Пока же Никита Муравьёв по-прежнему признанный авторитет, лидер и главнейший теоретик. Его избирают правителем Северного общества. Младший брат Александр, боготворивший старшего, таким вспоминал его много лет спустя: «На собраниях, периодически происходивших, давался отчёт успехам общества, обсуждались необходимые мероприятия, принятие новых членов, делались сообщения о новых злоупотреблениях, совершённых правительством. Часто Никита Муравьёв, с лицом благородным и выразительным, задумчивой и мягкой улыбкой, в необычайно и привлекательной беседе обсуждал свой проект конституции, разъясняя конституцию Соединённых Штатов Северной Америки».

Работа над проектом Конституции остаётся главным занятием Н.М. Муравьёва в тайном обществе и продолжается вплоть до ареста. На Юге свой проект будущего устройства России - «Русскую Правду» - создаёт Пестель. Если сравнить планы Н. Муравьёва и Пестеля, то легко найти в них то общее, что соединяло всех декабристов, а также те различия, что разделяли умеренных и решительных.

Все единодушны в том, что самодержавие не должно быть, но Муравьёв заменяет его конституционной монархией, а Пестель - республикой. Все за освобождение крестьян, но Муравьёв освобождает крестьян без земли, Пестель значительную часть земли отдаёт крестьянам. Недавние единомышленники - лидеры Севера и Юга - расходятся всё дальше. Теперь Никита Муравьёв не приемлет крайностей Пестеля и из нетерпеливца становится сторонником «медленного действия на мнение».

Переход Н.М. Муравьёва с крайне радикальных на умеренно-конституционные позиции не был случайностью или - тем более - корыстным практическим расчётом. Он имел глубинные причины. Никита Муравьёв, как помещик, владелец тысяч крестьян, прекрасно знавший центральную и черноземную Россию, её крепостное хозяйство, имел возможность убедиться, что страна и её народ не готовы к восприятию радикальных революционных идей. Сомнения подкреплялись опытом мировых революций, либеральными теориями Запада. Н.М. Муравьёв становится последователем Б. Констана, который приветствовал наступившую эру свободы, но решительно осуждал «преступления революции», кровь, террор.

В феврале 1823 г. Никита женится на Александре Григорьевне Чернышёвой из очень знатного и богатого графского рода. Через два месяца после свадьбы, 22 апреля 1823 г., получает очередной чин штабс-капитана и тогда же начинает исполнять обязанности дивизионного квартирмейстера 2-й гвардейской пехотной дивизии, т.е. начальника штаба при великом князе Николае Павловиче. 11 июля 1823 г. ему «за маневры под Красным Селом объявлено высочайшее благоволение».

Создаётся впечатление, что правитель тайного общества начинает остывать к его делам. Екатерина Фёдоровна в 1826 г. будет уверять Николая I, «что он удалялся от прежних своих знакомых». Подтверждал это и С.П. Трубецкой: «Никита Муравьёв, казалось мне, разделял со мною одинаковую неохоту, он только что женился тогда». Хотя деятельность Н.М. Муравьёва в тайном обществе восстанавливается фрагментарно (из конспиративных соображений «в Северной думе ничего не записывали»), факты, выявленные исследователями, показывают, что это ложное впечатление.

В декабре 1822 г. Александр Поджио, «при отъезде в отпуск», «имел конверт от Никиты Муравьёва». Проезжая через Киев в январе 1823 г., Поджио остановился в доме Василия Давыдова: «Я имел препоручение от Никиты Муравьёва вручить ему или одному из Муравьёвых [Апостолов] конверт под фальшивым адресом для доставления к Пестелю. На отъезде моём в Петербург он прислал мне таковой же для доставления в Москву».

В мае 1823 г. в Петербург приезжает с Юга князь А.П. Барятинский. Привезённое им письмо от Пестеля при посредстве того же Поджио он передаёт Муравьёву при встрече, состоявшейся в Летнем саду. Барятинский требует от северян «решительного ответа, могут ли и хотят ли содействовать нашим усилиям», т.е. готовить в Петербурге истребление всей императорской фамилии и восстание. Никита Муравьёв выражает несогласие с позицией Пестеля, вызвав осуждение Поджио: «Муравьёв ищет всё толкователей Бентама, а нам действовать не перьями».

С 1823 г. идут переговоры о слиянии Северного и Южного обществ. Наиболее непримиримую позицию в этом вопросе занимает Н.М. Муравьёв. «С 1823-го года, - признаётся он на следствии, - я перестал писать в Южную думу, с которой не согласовался в мнениях». Теперь он активно выступает против пестелевской идеи диктатуры Временного правления, против беспрекословного единоначалия Пестеля, слепого повиновения большинству голосов.

Никита Муравьёв, который раньше был убеждённым сторонником террористических методов борьбы, теперь решительно пересматривает соотношение целей и средств к их достижению. Проекты цареубийства ужасают его: «Люди, обагрённые кровью, будут посрамлены в общем мнении». А. Поджио передаёт эмоциональную реакцию Н.М. Муравьёва на проекты уничтожения императорской фамилии: «Ведь они бог весть что затеяли, они всех хотят».

Н.М. Муравьёв весьма настойчиво борется за проведение своей линии в противовес активному вмешательству Пестеля в дела северян. Летом 1823 г., во время пребывания гвардии в лагерях, где А. Поджио, по его признанию, «имел частые свидания на бумажной фабрике с Муравьёвым», тот передаёт ему «лист литографированный - то было изложение общих правил Союза благоденствия. Просил меня извлечь удобнейшее и присовокупить новые определения наши насчёт приёмов членов».

Н.М. Муравьёв широко распространяет среди товарищей - как для чтения, так и для переписки и дальнейшего распространения - новую, вторую редакцию своей Конституции, именуемую в литературе рылеевским, или пущинским списком (переписан рукой Рылеева, сохранён Пущиным при помощи Е.А. Энгельгардта, бывшего директора Лицея). Проект неоднократно обсуждался на совещаниях Северного общества. Сохранились критические замечания, пометы на тексте Трубецкого, Пущина, Рылеева, Торсона, Штейнгейля, Н. Бестужева.

В октябре 1823 г. на квартире И.И. Пущина происходит совещание Северной думы, на котором Муравьёв докладывает о своей Конституции. Здесь же избирается новая Директория: Никита Муравьёв, Сергей Трубецкой, Евгений Оболенский. Южное общество, принявшее «Русскую Правду», отвергает Конституцию Муравьёва, которую Пестель считает «неудовлетворительной», «потому что она в духе своём совершенно противуположна образу мыслей и конституции, составленной самим Пестелем».

Южная директория посылает на Север своих эмиссаров, чтобы парализовать деятельность Н.М. Муравьёва. Безрезультатны усилия М. Муравьёва-Апостола, который полагает, что Северное общество «останавливает» Никита Муравьёв, толкующий об осторожности, и А. Поджио, требующего удаления Муравьёва из руководства. Также не смогли склонить Н.М. Муравьёва к активной подготовке восстания члены Каменской управы - Волконский и Давыдов, приехавшие в Петербург в конце 1823 г. Ответ Никиты Муравьёва: «Мы начнём безусловно с пропаганды».

«Я полагал, - покажет на следствии Муравьёв,

- 1-е. Распространить между всеми состояниями людей множество экземпляров моей Конституции, лишь только оная будет мною окончена.

2-е. Произвесть возмущение в войске и обнародовать оную.

3-е. По мере успехов военных во всех занятых губерниях и областях приступить к собранию избирателей, выбору тысяцких, судей, местных правлений, учреждению областных палат, а в случае великих успехов и Народного веча.

4-е. Если б и тогда императорская фамилия не приняла Конституции, то как крайнее средство я предполагал изгнание оной и предложение республиканского правления».

Как видно из письма к Лунину, Никита в конце 1823 г. и начале 1824-го сильно занят и по службе. Каждое воскресенье весь Гвардейский генеральный штаб должен быть у развода. В понедельник Никита принимает экзамен по русскому языку, истории и географии у юнкеров, поступающих в гвардейские кавалерийские полки. Во вторник учится пехотному строю. По средам слушает курс фортификации, по четвергам - топографии. Начиная с ноября по пятницам с 12 до 2 Н.М. Муравьёв читает сослуживцам курс высшей тактики и стратегии. К весне 1824 г. кончил пехотный фронт, но начал учиться «строевой кавалерийской службе и фронтовой артиллерийской».

В это же время - весной 1824 г. - наступает решающий момент в противостоянии двух лидеров. Ещё в конце января южане одобрили предложение Поджио об отстранении Н.М. Муравьёва от управления петербургской организацией. В марте 1824 г. в столицу приезжает Пестель. «До свидания ещё нашего с ним, - показал Трубецкой, - Никита Муравьёв представлял уже мне его как человека опасного и себялюбивого».

Муравьёв явно уклоняется от встречи с Пестелем, ссылаясь на болезнь жены. Без него на «собрании главнейших членов», на котором присутствовали среди других Трубецкой, Оболенский и Рылеев, Пестель жаловался на бездеятельность Северного общества. На этом же собрании лидер южан предлагает слияние Северного и Южного обществ и добивается принципиального согласия.

Однако встреча с Н.М. Муравьёвым всё меняет. Никита объявляет бывшему другу о своём несогласии на слияние. Он созывает новое собрание, на котором излагает «невозможность слить в одно два общества, отделённых таким большим пространством и притом разделённых мнением. В Северном обществе всякий имел своё мнение, в Южном, сколько мне было известно по приезжающим из оного, не было никакого противуречия мнениям Пестеля: и так большинство голосов всегда бы было выражением одной его воли.

К тому же я объявил, что никогда не соглашусь слепо повиноваться большинству голосов, когда решение их будет противно моей совести, и предоставляю себе право выйти из общества во всяком случае». В споре побеждает Муравьёв: вопрос об объединении откладывается до 1826 г. Однако приезд Пестеля становится катализатором, ускоряющим процесс расслоения в Северном обществе: умеренные члены объединяются вокруг Никиты Муравьёва, радикалы идут за Рылеевым.

Летом 1824 г. наступает некоторая передышка: с 10 июня до 19 июля Гвардейский корпус находится на обычных маневрах под Красным Селом. «6 недель» Никита проводит «в беспрестанных телодвижениях», по 6-7 часов верхом. 8 августа «за примерную деятельность, усердие и отличное исполнение своей обязанности», ему объявляют «высочайшее благоволение».

Начинается 1825 г. Н.М. Муравьёв с неудовольствием, но продолжает служить. «Мои занятия чрезвычайно однообразны, - сообщает он Лунину. - Зимой меня заставляют читать курс тактики, который идёт очень плохо, так как чтобы делать хорошо, нужно делать с любовью, и потому, что я не испытываю больше к военному делу и сражениям того энтузиазма, который воодушевлял меня в 1810-1815 годах». Весной - почти каждый день парады.

В июне начинаются маневры в Красном Селе. После их окончания, 22 июля 1825 г., Муравьёв «за отличие по службе» получает чин капитана гвардии. Но служба не приносит никакого удовлетворения. Никита признаётся Лунину, что чувствует себя хорошо разве что на маневрах - «мне подходит только кочевая жизнь» - и твёрдо убеждён, что здоровье зависит от «настроения и морального духа». Потому-то доктора, которые время от времени пичкают его лекарствами, «не истребляют корень зла».

Не спасают и любимые занятия наукой - им мешает служба и ничтожное светское общество. «Ты всегда знал меня как молчаливого, - признаётся Никита кузену и другу, - теперь я почти утратил привычку разговаривать. Из всех моих обычных знакомых в Петербурге не осталось никого, и если бы апатия, в которую я впал, не мешала бы мне писать, я всю свою жизнь провёл бы с пером в руке».

Счастливый семьянин - любимый и любящий муж, заботливый отец, боготворимый младшим братом и окружённый неусыпными заботами матери, Никита - молодой, талантливый, богатый - глубоко разочарован и подавлен. Причина - неудовлетворённость не только службой, но и делами тайного общества.

Осознав несоответствие декабристских идеалов российской действительности, пересмотрев проблему соотношения целей и средств, в частности отказавшись от от крайностей, грозящих кровью, Н.М. Муравьёв оказывается практически в изоляции. Из «обычных знакомых», действительно, не осталось никого: старший друг и родственник А.Н. Муравьёв, как и многие другие бывшие соратники, отказался от политической деятельности; Лунин и Тургенев надолго уехали из Петербурга, оказавшись фактически вне рядов тайного общества; Трубецкой служит в Киеве. Радикальная группировка Севера (Рылеев, Н. Бестужев, Оболенский) тяготеет к Южному обществу и вопреки и помимо Муравьёва разрабатывает планы предстоящего восстания.

Общую ситуацию обостряет появление в Петербурге боевого драгунского офицера А.И. Якубовича, приехавшего с Кавказа с намерением немедленного цареубийства. Никита Муравьёв использует всё своё влияние, чтобы предотвратить это «злобное покушение». «Узнав о том от кн. Оболенского, мы вместе с ним и Рылеевым положили во что бы то ни было не допускать его до исполнения сего намерения», - покажет он на следствии. Н.М. Муравьёв пишет письмо Трубецкому, прося «его содействия на обуздание Якубовича».

Через А.Ф. Бригена, с которым встречается дважды, 25-26 июня и 4 июля, извещает об опасности Южное общество. И всё это время он продолжает работать над проектом Конституции, рассматривая её как главный инструмент укрепления своего влияния в тайном обществе, и к началу сентября 1825 г. заканчивает новую, третью редакцию. Её подлинный текст также не сохранился, но на её основе Муравьёв, сидя в Петропавловской крепости, восстановит т.н. Тюремный вариант.

1 сентября 1825 г. капитан Муравьёв по его просьбе получает длительный четырёхмесячный отпуск. 12 сентября вместе с женой, оставив дочь и сына у матери, уезжает из Петербурга. Конечная цель путешествия - орловское имение Чернышёвых Тагино.

Приехав в Москву, Н.М. Муравьёв отправляет беременную жену к её родителям, а сам задерживается здесь, чтобы выполнить решение Северной думы: «требовать совета главнейших членов всего общества». Две недели посвящены встречам и совещаниям с Московской управой: «Приехав в Москву, я посетил Пущина, Нарышкина, Семёнова и Митькова. Я пригласил также г. Фонвизина, который жил в своей деревне под Клином, приехать в Москву. Я представил им всё дело и назвал Якубовича.

Все сии члены полагали не допускать его до исполнения сего намерения. Я заезжал также к г. Орлову». Последний уже не член общества, но также решительно против террористического акта. С Орловым Никита Муравьёв встречается неоднократно, вероятно пытаясь - хотя и безуспешно - вернуть его в тайное общество как «надёжного и могучего союзника, способного противостоять мятущимся революционным порывам». Пущину он оставляет экземпляр Конституции, «чтобы переписать оный» и распространить среди москвичей.

23 сентября Н.М. Муравьёв уезжает из Москвы в нижегородское имение Мухино, где целый месяц «сражается с крестьянами и заставляет их платить». «Они совершенно испорчены, - делится он впечатлениями с женой, - а этот мир создан на такой манер, что в нём невозможно жить без денег». Время уходит на «споры с крестьянами и служащими», проверку счетов, встречи с управляющим, землемерами и другими чиновниками, на подробные отчёты матери. «Чтоб завершить тебе картину моего времяпрепровождения, - пишет Никита жене 2 октября, - я скажу, что не имею времени раскрыть ни одной взятой с собой книги, заменяя их книгой расходов мирских». В данном случае он покривил душой: как станет известно в ходе следствия, и здесь, в деревне, он продолжал усиленно заниматься своей Конституцией.

27 октября Муравьёв вновь в Москве, где «бегает по судам» и чиновникам, решая нижегородские проблемы, что, судя по письмам к жене, сильно нервирует с его «нетерпеливым характером». Однако по первому же московскому письму можно предположить, то тайные дела волнуют Никиту не меньше, чем дела хозяйственные, а возможно, что и больше: «Я должен здесь провести весьма деликатные переговоры. Я должен поговорить с кучей народа, что меня совершенно не радует».

Только в состоянии крайнего возбуждения Н.М. Муравьёв мог дойти до того, чтобы советоваться «с другими» - не донести ли правительству «о намерении Якубовича покуситься на жизнь государя императора в случае невозможности другими средствами удержать его от сего злодеяния», о чём известно из следственных материалов.

Добившись от Московской управы решения «не допускать» Якубовича «до исполнения» покушения и оставив москвичам для изучения и обсуждения экземпляр Конституции, Н.М. Муравьёв отправляется к жене. Его последнее московское письмо датируется 3 ноября. 15-го он уже в кругу родных в Тагине.

7

*  *  *

В исторический момент восстания на Сенатской площади Никита Муравьёв - один из зачинателей движения - находится далеко от Петербурга. Но его имя, в числе других, уже до того было известно властям: утром 12 декабря Николай I получил донесение Дибича и приложенный к нему список членом тайного общества по доносу А.И. Майбороды. В списке под № 9 значился капитан гвардии Генерального штаба Никита Муравьёв.

Ночью 14 декабря Рылеев на первом же допросе называет его в числе членов Думы Северного общества. 15 декабря при аресте Трубецкого изымается проект Конституции Муравьёва. 19 декабря из дома матери увозят брата Александра. В этот день Карамзин пишет Дмитриеву: «Катерина Фёдоровна Муравьёва раздирает сердце своею тоскою. Вот нелепая трагедия наших безумных либералистов». А 3 января 1826 г. добавляет: «К нашему сокрушению, оба сына Катерины Фёдоровны Муравьёвой взяты как члены этого законопреступного Общества: Никита, то есть старший, был даже одним из начальников».

События развивались следующим образом. 18 декабря орловскому губернатору отправляется предписание арестовать находящегося в отпуске капитана Муравьёва, отобрав и запечатав все его бумаги с большой осторожностью, «дабы он не успел скрыть из них некоторых». 20 декабря в сопровождении жандармского офицера Н.М. Муравьёв отправлен в Москву. 23-го в девятом часу утра доставлен к московскому генерал-губернатору. В тот же день Никита шлёт письмо жене, пытаясь её успокоить и в то же время подготовить к предстоящим испытаниям: «Я думаю, что ты сейчас будешь более спокойна возле наших детей», а чтобы «испытать, действительно ли ты мужественна», рекомендует ехать в Петербург без специальных сопровождающих, с 3-4 близкими людьми.

25 декабря Муравьёв в Петербурге, где посажен на главную гауптвахту, а 26-го переведён в Головкин бастион Петропавловской крепости для «содержания под строжайшим арестом». В первый момент он подавлен полной неизвестностью, ужасом одиночного заключения, «беседой» с монархом, терзается за безвинно страдающих родных и близких. «Недостойный сын» в первых же письмах матери и жене обличает себя за то, что «участвовал в этом безумстве и беззаконии и трудился над созданием этой новой вавилонской башни».

Считает особой милостью Провидения, что «не был свидетелем всех произошедших здесь ужасов», но мучается своей «ответственностью за пролитую кровь и за горе такого огромного количества семей». В эти дни Екатерина Фёдоровна пишет Николаю I: «Я знаю чувства моего сына; он судит себя строго и ничего к оправданию своему не представит и в собственных своих глазах увеличит своё преступление, он на всю жизнь свою теперь несчастлив».

Вера в Бога, сильная воля, поддержка жены и матери спасают Никиту от полного отчаяния и нравственного падения. К тому же условия его заключения несравненно лучше многих других, в чём сказался хитроумный расчёт царя, подкреплённый дружным натиском высокопоставленных родственников узника. 29 декабря Никита пишет первые письма на волю, которые на другой же день «с высочайшего соизволения» передают матери; тогда же он получает от неё первое письмо, а 1 января и от жены, примчавшейся из Орла в Петербург.

Только Муравьёву и ещё трём узникам разрешают ежедневную домашнюю переписку, в то время как 58 заключённых могут писать не более одного раза в неделю, а 98 нельзя этого делать без особого повеления царя. К тому же очень скоро появляются нелегальные каналы связи: через подкупленную стражу заключённый узнаёт новости, даёт указания жене, какие книги и рукописи нужно уничтожить или спрятать от глаз следователей.

19 января у Никиты новый «праздник» - первое свидание с женой. Хотя и при условии, чтоб «ни о чём, кроме о семейственных своих делах, не говорили» и в присутствии коменданта крепости, но вряд ли генерал Сукин, которого братья Муравьёвы знали с детства, бывал пунктуален. Постепенно свидания с женой, матерью и детьми становятся регулярными. В камере Никиты - их портреты.

В первые же дни заключения Н.М. Муравьёв с разрешения царя получает Евангелие, затем Библию, молитвенники, религиозные проповеди, книги по истории церкви, а потом и различные исторические сочинения, среди которых неизменные Тацит и Карамзин. В начале мая его переводят в новую камеру Нарышкина бастиона, которую все считают «самой хорошей». Появляется возможность общаться с соседями через тонкую деревянную стенку. Узники играют в шахматы, вначале самодельные, из кусочков бумаги, а затем в настоящие, переданные в крепость Александрой Григорьевной.

От родных поступает не только пища духовная, но и апельсины, лимоны, спаржа, варенье, сиропы и даже венгерское вино. Однажды Екатерина Фёдоровна перестаралась, спрятав в подкладку «русского покроя кавтана» 500 рублей. Деньги обнаружили, вернули. В наказание Николай I запретил матери писать и что-либо передавать сыновьям, ограничиваясь еженедельными встречами.

Никита старается сохранять хорошую форму, чему способствует ежедневная ходьба по камере в течение нескольких часов, прогулки в крепостном дворе и, конечно, чтение Библии («никакое другое чтение так меня не успокаивает»), беспрестанные молитвы. «Пылко молись Богу, и он дарует тебе спокойствие и смирение», - внушает Никита жене.

Как и раньше, он верит и на деле доказывает, что «нет ничего невозможного, если твёрдо этого захотеть». Его поведение в ходе следствия - «строгий расчёт и обдуманная тактика». Благодаря этому он производит впечатление человека «кроткого, скромного, нерешительного». Муравьёв продолжает борьбу с властями, хотя теперь уже совсем на другом уровне. В своих показаниях, сдержанных и лаконичных, подследственный умело компонует факты, о многом умалчивает, старается щадить товарищей. Дальнейшая жизнь покажет, что Никита Муравьёв не отрёкся от своего прошлого, называя его «преступным», он только окончательно утвердился в мысли о пагубности насильственного переворота, к чему пришёл ещё до ареста.

30 мая 1826 г. Следственный комитет (с 29 мая - комиссия) представил Николаю I доклад - «Донесение», составленное Д.Н. Блудовым, в котором излагалась правительственная версия по делу декабристов. Никиту Муравьёва причисляют «к государственным преступникам первого разряда» - за участие «в умысле на цареубийство», «в учреждении и управлении общества, составлении планов и конституции» и приговаривают «к смертной казни отсечением головы».

По царской конфирмации 10 июля смертную казнь для I разряда заменяют вечной каторгой. Н.М. Муравьёв в числе 43 осуждённых попадает в «Список подсудимых, кои вины уменьшаются разными обстоятельствами»: за то, что «скоро и чистосердечно признался и добровольно открыл разные подробности касательно заговора», вечная каторга сокращается до 20 лет с лишением дворянства и последующим поселением.

12 июля днём вместе с товарищами Никита Муравьёв выслушивает приговор Верховного уголовного суда, а ночью проходит через унизительную экзекуцию - процедуру лишения чинов и званий. «Мы имели счастье увидеться второй раз за сутки. Великий Боже! Какое чувство испытали мы, вновь встретившись с братом, другом, товарищем! Обнимались. Я бросился в объятия брата, он же, увидев меня, воскликнул: «И тебя тоже, мой любезный Александр, они приговорили погибнуть вместе с нами», - записал позже в своём «Журнале» А.М. Муравьёв.

29 июля император «повелел вплоть до устройства Нерчинского помещения» Н.М. Муравьёва отправить в форт Слава в Роченсальмскую крепость, но так как и здесь помещение не готово, отправление задерживается. Когда же 17 августа оно всё-таки состоится, Никиты не окажется в числе отправленных. Его оставляют в Петербурге, так как 6 августа 1826 г. Николай I и его правительство в поисках пресловутого всемирного масонского заговора заводят «Дело о преступнике Никите Муравьёве и бывшем в России иллюминате профессоре Раупахе». «Его императорскому величеству угодно, чтобы Никита Муравьёв был спрошен секретно, не от Раупаха ли заимствовал он первые мысли либеральные, противные существующему порядку вещей, не в прагматической ли истории сего профессора почерпнул он правила, клонящие к ниспровержению правительства, и наконец, не принял ли его сам Раупах в общество иллюминатов».

Военному министру Татищеву поручается провести «сие исследование» «со всевозможной осторожностью, точностью, основательностью и тайною», обещая Муравьёву от царского имени не только уменьшение наказания, но и прощение! Военный министр доносит Дибичу, начальнику Главного штаба: «Я отправился в крепость 13 августа, в самый тот день, когда получил о сем отношение. Истощив все возможные средства растрогать сердце Муравьёва, возбудить его к чистосердечию и, так сказать, проникнуть в его душу, я не мог не убедиться в том, что он не принадлежал к иллюминатам».

Масонский заговор не обнаружен. А 22 августа - новая царская милость: срок каторги Никите Муравьёву сокращён до 15 лет. Осуждённого ещё три месяца держат в Петропавловской крепости. И только 10 декабря 1826 г. отправляют в Сибирь, заранее упреждая коменданта Нерчинских рудников Лепарского о немедленном после прибытия определения на каторжные работы.

В 11 ночи Никиту, брата Александра, Анненкова и Торсона выводят из крепости, заковывают и сажают каждого в отдельную кибитку. На ближайшей почтовой станции братьев ожидали мать, жена Никиты с сестрой Софьей Чернышёвой. Фельдъегерь Желдыбин не дал проститься - кибитки пронеслись мимо женщин, кричавших «Прощайте!» «Никому не позволяли приближаться к нам, - напишет много лет спустя А.М. Муравьёв. - С железами на ногах мы проделали эти 6050 вёрст за 24 дня. Самая большая скорость была предписана без учёта плачевного состояния нашего здоровья. В продолжение всего пути мы отдыхали только два раза по несколько часов. Первый раз по причине неожиданно случившегося довольно серьёзного недомогания Анненкова, второй раз - когда мой брат по приезде на одну из станций упал в обморок. Часто сани переворачивались, и мы с кандалами на ногах скатывались в снег».

Никита едет приободрённый, зная, что жена со дня на день последует за ним - хотя официальное уведомление о разрешении Николая I на её «проживание в местах заключения мужа» Александра Григорьевна получит только 14 декабря. Воодушевляло и сочувствие, встреченное на пути в Сибирь: «По прибытии в Тихвин, недалеко от Санкт-Петербурга, народ с обнажёнными головами желал нам счастливого пути, несмотря на меры воздействия со стороны фельдъегеря. То же самое происходило в Ярославле. В Костроме, пока меняли свежих лошадей, какой-то молодой человек, оттолкнув наших стражей, ворвался в комнату, где мы находились, и сказал: "Господа, мужайтесь, вы страдаете за дело самое прекрасное, самое благородное! И в Сибири вы найдёте сочувствие!»

28 января 1827 г. братья Муравьёвы поступают в Нерчинские рудники. К тому времени бывший российский дворянин капитан гвардии Никита Муравьёв прожил 31 год, из них 10 лет состоял в тайном обществе. Ему предстояло прожить ещё 16 лет в сибирском изгнании.

О жизни декабристов в Сибири мы многое знаем из их мемуаров и писем, из воспоминаний современников, из исследований историков. 10 лет Н.М. Муравьёв проводит на каторге. Сначала в Читинском остроге, с 1830 г. в Петровском Заводе. Больше полутора лет, до августа 1828 г., носит кандалы - их снимали только в бане и церкви. Многолюдие, теснота, шум особенно должны были раздражать Никиту, склонного к сосредоточенным занятиям в уединении. Физический труд не был обременительным, значительно тяжелее - нравственные страдания человека, вырванного из привычной жизни, изолированного от внешнего мира в самом активном возрасте. Шесть каторжных лет с ним разделяет любимая и преданная жена, оставившая на руках свекрови троих малолетних детей: Катю, Мишу и Лизу.

Александра Григорьевна выехала к мужу 2 января 1827 г., через месяц была в Иркутске, 23 февраля в Чите, где подписала унизительные правила, определявшие положение жены ссыльнокаторжного. Она поселяется в крестьянской избе вблизи каземата. Разрешение видеть мужа раз в три дня по три часа её не устраивает, она хочет жить вместе с ним в остроге. 20 августа 1827 г. ей отказывают в этом.

Через два года царь разрешает построить в остроге специальное помещение для совместного проживания Муравьёвых. Лепарский рапортует о возможности начать такое строительство. Пока же с 20 марта 1829 г. Никите позволено каждый день навещать жену, а потом и переселиться к ней - тем более что на свет появилась первая «каторжная» дочь Софья, которую все называют Нонушкой.

Каземат в Чите с трудом умещал более 70 узников. Поэтому уже в 1828 г. Николай I распорядился построить новую тюрьму для декабристов в Петровском Заводе. И хотя к лету 1830 г. строительство не было закончено вполне, всех заключённых перевели туда.

1 октября 1830 г. А.Г. Муравьёва пишет отцу: «Итак, дорогой батюшка, всё, что я предвидела, всё, чего я опасалась, всё-таки случилось. Мы - в Петровском и в условиях в тысячу раз худших, нежели в Чите.

Во-первых, тюрьма выстроена на болоте, во-вторых, здание не успело просохнуть, в-третьих, хотя печь и топят два раза в день, но она не даёт тепла; и это в сентябре, в-четвёртых, здесь темно: искусственный свет необходим и днём и ночью; за отсутствием окон нельзя проветривать комнаты.

Нам, слава богу, разрешено быть там вместе с нашими мужьями, но, как я вам уже сообщала, без детей, так что я целый день бегаю из острога домой и из дому в острог, будучи на седьмом месяце беременности. У меня душа болит за ребёнка, который остаётся дома один; с другой стороны, я страдаю за Никиту и ни за что на свете не соглашусь видеть его только три раза в неделю, хотя бы это даже улучшило наше положение, что вряд ли возможно».

Через полгода в тюрьме прорубили окна - благодаря отчаянной борьбе женщин с местной и петербургской властями. Комната Никиты находится в одном отделении с родным братом, кузеном Луниным и Вадковским, двоюродным братом жены. Екатерина Фёдоровна обеспечивает сыновей всем необходимым, не забывая и об их товарищах. Александра Григорьевна вскоре построит просторный дом. Хотя Муравьёвы, как и все семейные, ведут самостоятельное хозяйство, Никита делает крупные взносы в артель заключённых - от двух до трёх тысяч в год.

И на каторге духовная жизнь Н.М. Муравьёва была весьма интенсивной. Как всегда, он много читает. Это главным образом исторические сочинения. Мать присылает книги, журналы, газеты, переправляет в Сибирь значительную часть домашней библиотеки - «для общего употребления». В «каторжной академии» Муравьёв знакомит товарищей с историей России, с военной историей; «имев собрание превосходнейших карт», читает «из головы лекции стратегии и тактики», проработанные им ещё на военной службе. Обучает латинскому языку Завалишина.

Уже в каторжных казематах начинается процесс активного обсуждения и осмысления прошлого опыта - десятилетнего существования тайного общества, восстания 14 декабря, следствия и суда над декабристами. Одно из первых мест здесь принадлежит Н.М. Муравьёву. Е.И. Якушкин, сын декабриста, со слов отца записал в 1854 г.: «Никита Михайлович Муравьёв задумал ещё в Петровском Заводе составить подробные записки о тайном обществе, и, чтобы они не попались в руки правительства, он писал их в форме отдельных заметок на полях книг». Выйдя на поселение, он вернётся к этой работе. В дальнейшем его заметки использует брат Александр, работая над своими воспоминаниями «Мой журнал».

В 1832 г. Никиту постигает тяжелейший удар - смерть 32-летней жены, общей любимицы, ставшей первой жертвой Петровского Завода. Это была не единственная утрата за долгие каторжные годы - он пережил смерть малолетних детей Миши в Москве, Ольги и Аграфены в Петровском, - но самая невосполнимая. Александра была единственной любовью Н.М. Муравьёва. Через много лет, уже на поселении, промелькнёт один печальный эпизод из его «личной жизни», наделавший много шуму в декабристской колонии: в него влюбится гувернантка дочери К.К. Кузьмина, которая покинет дом Муравьёвых, вынужденная к тому младшим братом при молчаливом согласии старшего, Никита Муравьёв был из редкой породы однолюбов.

Указом 14 декабря 1835 г. Н.М. Муравьёв освобождён от каторжных работ и обращён на поселение в с. Урик, Кудинской волости близ Иркутска, где пройдут последние семь лет его жизни. С ним Александр, у которого ещё в 1832 г. кончился срок каторги, но он отказался оставить брата одного с четырёхлетней дочерью. Вначале Муравьёвы снимают крестьянский дом, а потом на средства матери строят собственный - большой и удобный, окружённый садом. В Урике ближайший друг и единомышленник Мишель Лунин, с 1837 г. - Волконские.

Здесь же поселён по просьбе Екатерины Фёдоровны декабрист доктор Вольф, необходимый для болезненной Нонушки. В 1839 г. в соседнее село Оёк переведут Трубецких. Это ближайшее окружение Никиты Муравьёва в последние годы. С некоторыми из товарищей - Фонвизиным, Якушкиным, Вадковским - он переписывается. Но как и раньше, Никита «молчаливый, серьёзный и необщительный». Нонушке, которой в год смерти отца исполнилось 14 лет, запомнилось, что он был на ты кроме родного брата только с родственниками Луниным и Вадковским и с Якушкиным.

Все эти годы весьма активная переписка идёт с матерью и «благородными» дочками Катей и Лизой, в том числе и по нелегальным каналам. Отец старается, хотя бы по почте, заниматься воспитанием девочек, даёт рекомендации, вникает во все детали обучения и даже просматривает их учебные тетради. Главный объект забот и внимания - Нонушка. К вопросам воспитания, как и ко всему, чем занят, Н.М. Муравьёв подходит обстоятельно: изучает учебники, методические пособия и педагогическую литературу. О результатах этой работы можно судить по личности дочери и сохранившимся фрагментам её замечательных воспоминаний, поражающих высокой духовностью и искренностью.

Главным из отцовского наследия Нонушка признаёт «кроме горячей любви к Родине» «любовь к правде и отвращение от лжи». Через 35 лет помнит, как отец рассердился, когда восьмилетняя дочь «не встала, чтобы отвечать на поклон хозяину нашему 70-летнему крестьянину», а поклонилась, «сидя вполуоборот». Запомнилось, что сажал за стол крестьянина - «сословные предрассудки не существовали для него» - «к великому негодованию своего камердинера», к которому, кстати, как и к другой прислуге, никогда не обращался без слова «пожалуйста».

В 1836 г. отец упал с лошади и сломал ключицу, но, не желая огорчать свою мать, скрыл это от неё и продолжал писать каждую почту, «причём в первый раз с ним сделался обморок». Конечно, Никита Михайлович души не чаял в Нонушке, но когда она страдала от несправедливости, говорил ей: «Не плачь, не огорчайся; лучше и легче быть обиженной, чем обижать самой». И вообще не ограждал её от неприятностей, полагая, что с детства надо знать, что «жизнь полна горя и страданий», что они «закаляют душу для терпения и укрепляют веру».

Е.Ф. Муравьёва, как и прежде, шлёт целые обозы в Сибирь, беспрестанно беспокоит власти прошениями: переселить сыновей «во внутренние губернии», изменить место ссылки - но получает неизменные отказы. Поведение сына диаметрально противоположно. Своё кредо он формулирует в письмах к матери: «Здесь не проходит дня, чтобы мы не видели новую жертву или чтобы не узнали о какой-нибудь несправедливости. Когда узнаёшь о таких вещах, то самое меньшее, что можно сделать, - это хранить полнейшее молчание и избегать какого бы то ни было соприкосновения с правительством, которое так издевается над законами и справедливостью. Всякое личное выступление значило бы отречение с моей стороны от выраженного мной негодования, которым проникнуто моё сердце».

Действительно, за все годы сибирского изгнания Никита Муравьёв обратился к властям с единственной просьбой - в 1832 г., сразу после смерти жены - о разрешении отправить к бабушке осиротевшую дочь, на что получил отказ ввиду «несообразности» воспитывать Софью, рождённую в податном сословии, с сёстрами-дворянками. Н.М. Муравьёв не только не просит сам, но и отвергает предлагаемые ему «благодеяния» - как в 1842 г., когда разрешили «каторжных» детей отдавать в казённые учебные заведения, но при условии отказа от фамилии отца. К нему вполне можно отнести слова «первого декабриста» В.Ф. Раевского: «Судьбу свою сурову с терпеньем мраморным сносил. Нигде себе не изменил».

И вообще жизнь на поселении Никиты Муравьёва, при всей его осторожности, показывает, что «хранить полнейшее молчание», не теряя честности и достоинства, вести подобно многим товарищам по изгнанию «жизнь в обороне» ему не удаётся. Нерастраченная энергия и огромный интеллектуальный потенциал находят выход в двух сферах - в земледелии и в историко-политических изысканиях.

В августе 1840 г. Трубецкой пишет Бригену: «Ник[ита] М[ихайлович] делит время между дочерью и хозяйством, он агроном, и ему посылает К[атерина] Ф[ёдоровна] разные сохи, плуги и другие усовершенствованные земледельческие орудия. Обрабатывает землю по разным усовершенствованным методам, сеет разные травы и проч., но до сих пор ни в чём ещё не было успеха». Муханов в письме к Пущину 7 января 1843 г. ещё больше иронизирует на эту же тему: «Никита Муравьёв делает опыты неурожаев и невыгод учёной агрономии и, кажется, ещё полагает - не время вывести верные результаты, ибо для сего, как и для другого, нужны 100-летние наблюдения».

Товарищи по изгнанию не смогли оценить новаторского экспериментаторства, которым Никита Муравьёв с большим энтузиазмом занялся на земле, отведённой поселенцам. Каждому из них предоставлялось по 15 десятин, а также разрешалось расчищать и обрабатывать пустоши и залежи. В Сибири Муравьёв реализует неиспользованные в свободной жизни возможности и несомненные способности к организации и ведению прогрессивных форм земледелия. Он выписывает и тщательно изучает новейшие агрономические пособия - русские и иностранные, разнообразную сельскохозяйственную литературу, ведёт дневник собственных агрономических наблюдений.

Не ограничиваясь работой на земле, братья Муравьёвы построили мельницу, а кроме того, занимались различными коммерческими операциями, хотя в этой области первенствовал младший брат, обладавший предпринимательской жилкой. О размахе сибирского хозяйства Муравьёвых свидетельствует количество наёмных рабочих у них, достигавшее 90 человек в год.

При самом серьёзном научном подходе к земледелию оно не поглощает всех сил Никиты. На поселении, как только появляется возможность, он возвращается к историко-политическим занятиям, оборванным восстанием 14 декабря и последующим арестом.

Выше говорилось о своеобразных мемуарах Н.М. Муравьёва, начатых ещё в Петровском Заводе. На поселении он продолжает работать над историей тайного общества. По сведениям петрашевца Ф.Г. Толя, полученным от сосланных декабристов, при аресте Лунина в Урике в 1841 г. Никита сжёг вместе с сочинениями кузена и собственные труды. Но «одно из сочинений» якобы было «захвачено III отделением».

Извещённая об этом доброжелателем, Екатерина Фёдоровна, по версии Толя, за 100 тысяч выкупила «манускрипт» и сожгла его. Очень вероятно, что Толь ведёт речь о записке Н.М. Муравьёва на французском языке, которую Евгений Якушкин «видел в подлиннике» под названием «De la societe occulte». Такая записка Муравьёва о тайном обществе сохранилась, хотя и не в подлиннике, а в копии того же Е.И. Якушкина и была опубликована в 1931 г. П. Садиковым.

Вторичный арест Лунина в марте 1841 г. наделал большой переполох не только в Сибири, но и в центре России. В доме Никиты Муравьёва был произведён обыск, едва не кончившийся и его арестом. С конца марта Е.Ф. Муравьёва перестаёт получать письма от сыновей. В волнении она сообщает Н.Н. Шереметевой, тёще И.Д. Якушкина: «Я писала в Петер[бург], чтоб узнали, отчего это; мне отвечали, что письмо есть, но оно остановлено, потому что они пишут, что жалеют об Лун[ине]. А в прошедшее воскресенье 25 мая я получила письма от Кат[ерины] Серг[еевны] Ува[ровой] и Веры Алексеевны [Муравьёвой], в которых они меня умоляют как можно скорее приехать в Петербург, не теряя время, и опять повторяют, что письмо ко мне остановлено».

Сергей Трубецкой позднее так трактовал события 1841 г.: «Хотели к делу приплесть Никиту Муравьёва по родству его и приязни с Луниным, полагая, что он был участником в сочинении некоторых из писем, и матери его, Екатерине Фёдоровне, много стоило выгородить сына своего». На самом деле «приплесть» Н.М. Муравьёва не стоило большого труда, ибо он принимал самое непосредственное участие в «действиях наступательных» Лунина, с которым и в ссылке сохранялась прежняя дружба и идейная близость. С конца 1838 г. Никита вместе с кузеном интенсивно работает над «Разбором Донесения тайной следственной комиссии», который был завершён в ноябре 1839 г. Традиция, идущая от Герцена, даже приписывала ему всю работу.

Позднейшие исследования (Н. Дружинин, Н. Эйдельман) доказали, что Муравьёвым написаны обширные исторические примечания к лунинскому «Разбору» - «по существу, первая краткая история освободительного «конституционного» движения в России XVI-XIX вв.». Впервые официально-правительственной фальсификации декабризма и итогов политического процесса 1826 г. противоставлялась версия самих участников тайных обществ, содержавшая высокую нравственную оценку движения декабристов.

По предположению Н. Эйдельмана, возможно также сотрудничество Н.М. Муравьёва в работе Лунина «Общественное движение в России в нынешнее царствование». Исходя из сказанного, более чем вероятно, что Никита уцелел в 1841 г. благодаря активному вмешательству в дело матери, обладавшей не только энергией, но и большими связями и деньгами.

Товарищи Н.М. Муравьёва по тайному обществу и сибирскому изгнанию единодушно признавали его обширный ум, образованность, глубокие знания, «прекрасное сердце», «возвышенные правила». Однако немногие из них смогли понять неординарность натуры и поступков Никиты, проникнуть в его глубокий внутренний мир, закрытый для других.

Н.М. Муравьёв сумел достойно выстоять, пронести с честью свой нелёгкий крест, сохранив верность идеалам и делу, начатому в 1816 г. Ему же - начиная со следствия - приписывают «чистое отсутствие всякой воли» (Ф. Вадковский, П. Муханов).

Н.М. Муравьёва считают «человеком кабинетным и никак не живого дела». Хотя он как раз человек дела. Его дело - слово, мысль, творчество, как и в тайном обществе, так и в Сибири. Это стержень его нравственного противостояния, способ держаться в любых условиях и, не впадая в отчаяние, сохранить себя, свою внутреннюю свободу.

Самоуглублённость, замкнутость и сдержанность в обращении давали повод окружающим обвинять Никиту Муравьёва в эгоизме (Муханов) и даже отказывать во «всякой самобытности» (Вадковский). Заезжий чиновник Л.Ф. Львов попросту называет его «полусумасшедшим». Но такова уж участь людей, опережавших время. Н.М. Муравьёв - из их числа.

Вступив в революционное движение в 20 лет, начав с крайностей и экстремизма, Муравьёв прошёл сложный путь развития, приведший его к отказу от насильственных, кровавых форм борьбы и разрушительных потрясений. Он умер слишком рано. Зная его склонность к самосовершенствованию, к раздумьям и сомнениям, можно смело предположить, что его творческая мысль, оставшаяся в рамках прошлого, в пределах декабризма, развивалась бы и дальше.

После ареста Лунина Никита написал матери: «Вы обвиняете Мишеля, но он исполняет свой долг, доводя до сведения власть имущих слова истины, чтобы они не могли сказать, что они не знали правды и что они действовали в неведении. У него нет ни матери, ни детей, и он считает себя настолько одиноким, что его откровенность никому не нанесёт ущерба. Мало любить хорошее, иногда надо это и выразить. Если это не принесёт никакой пользы сейчас - это останется залогом для будущего».

«Залогом для будущего» стала яркая и поучительная жизнь Н.М. Муравьёва. Особый либерально-конституционный тип революционности, представленный в декабризме Муравьёвым, прорастает в будущем в одну из центральных проблем российской истории, а потому требует дальнейшего научного осмысления.

Он умер 28 апреля 1843 г. быстро и неожиданно. Михаил Лунин, любивший его и понимавший масштабы личности Муравьёва, отозвался с далёкой Акатуйской каторги: «Смерть моего дорогого Никиты - огромная потеря для нас». «Каторжная» дочка Нонушка - Софья Никитична Бибикова - на склоне своей долгой жизни записала для потомков:

«Все его действия, слова, побуждения были прямы, светлы, и двигателями его были любовь к Богу, к России, к правде и к ближнему». Ошибки, заблуждения, неосуществившиеся помыслы и разочарования не могут поколебать справедливости этих слов.

8

[img2]aHR0cHM6Ly9zdW45LWVhc3QudXNlcmFwaS5jb20vc3VuOS00Mi9zL3YxL2lnMi9ES3hzWW1kYXg2Si1kanJ2NXZrZ0Z3SXVwR1YtY3lUX1V1djk3Q2RqY3JhWFV4XzhzbzZoT1ZnaUs1RUdHT1pGdmJDUFd6dXZHTXpDR1RkMlkwcWRScmttLmpwZz9zaXplPTExMTh4MTM1OSZxdWFsaXR5PTk1JnR5cGU9YWxidW0[/img2]

Николай Александрович Бестужев (1791-1855). Портрет Никиты Михайловича Муравьёва. 1833-1834. Бумага, акварель, лак. 19,5 х 16,5 см. Государственный исторический музей.

9

Никита Михайлович Муравьёв

Дворянский род Муравьёвых восходит к XV веку. Как записано в «Краткой родословной декабристов Муравьёвых», первое упоминание о роде относится к 1488 г., где названы Есип Пуща (родоначальник рода Пущиных) и Иван Муравей, ставший родоначальником рода Муравьёвых. Род этот - один из самых разветвлённых и многочисленных в России, знаменитый писателями, военными, государственными деятелями, историками, просветителями и уже в XIX в. – декабристами. Михаил Никитич - отец и дядя четырёх декабристов: Никиты и Александра - сыновей и Михаила Лунина с Артамоном Муравьёвым – племянников.

Сам Михаил Никитич был личностью неординарной. Его называли «человеком эпохи Просвещения». Энциклопедически образованный, знаток литературы, истории, философии, писатель и поэт. Высокая образованность и педагогический талант М.Н. Муравьёва привлекли внимание императорской семьи, и он в 1785 г. был приглашён воспитателем великих князей - Александра (будущего императора) и Константина.

В своём доме он с величайшим тщанием заботился о воспитании своих собственных сыновей – старшего Никиты и младшего Александра. Главной заботой отца было пробуждение в детях интереса к достижениям мировой культуры, нравственным ценностям человечества, принципам гуманизма и добропорядочности. Кроме непосредственного воздействия отца-воспитателя в доме была ещё богатейшая библиотека, позволявшая сыновьям знакомиться с лучшими произведениями мировой литературы, передовой общественно-политической и философской мысли своего времени.

Немаловажным фактором в воспитании был круг общения семьи с передовыми людьми эпохи, вхожими в дом Муравьёвых, друзьями и родственниками родителей – Г.Р. Державиным, И.И. Дмитриевым, Н.М. Карамзиным, В.А. Жуковским, Н.И. Гнедичем, В.И. Майковым, А.Ф. Бестужевым, А.Н. Олениным, Н.А. Львовым, И.М. Муравьёвым-Апостолом. Один только перечень этих имён, составлявших литературную славу и гордость России, впечатляет.

Фундаментом, на который опиралась вся система домашнего воспитания и образования детей в доме М.Н. Муравьёва была общая нравственная атмосфера - взаимной любви и заботы, внимания и поддержки родителей и сыновей. Именно эта атмосфера помогла матери – Екатерине Фёдоровне (в девичестве Колокольцовой, дочери сенатора, барона, крупнейшего российского предпринимателя, обладавшего миллионным состоянием) - продолжить дело воспитания сыновей после ранней (1807 г.) кончины супруга. Более того, старший, двенадцатилетний Никита, помогал матери воспитывать младшего брата по педагогической методике отца, основанной на гуманистических принципах Ж.-Ж. Руссо.

Таковы были основы семейного воспитания будущих декабристов. Но даже они не получили бы своего полного развития и достижения положительных результатов, если бы не были воплощены в семье ещё такие важные принципы воспитания, как трудолюбие, ответственность и любознательность. В наиболее полном виде они воплотились в личности Никиты.

Родился Никита Михайлович Муравьёв 9 сентября 1795 г. в Петербурге и получил прекрасное домашнее образование и воспитание. Он обладал выдающимся интеллектом, способностями и тягой к знаниям, замечательным трудолюбием. Окружающие прочили ему выдающуюся государственную карьеру. Он же стал декабристом-революционером и закончил свои земные дни в 48 лет, 28 апреля 1843 г., в сибирской ссылке.

Но эти сорок восемь муравьёвских лет стоят многого, ибо он уже к 16-ти годам проникся глубоким чувством патриотизма и видел себя Служителем Отечеству. Вот его собственное признание: «Имея от роду 16 лет, когда поход 1812 года прекратил моё учение, я не имел образа мыслей, кроме пламенной любви к Отечеству». Летом 1812 г. произошла история, ставшая хрестоматийной, но о которой всё же следует поведать, настолько она значима для понимания личности Никиты Муравьёва.

Это была его попытка побега в армию - сражаться с французами. «Восторженный патриот», по словам брата Александра, был схвачен крестьянами как французский шпион, т.к. при нём обнаружили карту местности на французском языке. Он был доставлен к московскому генерал-губернатору Ф.В. Ростопчину, возвращён в семью, но тем самым добился согласия матери на службу в армии. Впервые покорный сын - так Никита Муравьёв подписывал свои письма из армии - проявил твёрдую волю и непреклонность, и мать вынуждена была сдаться.

Никита участвует в заграничном походе русской армии 1813-1815 гг. и пережитые сражения способствовали его нравственному возмужанию. Всего через два месяца после возвращения из европейского похода, в феврале 1816 г., Никита Михайлович станет членом Союза спасения (с января 1817 г. - Общество истинных и верных сынов отечества), в котором пересеклись жизненные пути семерых кузенов из «муравейника»: Никиты, Матвея и Сергея Муравьёвых-Апостолов, Михаила Лунина; Александра, Николая и Михаила - сыновей Н.Н. Муравьёва.

Осенью 1817 г. деятельность тайного общества фактически перемещается в Москву. Это было связано с предстоящим празднованием пятой годовщины Отечественной войны 1812 года. Вслед за царским двором в Москву прибыл и Гвардейский корпус, в составе которого находилось основное ядро Союза спасения. «Муравейник» был почти весь в сборе.

Московский съезд декабристов осложнился новой волной споров, дискуссий о целях и практических делах тайного общества. Много было разногласий по «Статутам» (уставу общества – М.С.) и добавились ещё события, получившие в истории название «Московский заговор 1817 года». Суть его состояла в следующем: участники Общества получили из Петербурга от С.П. Трубецкого письмо с сообщением о намерении Александра I передать Польше западные российские губернии. Естественно, что патриотические чувства офицеров были уязвлены и требовали решительных действий в рамках программы тайного Общества.

Вновь встал вопрос о цареубийстве (первый раз этот вопрос был поставлен Михаилом Луниным и поддержан Никитой Муравьёвым в сентябре 1816 г. – М.С.) как неизбежном условии свержения самодержавия, причём Никита Муравьёв тогда, в 1817 г., был настроен весьма решительно, не отвергая в принципе акт террора. Однако большинство членов тайного Общества было против убийства царя, а сам Союз спасения подвергся коренной реорганизации.

Декабристы не отказывались от идеи тайного общества, но понимали, что необходима более чётко оформленная, более законспирированная организация, создание которой требует времени.

В качестве переходной формы они создали там же, в Москве, Военное общество с двумя отделениями. Никита Муравьёв стал руководителем одного из них. М.В. Нечкина пишет: «Никита Муравьёв в то время находился в расцвете своих революционных настроений. К тому же хорошо известный в учёной военной среде как автор работы о Суворове и специалист в области военных наук, он особо подходил к Военному обществу, заявившему о своих научных и военно-теоретических занятиях как об основной цели».

На самом же деле Военное общество преследовало декабристскую цель – расширение тайной организации и пропаганду её идей. И.Д. Якушкин вспоминал позже в своих мемуарах: «У многих из молодёжи было столько избытка жизни при тогдашней её ничтожной обстановке, что увидеть перед собой прямую и высокую цель почиталось уже блаженством, и потому не мудрено, что все порядочные люди из молодёжи, бывшей тогда в Москве, или поступили в Военное общество, или по единомыслию сочувствовали членам его».

Военное общество выполнило положительную роль соединительного звена между Союзом спасения и новым тайным декабристским обществом (созданным ими в 1818 г.) - Союзом благоденствия.

Союз благоденствия сохранил цели декабризма - требование отмены крепостного права и упразднение самодержавия, но при этом выработал новые тактические установки, направленные на завоевание общественного мнения. В плане развития политической культуры декабристов это был следующий шаг к совершенствованию их политического сознания.

В самом деле, та высокая цель, к которой они стремились, нуждалась в поддержке не кучки энтузиастов-революционеров, а в разветвлённой и основательной опоре на широкие социальные слои общества: всех лиц из состава свободных состояний независимо от национальной и конфессиональной принадлежности, ибо главным принципом мировоззрения декабристов было природное равенство всех людей.

Поэтому совершенно оправданной и перспективной была программа Союза благоденствия, охватывавшая четыре главных отрасли деятельности: 1. Человеколюбие; 2. Образование; 3. Правосудие; 4. Общественное хозяйство. Каждый член Союза благоденствия должен был практически действовать в одной из этих сфер жизни общества. В результате в стране могло бы появиться всепобеждающее общественное мнение новаторов. Декабристы были убеждены, что основной силой, двигающей вперёд человеческое общество, является общественное мнение.

На основании этой программы декабристам предстояла гигантская и длительная работа. Никита Муравьёв заявил на следствии: «Союз сей, который обнимал все отрасли человеческих занятий, увеличился весьма скоро потому, что правила, изложенные в его уставе, были основаны на правилах чистейшей нравственности и деятельной любви к человечеству».

Сам же Никита Муравьёв внёс конкретный вклад в развитие Союза благоденствия и политической культуры декабристов: во-первых, на протяжении трёх лет существования Союза он был активным членом-учредителем Коренной организации этого тайного общества, участвовал в разработке устава и программы, исповедуя тогда республиканские идеи.

Во-вторых, яркий след он оставил в политической пропаганде идеи народности. Это было связано с выходом в свет в 1818 г. книги Н.М. Карамзина «История государства Российского», ставшей настоящим общественным событием. А.С. Пушкин по этому поводу записал: «Появление Истории государства российского (как и надлежало быть) наделало много шуму и произвело сильное впечатление. 3000 экземпляров разошлись в один месяц, чего не ожидал и сам Карамзин. Светские люди бросились читать историю своего Отечества. Древняя Россия, казалось, найдена Карамзиным, как Америка Колумбом. Несколько времени ни о чём другом не говорили».

Но известно и другое: первый том карамзинской «Истории» вызвал разочарование и критику со стороны передовой дворянской молодёжи. Никита Муравьёв пишет матери: «Я теперь читаю Историю с карандашом и пестрю книгу своими замечаниями». И действительно, вскоре вышла его записка «Мысли об Истории государства Российского Н.М. Карамзина». В чём смысл критики? Н.М. Карамзин утверждал в книге: «История народа принадлежит царю».

В первой же фразе своей записки Никита Муравьёв возражает историку: «История принадлежит народам». Никита Михайлович на основе обширного круга исторических источников выстроил свою концепцию исторического процесса, где основной акцент сделан на признании факта существования в Древней Руси (вечевом Новгороде) народной свободы, утраченной при монголо-татарах и московском самодержавии. И вот теперь пришло время народную свободу восстановить.

В последующие два года, особенно в 1820-м, Никита Муравьёв проявляет завидную активность в делах тайного общества: он участвует в совещаниях руководства тайным обществом, солидаризируется с П.И. Пестелем по коренному вопросу - об ускорении достижения сокровенной цели - республики.

На этих же позициях Никита Муравьёв оставался и в 1821 г., когда он создал в Петербурге новое тайное общество - Северное. Дело было в том, что консервативное ядро Союза благоденствия, склонное к признанию лучшей формой верховной власти в России – конституционной монархии, собралось в Москве с целью роспуска Союза благоденствия. Однако радикальная часть Союза не приняла решения о роспуске тайного общества, а создала на его базе два новых: Южного - в Тульчине, где находилась штаб-квартира 2-й армии и Северного - в Петербурге.

Окончательное оформление Северного общества произойдёт только через год, т. е. в 1822 г., т. к. император отправит Гвардию из Петербурга в западные губернии на маневры или, как оценил данную акцию Н.И. Лорер, «проветрить гвардейский душок и не дать повториться семёновской истории». И вот здесь, в Минске, Никита Муравьёв и составил проект Конституции, получивший название «Минский вариант».

В следственных делах содержатся показания Никиты Муравьёва о причинах его вступления в тайное общество: «…пламенное желание видеть Россию на высочайшей степени благосостояния посредством учреждений равно благотворительных для всех состояний людей, в оной находящихся, твёрдого устройства судебной части в нижних инстанциях и гласности во всех действиях правительства, наподобие англинского».

На протяжении десяти лет существования тайных обществ, активной аналитической работы Никита Муравьёв прошёл сложный путь в развитии своих представлений о будущем России, о формах её социальной, экономической и политической модернизации. Итогом наблюдений за реальной действительностью, размышлений, анализа опыта европейских революций 1820-х гг. явился проект его «Конституции». Кроме того, Никита Муравьёв использовал опыт конституционных актов революционной Франции, американской конституции 1787 г., идей французских просветителей Вольтера, Монтескье и особенно привлекавшей его теории естественного права: неотъемлемая свобода индивидуальности, на которую не должно посягать государство.

Помимо этого, Никита Михайлович в 1822 г. при составлении проекта Конституции переосмыслил своё отношение к будущей верховной власти в России. Он отошёл от республиканизма и повернулся в сторону конституционной монархии. Скорее всего, в этой метаморфозе главную роль сыграл анализ самой российской действительности 1820-х гг.: монархический идеал народа – вера в доброго, хорошего царя убедил декабриста в целесообразности конституционно-монархического правления. «В продолжение 1821-го и 1822-го годов, - признавался декабрист,- удостоверился в выгодах монархического представительного правления» и в том, что «введение оного обещает Обществу наиболее надежд к успеху».

По возвращении Гвардии в Петербург в июне 1822 г. состоялось официальное оформление Северного тайного общества, в котором по-прежнему Никита Михайлович занимал лидирующие позиции, оставался главным теоретиком и авторитетом Общества.

По воспоминаниям его младшего брата Александра, также декабриста, «на собраниях, периодически происходивших, давался отчёт успехам общества, обсуждались необходимые мероприятия, принятие новых членов, делались сообщения о новых злоупотреблениях, совершённых правительством.

Часто Никита Муравьёв с лицом благородным и выразительным, задумчивой и мягкой улыбкой, в необычайно привлекательной беседе обсуждал свой проект конституции, разъясняя конституцию Соединённых Штатов Северной Америки».

Переломным становится 1823 год. В феврале этого года Никита сочетался браком с Александрой Григорьевной Чернышёвой из очень знатного и богатого графского рода; в апреле получил очередное звание - штабс-капитана, будучи в должности начальника штаба при великом князе Николае Павловиче. Семейные дела и государственная служба были на подъёме.

В тайном же обществе растет напряжение. Во-первых, Никита Михайлович всё более расходился в политических взглядах с лидером «южан» Павлом Пестелем, который был ортодоксальным республиканцем.

Крестьянский вопрос также стал камнем преткновения в их отношениях. Павел Пестель, параллельно создававший свой проект Конституции - «Русскую правду», предлагал освободить крестьян с землёй. Никита - без земли, тем самым отстаивая гораздо менее демократичный вариант решения этой наиважнейшей для России проблемы.

Не менее серьёзные разногласия обнаружились по вопросу ликвидации сословного строя и порядка предоставления избирательных прав населению страны. И «Русская правда» Павла Пестеля, и Конституция Никиты Муравьёва предполагали упразднение сословного строя, провозглашение равенства всех перед законом.

Однако П.И. Пестель предлагал наделить всех граждан России равными избирательными правами, а Н.М. Муравьёв отстаивал сложную систему цензов (имущественных, образовательных, языковых), ограничивающих избирательные права отдельных граждан и многих нерусских народов. Все это говорило о том, что Никита Михайлович проявлял непоследовательность в отстаивании демократических принципов декабризма.

В 1823 г. Пестель настаивал на слиянии Северного и Южного обществ с целью выработки общей платформы борьбы с самодержавием и крепостничеством, активизации практических действий. Никита Муравьёв и в этом вопросе занял непримиримую позицию.

На следствии он признался: «С 1823-го года я перестал писать в Южную думу, с которой не согласовался в мнениях». Более того, будучи в 1816-1820 гг. сторонником террора и поддерживая планы цареубийства, теперь, в 1823 г., он пришёл от них в ужас: «Люди, обагрённые кровью, будут посрамлены в общем мнении» и «Ведь они бог весть что затеяли, они всех хотят».

Более радикальная часть членов Северного общества начинают выражать недовольство позицией Никиты Муравьёва, всё чаще раздаются голоса об отстранении его от руководства Обществом (например, А. Поджио, Матвей Муравьёв–Апостол). В этом их поддерживают южане.

Все это не могло не сказаться на деятельности северян. Количественный рост общества замедлился и затем вообще прекратился. Отошёл от Северного общества Михаил Лунин «из-за недеятельности, вялости его», фактически «отпали» И.Н. Горсткин, С.М. Семёнов, И.П. Шипов, В.С. Норов, А.А. Челищев, В.В. Капнист, А.М. Миклашевский, П. Калошин и М.Д. Лаппа.

Проект Конституции Никиты Муравьёва вызвал резкую критику внутри северной организации (С.П. Трубецкой, Н.И. Тургенев, М.Ф. Митьков), а южане, имея более радикальную «Русскую правду» П.И. Пестеля, вообще его отвергли. Более того, на съезде Южного тайного общества была утверждена и стала программным документом «Русская правда» Пестеля.

Логика развития политических событий требовала завершение процесса слияния Южного и Северного обществ, но этому помешала резко отрицательная позиция Никиты Муравьёва (конец 1823 - весна 1824 гг.). Вопрос о слиянии обществ был отложен до 1826 г.

Северное общество чётко размежевалось на два крыла: умеренное, возглавляемое Никитой Муравьёвым, и более радикальное, лидером которого стал К.Ф. Рылеев, пришедший в Общество в 1823 г.

В конце концов, он и стал фактически во главе северян. Более того, разделяя платформу П.И. Пестеля и опираясь на радикальную часть Северного общества (Н.А. Бестужев, Е.П. Оболенский и др.), К.Ф. Рылеев стал разрабатывать планы восстания.

Капитан гвардии Генерального штаба Никита Муравьёв в это время занят проблемами семьи, службы, но продолжал работу над текстом третьей редакции Конституции. Он не сохранился, но позже, в Петропавловской крепости, автор воссоздал т. н. Тюремный её вариант.

С 1 сентября 1825 г. Н.М. Муравьёв находился в долгосрочном (четыре месяца) отпуске и в восстании 14 декабря на Сенатской площади не участвовал, однако его имя было названо в доносе А.И. Майбороды и в следственных делах самих декабристов. Кроме того, при аресте С.П. Трубецкого среди его бумаг был обнаружен и изъят проект Конституции Никиты Муравьёва. Уже 18 декабря орловский губернатор получил предписание об аресте находящегося там в отпуске Н.М. Муравьёва, а 20 декабря он в сопровождении жандарма был отправлен в Москву, затем - в Петербург на главную гауптвахту, откуда 26 декабря препровождён в Аннинский бастион Петропавловской крепости для «содержания под строжайшим арестом».

Моральное состояние Никиты Муравьёва было тяжёлым: испуг, неизвестность, понимание своей «вины» за происшедшее во время восстания кровопролитие, за страдание многих семейств и своего собственного - всё это его угнетало.

Но поддержка матери и жены, благоприятные (в сравнении с другими) условия содержания в крепости спасли Никиту от полного отчаяния и нравственного падения. В отличие от других арестованных декабристов Никита Муравьёв пользовался правом ежедневной переписки с семьёй, получал книги, шахматы, продукты питания (апельсины, лимоны, спаржа, варенье, сиропы и даже венгерское вино), был переведён в «самую хорошую камеру». Деньги семьи открыли все возможные шлюзы для сравнительно «благоприятного» содержания в крепости.

В ходе следствия Никита Муравьёв выработал тактику поведения, которая создала ему образ «кроткого, скромного, нерешительного человека», который расчётливо и умно обходил острые моменты, щадя сотоварищей по тайному обществу, умело умалчивая о каких-либо значительных фактах декабристского дела.

Он не отрёкся от декабризма. Единственное, в чём он ещё более утвердился, так это в тактике достижения целей - в отрицании насильственного переворота.

30 мая 1826 г. Следственный комитет представил Николаю I доклад - «Донесение», составленное Д.Н. Блудовым, в котором излагалась правительственная версия по делу декабристов. Согласно ей, Никиту Михайловича Муравьёва причислили «к государственным преступникам первого разряда» - за участие «в умысле на цареубийство», «в учреждении и управлении общества, составлении планов и конституции» и приговорили «к смертной казни отсечением головы».

По царской конфирмации 10 июля смертную казнь для заключенных первого разряда заменили вечной каторгой. Н.М. Муравьёв в числе 43-х осуждённых попал в «Список подсудимых, коих вины уменьшаются разными обстоятельствами»: за то, что «скоро и чистосердечно признался и добровольно открыл разные подробности касательно заговора». В связи с этим, вечная каторга была сокращена до 20 лет с лишением дворянства и с последующим поселением в Сибири. В августе срок был сокращён до 15 лет.

12 июля днём Никита Муравьёв вместе с товарищами выслушал приговор Верховного уголовного суда, а ночью прошёл через унизительную процедуру лишения чинов и званий.

Эти процедуры позволили осуждённым декабристам дважды за сутки увидеться друг с другом, обняться. Для Никиты это была двойная радость, т. к. он встретился не только с друзьями-товарищами, но и с родным младшим братом Александром.

Отправка в сибирскую каторгу состоялась 10 декабря 1826 г., когда Никита Муравьёв, его брат Александр, Иван Анненков и Константин Торсон, закованные в кандалы и рассаженные каждый в отдельную кибитку в сопровождении жандармов и фельдъегеря, были вывезены из Петербурга.

Движение в сторону Сибири было стремительным. Фельдъегерь Желдыбин не разрешил Никите проститься с матерью, женой и с сестрой, ожидавшими на ближайшей от Петербурга почтовой станции. Кибитки промчались мимо женщин, кричавших «Прощайте!».

Александр Муравьёв много позже напишет в Сибири: «С железами на ногах мы проделали эти 6050 вёрст за 24 дня. Самая большая скорость была предписана без учёта плачевного состояния нашего здоровья… В продолжение всего пути мы отдыхали только два раза по несколько часов. Часто сани переворачивались, и мы с кандалами на ногах скатывались в снег».

28 января 1827 г. Никита вместе с братом Александром поступили в Нерчинские рудники. Затем – в Читинский острог, где теснота была необыкновенная: каземат с трудом вмещал более 70 узников. Камеры, по воспоминаниям Михаила Бестужева, были тесными, тёмными и холодными. Слышны были постоянный грохот цепей, топот ног «беспрестанно снующих взад и вперёд существ».

И все это на фоне споров, прений, обвинений и объяснений – «одним словом, кипучий водоворот, клокочущий неумолчно и мечущий брызгами жизни». Такая обстановка раздражала Никиту, склонного к сосредоточенным занятиям в уединении, и приносила ему жестокие нравственные страдания. Но в этой ситуации открылись и светлые стороны. Во-первых, все «государственные преступники» оказались в одном месте, что помогло им организовать быт и поддерживать друг друга.

Заключённые в Читинском остроге жили артелью, все вещи и книги были общие. Средний годовой пай составлял 500 руб., малоимущие вносили столько, сколько могли. Однако состоятельные соузники вносили значительно больше: Никита Муравьёв - до трёх тыс. в год. Такие же суммы вносили С.П. Трубецкой, С.Г. Волконский. Михаил Бестужев позже напишет:

«Каземат нас соединил вместе, дал нам опору друг в друге и, наконец, через наших ангелов-спасителей, дам, соединил нас с тем миром, от которого навсегда мы были оторваны политической смертью, соединил нас с родными, дал нам охоту жить, чтобы не убивать любящих нас и любимых нами, наконец дал нам материальные средства к существованию и доставил моральную пищу для духовной нашей жизни».

Во-вторых, с 1828 г. узникам разрешено было получать с воли книги, газеты, журналы, которые потоком хлынули в Сибирь и составили казематскую библиотеку. В-третьих, поскольку двери каземата запирались в 9 часов вечера, а свечи использовать не позволялось, то в темноте действовала «каторжная академия». Кто-либо из декабристов - специалист в своей области - читал лекции всем остальным. Так, Никита Муравьёв просвещал сокамерников по стратегии и тактике, А.О. Корнилович - по русской истории, Ф.Б. Вольф - по физике, химии и анатомии и т.д. В-четвёртых, декабристы стали осваивать различные ремёсла. Для этого выписывались руководства на всех европейских языках, чертежи и отличные инструменты.

И, наконец, случилось самое главное в судьбе Никиты Михайловича Муравьёва - это приезд 23 февраля 1827 г. в Читу его жены Александры Григорьевны. Ей, как и другим жёнам декабристов, пришлось подписать унизительные правила, определявшие положение жены ссыльно-каторжного «государственного преступника». Шесть каторжных лет, отведённых ей судьбой (Александра Григорьевна скончалась от болезни в 1832 г. в Петровском заводе), она разделила с любимым мужем.

По приезде в Читу, Александра Григорьевна поселилась в крестьянской избе вблизи каземата. Мужа разрешалось видеть только один раз в три дня по три часа, что не могло устроить супругов. Только через два года царь разрешил построить в остроге специальное помещение для совместного проживания Муравьёвых, а пока, с 20 марта 1829 г., Никите Михайловичу было позволено каждый день навещать жену, а потом и переселиться к ней, тем более, что на свет появилась первая «каторжная» дочь Софья, которую все называли Нонушкой.

Так как читинский каземат был слишком тесен, то Николай I распорядился построить в Сибири новую тюрьму. Место было выбрано в Петровском железоделательном заводе. Вот его описание, данное в воспоминаниях Полины Анненковой: «Петровский завод был в яме, кругом горы, фабрика, где плавят железо – совершенный ад. Тут ни днём, ни ночью нет покоя, монотонный, постоянный стук молотка никогда не прекращается, кругом чёрная пыль от железа». Из письма А.Г. Муравьёвой отцу от 1 октября 1830 г.: «Итак, дорогой батюшка, всё, что я предвидела, всё, чего я опасалась, всё-таки случилось, несмотря на все красивые фразы, которые нам говорили.. Мы – в Петровском и в условиях в тысячу раз худших, нежели в Чите.

Во-первых, тюрьма выстроена на болоте, во-вторых, здание не успело просохнуть, в-третьих, хотя печь и топят два раза в день, но она не даёт тепла; и это в сентябре. В-четвёртых, здесь темно: искусственный свет необходим и днём, и ночью; за отсутствием окон нельзя проветривать комнаты.

Нам, слава богу, разрешено быть там вместе с нашими мужьями; но как я вам уже сообщала, без детей, так что я целый день бегаю из острога домой и из дому в острог, будучи на седьмом месяце беременности. У меня душа болит за ребёнка, который остаётся дома один; с другой стороны, я страдаю за Никиту и ни за что на свете не соглашусь видеть его только три раза в неделю…одна маленькая комнатка, сырая и тёмная и такая холодная, что мы все мёрзнем в тёплых сапогах, в ватных капотах и в колпаках…». Это письмо Г.И. Чернышёв так и не получил, ибо оно было перлюстрировано А.Х. Бенкендорфом и запрещено к пересылке адресату.

Однако жёны декабристов вступили в активную борьбу за свет и свежий воздух в тюрьме, используя семейные, дружеские влиятельные связи в столице, и одержали победу: через полгода во всех тюремных камерах были прорублены окна, правда, маленькие и под самым потолком. Вновь возобновилась каторжная академия: «Мы погрузились с наслаждением в волны умственного океана, чуть не захлебнувшись им»,- вспоминал Михаил Бестужев.

Через жён декабристов была организована подписка на газеты и журналы - все русские и более двадцати иностранных – французских, немецких, английских, польских и итальянских. Составились большие личные библиотеки. Так, Екатерина Фёдоровна Муравьёва постепенно переслала из Москвы своим сыновьям почти всю библиотеку, содержавшую исторические, философские, юридические произведения русских и зарубежных авторов.

Духовная жизнь Никиты Муравьёва, да и других декабристов, была весьма интенсивной: это не только чтение книг, газет, журналов, прослушивание лекционных курсов в каторжной академии. Особенно ценным было то, что шёл процесс коллективного осмысления декабристского политического опыта – десятилетия тайного общества, практики восстаний 14 декабря 1825 г. в С.-Петербурге и 29 декабря - 3 января 1826 г. на Украине, а также следствия и суда над декабристами. Наиболее активную роль здесь играл Никита Михайлович.

Сын декабриста Е.И. Якушкин со слов своего отца записал в 1854 г.: «Никита Михайлович Муравьёв задумал ещё в Петровском Заводе составить подробные записки о тайном обществе, и, чтобы они не попались в руки правительства, он писал их в форме отдельных заметок на полях книг». Позже, на поселении, он продолжил эту работу, а в дальнейшем все эти записи использовал его брат Александр, создавая свои воспоминания - «Мой журнал».

Прошло два года пребывания Никиты Муравьёва и других декабристов в Петровском заводе. Казалось, что жизнь приобрела какую-то стабильность: шли обычные каторжные работы, налажен был быт семьи (Александра Григорьевна построила дом), шла большая работа политической мысли, но в 1832 г. последовал удар - кончина любимой жены, которой от роду было всего 28 лет. Это был удар не только в сердце Никиты Муравьёва, но и всего «муравейника», всей декабристской колонии.

Александрина Григорьевна была всеобщей любимицей. М.Н. Волконская и Полина Анненкова так отозвались об этой смерти: «Святая женщина, которая умерла на своём посту». И.Д. Якушкин: «Она была воплощённая любовь». И.И Пущин: «В делах любви и дружбы она не знала невозможного».

Это она привезла и передала через тюремную решётку И.И. Пущину стихи великого А.С. Пушкина «Во глубине сибирских руд…» Этим стихотворением А.С. Пушкин показал декабристам, что они не забыты, о них помнит Россия.

Через 27 лет после этих событий И.И. Пущин напишет: «Воспоминание поэта - товарища Лицея, точно озарило заточение, как он сам говорил, и мне отрадно было быть обязанным Александре Григорьевне за эту утешительную минуту».

Декабристы отметили отличительную черту этой святой женщины: «Теплота сердца, разливавшаяся почти независимо от неё самой на всех её окружающих».

Вот краткий перечень бед и горя, за короткое время выпавших на долю Александры Григорьевны и послуживших причиной её ранней смерти: 1826 год - непостижимо внезапный арест мужа, а затем и брата - Захара Григорьевича Чернышёва - декабристов, расставание с родителями и тремя малолетними детьми, из которых вскоре после её отъезда в Сибирь умер сын. 1828 год - смерть матери. 1831 год - смерть отца и маленькой, недавно родившейся дочери Ольги. 1832 год - смерть ещё одной недавно родившейся дочери Аграфены.

Старшие дочери, оставшиеся на попечении бабушки, больны. Александрина находилась в постоянном нервном напряжении: «У меня душа болит за ребёнка, который остаётся в доме один».

Гроб для Александры Григорьевны сколотил Николай Бестужев. На могиле, где покоится она и двое её девочек, декабристы поставили памятник и часовню с неугасимой лампадой. Лампада эта светилась даже через 37 лет, когда был ещё жив декабрист И.И. Горбачевский, не захотевший уехать из Петровского после амнистии.

Горе не сломило духа Никиты Михайловича Муравьёва. У него на руках осталась четырёхлетняя дочь Нонушка, которая нуждалась в опеке и воспитании. В 1835 г. истёк срок каторги Никиты Муравьёва, и императорским указом от 14 декабря этого года он был отправлен на поселение в с. Урик Кудинской волости, близ Иркутска. Здесь и пройдут последние семь лет его жизни.

Его судьбу разделит брат Александр, у которого срок каторги истёк ещё в 1832 г., но который выхлопотал себе разрешение остаться в Сибири со старшим братом. В Урик на поселение был определён и их кузен Михаил Сергеевич Лунин, что для Никиты имело большое моральное и политическое значение.

Его интеллект, политические убеждения требовали выхода. Такие же настроения испытывал и Михаил Лунин, поэтому их единомыслие вылилось в объединение двух высоких умов в совместной работе. По замечательному выражению Михаила Лунина, они начали вести «действия наступательные».

Конкретно это выразилось в работе над «Разбором Донесения тайной следственной комиссии», которую они завершили в ноябре 1839 г. «Разбор…» содержал декабристский анализ итогов политического процесса над «первенцами свободы».

Ещё летом 1826 г. сначала в газетах, а затем в виде отдельной книжки, по-русски и по-французски, было опубликовано «Донесение Следственной комиссии. Печатано по высочайшему повелению. В военной типографии Главного штаба его императорского величества». Автором-составителем «Донесения…» был Д.Н. Блудов, однако главным «редактором» документа был несомненно сам царь, поэтому «Донесение…» отличалось тенденциозностью, было направлено на очернение декабризма, умалчивало о его главных целях, идеях революционеров.

В то же время документ содержал выдержки из следственных дел и материалов. Всё это позволяло проницательному читателю увидеть за частоколом фальсификаций то, о чём официальная версия пыталась умолчать.

Авторы «Разбора…» дали смелую критику «Донесения…», указали на все противоречия, содержащиеся в документе и, самое главное, раскрыли суть идеологии декабризма, заключавшейся в борьбе за освобождение крестьян, исправление судопроизводства, реформирование армии, уничтожение военных поселений, свободу торговли и промышленности, оказание помощи угнетённой Греции.

Они опровергли выводы «Донесения…», привели достоверные сведения. В целом, «Разбор…» показал величие и благородство целей декабристов, внес свою лепту в защиту декабризма, борьбу, начатую тайными обществами.

Попытка распространения своих «наступательных сочинений» (всего М.С. Луниным в Сибири было написано шесть таких произведений – М.С.) привела к доносу на него со стороны чиновника по особым поручениям при иркутском генерал-губернаторе - П.Н. Успенского.

В марте 1841 г. Михаил Лунин был арестован и препровождён в самую страшную и гиблую тюрьму в Сибири – Акатуй, где по официальной версии «скоропостижно скончался» 3 декабря 1845 г., немного не дожив до своего пятидесятивосьмилетия.

Донос чиновника П.Н. Успенского бросил тень подозрения и на Никиту. В его доме был произведён обыск, едва не кончившийся его арестом. После ареста М. Лунина Н.М. Муравьёв написал матери: «Вы обвиняете Мишеля, но он исполняет свой долг, доводя до сведения власть имущих слова истины, чтобы они не могли сказать, что они не знали правды и что они действовали в неведении…У него нет ни матери, ни детей, и он считает себя настолько одиноким, что его откровенность никому не нанесёт ущерба… Мало любить хорошее, иногда надо это и выразить. Если это не принесёт никакой пользы сейчас, - это останется залогом для будущего».

По свидетельству С.П. Трубецкого, «…хотели к делу приплесть Никиту Муравьёва по родству его и приязни с Луниным, полагая, что он был участником в сочинении некоторых из писем (имеются в виду «наступательные» письма М. Лунина – М.С.), и матери его, Екатерине Фёдоровне, много стоило выгородить сына своего».

На поселении в с. Урике Никита Муравьёв активно занимался сельским хозяйством. Правительство разрешило выделить поселенцам по 15 десятин земли, а также использовать при необходимости пустоши и залежи. К этой работе Никита Михайлович подошёл с научных позиций: он использовал самые современные достижения агротехники.

Первым и незаменимым помощником в этом деле, как всегда, была Екатерина Фёдоровна, которая высылала ему необходимую литературу, агрономические пособия как русских, так и зарубежных авторов, семена и даже сельскохозяйственные орудия - усовершенствованные сохи, плуги и другие земледельческие орудия. О размахе сибирского хозяйства Никиты и его брата Александра свидетельствует количество наёмных рабочих - до 90 человек в год.

Но наиболее яркий след в истории оставила политическая деятельность Никиты Михайловича Муравьёва. Э.А. Павлюченко пишет: «Вступив в революционное движение в 20 лет, начав с крайностей и экстремизма, Муравьёв прошёл сложный путь развития, приведший его к отказу от насильственных, кровавых форм борьбы и разрушительных потрясений. Он умер слишком рано.

Зная его склонность к самосовершенствованию, к раздумьям и сомнениям, можно смело предположить, что его творческая мысль, оставшаяся в рамках прошлого, в пределах декабризма, развивалась бы и дальше». «Особый либерально-конституционный тип революционности, представленный в декабризме Муравьёвым, прорастёт в будущем в одну из центральных проблем российской истории, а потому требует дальнейшего научного осмысления»,- подчеркнул исследователь.

Скончался Никита Михайлович Муравьёв быстро и неожиданно 28 апреля 1843 г. на поселении в Урике, где и похоронен. Михаил Лунин отозвался с далёкой Акатуйской каторги: «Смерть моего дорогого Никиты - огромная потеря для нас». Его «каторжная» дочь Софья Никитична Бибикова (Нонушка) напишет об отце: «Все его действия, слова, побуждения были прямы, светлы, и двигателями его была любовь к Богу, к России, к правде и к ближнему».

Политическое сознание Никиты Михайловича Муравьёва выработало развитую политическую культуру личности и проложило вектор модернизационного развития России вплоть до настоящего времени. Идеи эволюционного развития страны, заложенные в его проекте Конституции, во многом, но, к сожалению, не во всём, стали осуществляться лишь во второй половине XIX- начале ХХ в. и теперь, в начале ХХI в. Как видно, исторический путь к достижению декабристской модели государственного и общественного строя России долог и тернист, да и сама модель нуждается в значительном теоретическом осмыслении. Ещё не одно поколение учёных и политиков будет обращаться к исследованию их теории и практики.

М.И. Серова, доктор исторических наук

10

[img2]aHR0cHM6Ly9zdW45LTExLnVzZXJhcGkuY29tL2ltcGcvWTU1TFp5SVNWTW5CU1pXcTN2MGFPbnBkWkVyVE4wRnlrbGZ1NWcvcHdaakpEWVY1TzAuanBnP3NpemU9MTgxM3gyMTYwJnF1YWxpdHk9OTUmc2lnbj0wM2I2YzU1ZjY4MDM3YTdmMmQ0NTkyNmU3MzFjNDQyYiZ0eXBlPWFsYnVt[/img2]

Николай Александрович Бестужев. Портрет Никиты Михайловича Муравьёва. 1836. Петровская тюрьма. Коллекция И.С. Зильберштейна, станковая графика. Картон тонкий, акварель. 190 х 145 мм. Государственный музей изобразительных искусств имени А.С. Пушкина. Москва.     

С.А. Рубаник, кандидат юридических наук, старший преподаватель кафедры «Теория права, государства и судебной власти». Российская академия правосудия, Москва.

Никита Михайлович Муравьёв: формирование государственно-правовых взглядов

На протяжении более 190 лет, прошедших после восстания декабристов, интерпретация исторической сущности самого движения декабристов и его политической идеологии была неизменно актуальна и, как подчеркивал Н.Н. Деев, в оценках движения декабристов весьма явно проявлялась политическая позиция самих интерпретаторов.

С первой половины XIX века интерпретации декабристов А.И. Герценом и Н.П. Огаревым противостояли, с одной стороны, официальная правительственная версия, представлявшая декабристов чуждым и случайным для России элементом, с другой - либеральная интерпретация, видевшая в деятельности и идеологии декабристов не более, нежели выступление кучки заговорщиков. Марксистская концепция движения декабристов, основоположником которой явился В.И. Ленин, определяла декабристов как «дворянских революционеров».

В период между двумя мировыми войнами начинает складываться современное западное «декабристоведение», в работах представителей которого осуществлялся поиск «тоталитарных» и «авторитарных» черт советского строя в историческом прошлом России. Этот поиск нашёл своё отражение в двух акцентах,  доминирующих у тех или иных западных авторов: либо на либеральную (буржуазную и «аристократическую»), либо на «тоталитарно-деспотическую» или абсолютистскую сущность политико-правовой идеологии декабристов. Некоторые западные авторы пытались сочетать эти, казалось бы, несовместимые характеристики.

Элементы этих двух направлений встречаются у многих западных историков русской политико-правовой мысли. Исходной методологической базой подобных интерпретаций являлось либо отрицание своеобразия и оригинальности идеологии декабристов, стремление рассматривать её лишь с точки зрения влияния западной политической мысли, либо поиск корней идеологии декабристов в «отсталых», «консервативных» русских политико-правовых традициях. С этих позиций, например, пестелевская идея диктатуры временного верховного правления рассматривалась как вариация древней идеи «благожелательного деспотизма», или же само движение декабристов трактовалось как «конец аристократического реформизма».

В попытках доказать, что идеология декабристов была пестра, эклектична, собрана из разнородных течений и влияний, сторонники «либеральной» интерпретации обычно указывали на влияние таких теоретиков, как Д. де Трасси, Б. Констан, английских и американских конституционалистов. Отсюда вытекало утверждение, что главной целью декабристов было якобы «завершить  вестернизацию» России. Сторонники «абсолютистской» интерпретации ссылались на влияние французских революционеров-якобинцев, ассоциируя само якобинство с деспотическим диктаторством. В этом свете немало копий было сломано относительно истоков складывания взглядов на государство и право лидера Северного общества Н.М. Муравьёва.

Известно, что Н.М. Муравьёв (1795-1843) родился в богатой и респектабельной дворянской семье, близкой к императорскому двору. Его отец М.Н. Муравьёв принадлежал к числу сторонников Просвещения, характеризовался как «сановник и педагог, историк и поэт». Его далёкие предки – новгородские боярские дети – с ХV века служили русскому царю. Мать декабриста была дочерью богатейшего откупщика и сенатора Колокольцова, и, вступив в брак с М.Н. Муравьёвым, принесла своему мужу солидное приданое.

Отец будущего декабриста М.Н. Муравьёв окончил Московский университет, владел классическими и новоевропейскими языками, слыл знатоком античной литературы, хорошо разбирался в вопросах истории и философии. Карьеру при дворе он сделал благодаря личному обаянию и недюжинной образованности, благодаря которым и получил место воспитателя  великих  князей  Александра и Константина.

Отец Никиты Муравьёва не был чужд и политических интересов; известно, что он сотрудничал в Негласном комитете - кружке молодых друзей своего воспитанника, а затем императора Александра I, принимая участие при составлении различных планов и проектов. Однако более всего его занимали вопросы, касающиеся реформирования Московского университета, попечителем которого он состоял. М.Н. Муравьёв разработал новый либеральный Устав университета, выписывал для преподавания иностранных специалистов, создавал лаборатории, кабинеты и научные общества.

Первоначальное образование Никита получил в домашней среде под непосредственным руководством отца, затем поступил в Университет, где получал образование «по части математических наук». Известно, что он принимал деятельное участие в Московском обществе математических наук.

Благодаря такому воспитанию и образованию Никита Муравьёв стал широко образованным человеком, неустанно в течение всей своей жизни пополняющим багаж своих разнообразных познаний. Он, как и его отец, изучил древние и новоевропейские языки (французский, немецкий, английский, итальянский и польский); читал в подлиннике античные исторические и философские произведения, был хорошо знаком с литературой английского и французского Просвещения, знал и отечественную традицию. В своих произведениях он ссылался на «Наказ» Екатерины II, труды Десницкого, Щербатова, Болтина, Голикова, Сперанского, Мордвинова, текст Уставной Грамоты Александра I 1820 г.

Никита Муравьёв собрал большую коллекцию русских летописей, изучал их и делал самостоятельные извлечения и комментарии. Он, как замечала Н.М. Золотухина, «безусловно, испытал обаяние русской старины», результаты которого в дальнейшем сказались на выборе политической терминологии для проектов Конституции: «народное вече», «посадники», «тысяцкие» и т.п. Н.М. Муравьёв увлекся военной историей и, будучи еще молодым человеком, опубликовал замечательное по тому времени произведение «Рассуждение о жизнеописаниях Суворова».

К «Истории государства российского» Н.М. Карамзина он написал собственный комментарий «Мысли об истории государства  российского». Высокого оценивая труд Карамзина как историка, Н.М. Муравьёв вместе с тем во многом не соглашался с его политическими взглядами. Комментировал Н.М. Муравьёв и сочинение Д.И. Фонвизина «Рассуждение о непременных государственных законах», рассматривая его содержание применительно к царствованию Александра I.

Об увлечении в декабристской среде русской историей свидетельствуют многие декабристы. «В 1824 г. в кругу Северного общества возник первый кружок для более углубленного изучения русской истории. <...>  В  кружке «Зеленая лампа» составлялся словарь знаменитых русских людей, который резко расходился с официальной историографией». Декабрист Н.И. Тургенев вспоминал, что в Журнальном обществе Н.М. Муравьёв с успехом читал какие-то исторические пьесы. В связи со своими знаниями по военной истории Н.М. Муравьёв даже занимал официальную должность «по исторической части» при военном историке А. Жомнини, а впоследствии, уже находясь в Читинском остроге, он читал лекции по военной истории.

Есть достаточные свидетельства того, что во время работы над своими проектами Конституций Н.М. Муравьёв изучил Декларацию прав человека и гражданина 1789 г., французские конституции 1791, 1793, 1795, 1799 гг.; испанскую  конституцию 1812 г.; Конституционную хартию польского королевства, Декларацию независимости 1776 г. и конституцию  США 1787 г.,  а  также конституции 23 североамериканских штатов. Свой юридический кругозор он пополнил Кодексом Наполеона 1804 г.; Кодексом Юстиниана и «Обзором судебных учреждений Европы» Мейера.

Таков был тот фундамент, опираясь на который Никита Муравьёв составлял планы преобразований своего отечества, учитывая как политико-правовой опыт Запада, так и отечественные традиции. Поводом к размышлению и к горячему желанию реформировать политико-правовые порядки в стране у Муравьёва, как и у большинства декабристов, стало участие в Отечественной войне 1812 г. и последующее посещение стран Западной Европы в составе русских войск.

Будучи высокообразованными людьми, будущие декабристы не могли не замечать того, что Россия всё больше и больше отставала от передовых государств, строивших гражданское общество: крепостное право затрудняло развитие страны в промышленном, культурном и военном отношениях; помещики не имели стимулов к совершенствованию способов и технологии  ведения сельского хозяйства; недостаток свободной рабочей силы не давал развиться ремеслам и промышленности.

А.Е. Розен позднее писал в воспоминаниях: «Французская революция 1789 г. выгнала к нам тысячи выходцев, между ними людей весьма образованных из высших классов, много умных аббатов и всяких учителей по случаю вперемешку с аббатами заняли места воспитателей, и, сами, убежав от революции, посеяли в русском дворянском юношестве первые семена революции».

Подводя итог сказанному, представляется возможным сделать вывод о том, что Н.М. Муравьёв, как и другие декабристы, в своих государственно-правовых взглядах исходил из того идейно-политического материала, который был накоплен его предшественниками и современниками в России и за рубежом. В политических и философских сочинениях русских и западноевропейских мыслителей, в изучении конституционного устройства стран Европы, Северо-Американских Соединенных Штатов, политэкономии, древней и новой истории пытались они найти ответы на волнующие их вопросы о причинах бедственного положения российского государства, уяснить для себя возможные пути и средства необходимых преобразований, которые могли бы обеспечить благоденствие России.

Вполне естественно, что оценка такого сложного и масштабного явления, как политико-правовая идеология декабристов, - задача весьма сложная. Для выявления его сущности нужно, безусловно, исследовать влияние зарубежных идеологических течений, но прежде всего следует учитывать национальный характер данной политико-правовой идеологии, существование конкретно-исторических задач, стоявших перед мыслителями, а также неизбежную стадийность в развитии их мировоззрения.

Декабристы действительно испытали значительное влияние современной им прогрессивной западноевропейской и американской политико-правовой мысли. В.И. Ленин -и от этого никуда не уйти - отмечал, что руководители декабристов «были заражены соприкосновением с демократическими идеями Европы». Н.Н. Деев считал, что просветительские  идеалы связывали дворянскую революционность декабристов с революционностью западноевропейской буржуазии. Очевидно, с такой точкой зрения следует согласиться.

Декабристы, не будучи по своему социальному положению ни купцами, ни промышленниками, выступали за создание благоприятных условий для развития торговли и  коммерции. Просветители-декабристы верили, что представляют интересы всего общества - однако они не были «внеклассовыми интеллигентами», как утверждают некоторые западные авторы. 

Известно, что политические программы Северного и Южного обществ имели определенные различия, однако, видимо, совершенно неправомерным будет являться противопоставление этих программ, - так же как и противопоставление взглядов Н.М. Муравьёва и П.И. Пестеля, когда некоторыми авторами первый объявляется «основоположником русского либерализма», а второй - «непримиримым якобинцем», идеологом всесильной и деспотической государственной власти.

Можно, как представляется, с достаточными на то основаниями говорить о том, что политико-правовая программа декабристов соответствовала задачам прогрессивного развития России. Любой, чуть больший успех восстания 14 декабря 1825 г. дал бы свой результат в пробуждении России, её «забитого и неподвижного» народа. Однако и «выйдя сознательно на верную гибель», декабристы сыграли свою историческую роль в переходе к следующему этапу освободительного движения.

Историко-теоретическое значение идей декабристов связано с их заслугами в развитии политико-правовой мысли. Отвергая попытки посчитать их взгляды во всех отношениях лучше и выше идей и теорий, выдвинутых другими мыслителями рассматриваемой эпохи, надлежит вместе с тем воздать должное тому новому, что они внесли в политико-правовую мысль своего времени – в постановку проблем, углубление понимания государственно-правовых явлений, разработку общедемократических и гуманистических идей и требований государства и права. Важность вклада в это Н.М. Муравьёва переоценить трудно.


You are here » © Nikita A. Kirsanov 📜 «The Decembrists» » «Кованные из чистой стали». » Муравьёв Никита Михайлович.