Г. Лумпанова

«Жёлтиков монастырь - приятная цель для моих прогулок»: Декабрист М.И. Муравьёв-Апостол и архимандрит Платон

Под новый 1857 год амнистированный декабрист Матвей Иванович вместе с женой и двумя воспитанницами вернулся в Европейскую Россию из Сибири, где пробыл 29 лет. Ему было запрещено жить в обеих столицах, и местом своего жительства он выбрал Тверь, город, расположенный вблизи железной дороги, что создавало удобства для встреч с родственниками и друзьями. На новом месте предстояло найти себе занятие и знакомых, общение с которыми было бы по душе.

За 30 лет изгнания он отвык от светского общества с его правилами и порядками, и его утомляли визиты к незнакомым людям. Общительный, коммуникабельный Иван Пущин, товарищ по ялуторовской жизни, рекомендовал его своим родственникам, проживавшим в Твери, – племяннице Екатерине Ивановне и её мужу Алексею Павловичу Полторацкому, занимавшему должность председателя Тверской казённой палаты. Матвей Иванович ворчал: «Хорошо ему говорить, у него это легко получается».

Постепенно появились знакомые. Среди них, пожалуй, самыми первыми были Казанские: Гавриил Петрович, его жена и отец.

До службы в Твери Гавриил Петрович жил и работал в Тобольске, куда попал после окончания Главного педагогического института. Он преподавал в гимназии и снискал уважение среди декабристов. Евгений Оболенский охарактеризовал его как «предоброго, прехорошего, честного и добросовестного человека». Он женился на Юлии Александровне Бронниковой, дочери хозяйки дома в Ялуторовске, в котором жил Иван Пущин. В 1850 г. Гавриил Петрович с женой уехал из Сибири. По дороге он остановился в Ялуторовске, и, вероятно, в это время с ним познакомился и Матвей Иванович.

Оболенский дал Казанскому письмо-рекомендацию к своему брату Константину с просьбой помочь ему определиться на службу. Но в Москве он не устроился и приехал в Тверь, где в чине надворного советника был принят на службу в Тверское губернское правление и состоял непременным членом (как говорили в то время) тверской строительной и дорожной комиссии. Казанские жили недалеко от снимаемой Муравьёвым-Апостолом квартиры и частенько бывали у него. Гавриил Петрович снабжал Матвея Ивановича «С.-Петербургскими ведомостями», предоставлял ему ложу в театр, а его жена составляла воспитанницам декабриста в прогулках по городу.

Пётр Гавриилович в миру, или отец Платон в монашестве, был настоятелем Жёлтикова Успенского мужского монастыря в течение 10 лет, которым предшествовал долгий путь служения православной церкви. Он закончил Московскую духовную Академию, имел учёную степень магистра, знал несколько иностранных языков, занимал «священнические, ректорские, профессорские» и административные должности (иногда сразу несколько).

В 1833 г. по указу Святейшего синода и «вследствие высочайшего повеления» отец Платон освобождается от всех должностей, кроме должности архимандрита, и служит только в провинции. Какова причина такой немилости к отцу Платону, установить сейчас невозможно. В 1837 г. он становится настоятелем Новоторжского Борисоглебского монастыря, и с этого времени его жизнь до последних дней будет связана с Тверской губернией и Тверью.

Умный, образованный, знающий языки священнослужитель не был забыт верховной церковной властью. В 1838 г. ему поручают сделать перевод «Церковных правил с греческой кормчей на российский язык». Перевод был сделан блестяще, и в 1839 г. отец Платон был награждён орденом Св. Владимира 4-й степени и получил дополнительную должность члена Новоторжского духовного правления. Через год его переводят в Тверь настоятелем Отроч Успенского монастыря, а ещё через восемь лет он станет настоятелем Жёлтикова монастыря.

Государственная награда послужила основанием для принятия Тверским дворянским депутатским собранием решения о причислении его детей (Гавриила, Екатерины и Анны) к дворянскому сословию и занесении их в III часть родословной книги.

Впервые Муравьёв-Апостол посетил Жёлтиков монастырь весной или в начале лета 1857 г., и с ним был его племянник Михаил Бибиков. Монастырь находился в пяти верстах к западу от города в излучине реки Тьмаки, обнесён каменной оградой длиною в 400 метров и защищён сосновым бором. Место считалось одним из красивейших в окрестностях Твери (сейчас оно называется Мигалово, и леса вокруг него нет). Монастырь был построен святым Арсением, Епископом Тверским в 1394 г. Матвей Иванович и племянник осмотрели монастырь и остались довольны своей прогулкой.

28 августа Гавриил Петрович повёл Муравьёва-Апостола и его жену в Жёлтиков монастырь знакомиться с его настоятелем. Шли пешком, перешли речку Тьмаку через плотину у мельницы, миновали расположенную на окраине города фабрику и вступили в сосновый бор, излучавший крепкий смолистый запах. Речка извивалась вдоль лесной опушки, а у монастыря протекала под самой оградой.

Погода стояла тёплой, солнечной, но при последних шагах к дому настоятеля грянул гром, и хлынул крупный дождь. Гроза задержала их на несколько часов в монастыре. Знакомство с отцом Платоном состоялось. Они были ровесниками.

Архимандрит радушно встретил гостей, был внимателен к ним и ласков. Муравьев-Апостол пишет: «При моем первом явлении <…> я был обласкан архимандритом». Он угостил утомившихся гостей чаем, Марию Константиновну - постным кушанием, а затем показал монастырь. У всех посетителей вызывали интерес маленькая часовенка в честь Алексея Божьего человека и таинственные покои из трех комнат.

Отец Платон считал, что они были построены по указанию Петра I как место предполагаемого заточения его старшего сына Алексея, и его уверенность передалась Матвею Ивановичу. «Видел <…> комнаты, приготовленные для несчастного сына Петра I», - писал он своему племяннику Михаилу Бибикову в Москву. Вечером по распоряжению отца Платона гостей отвезли в экипаже. «Знакомство сделано. Цель для прогулки найдена», - сообщал Матвей Иванович.

Как скоро удалось Муравьёву-Апостолу еще раз навестить отца Платона, неизвестно. Следующая информация о посещении им архимандрита относится к 1858 году. 27 июля он с двумя воспитанницами, Августой и Аннушкой, ходили в монастырь к обедне и провели в нем целый день. Через несколько дней он навестил архимандрита, имея к нему просьбу. Духовное завещание, составленное им на свое имение Коршуновку в Тамбовской губернии, необходимо было засвидетельствовать подписями авторитетных лиц, и Матвей Иванович просил отца Платона поставить на нем свою подпись. Архимандрит выполнил просьбу декабриста.

5 августа 1858 г. в Жёлтиковом монастыре состоялось перенесение мощей его основателя святого Арсения на прежнее место его захоронения в придел Нерукотворного образа храма Успения Божьей матери после проведённого в нём ремонта. На торжественной церемонии присутствовали архиерей, прибывший из Петербурга, и вся местная знать, среди которой оказалась племянница Матвея Ивановича Екатерина, жена управляющего палатой государственных имуществ В.Г. Коробьина. Затем был обед. По словам Катеньки, – это был «великолепный пир» с лососиной «непомерной величины».

18 ноября 1858 г., в день именин отца Платона, вновь большая масса тверитян отправилась в Жёлтиков монастырь, чтобы поздравить его настоятеля. Мария Константиновна с воспитанницами поехали в монастырь днем, а Матвей Иванович со своим молодым другом, Евгением Якушкиным, сыном декабриста, ходили в монастырь во второй половине дня, когда гости разъехались.

В старину было заведено в дни Великого поста уходить на несколько дней в монастырь для уединения, размышления и молитвы. Так стал поступать в Твери и Матвей Иванович. 30 марта 1859 г. он пишет племяннику: «В среду вечером прощаюсь с житейской суетой.

Воспользуюсь своим отшельничеством, чтобы отвечать на все письма. <…> а их немало».

Отец Платон стал духовником Матвея Ивановича.

Шли годы. Молодые Казанские перебрались в Москву. Безусловно, круг знакомых Муравьева-Апостола расширился, с некоторыми из них он подружился. Особенно приятны ему были тверские реформаторы А.М. Унковский, А.А. Головачев, А.И. Европеус и др., с которыми он сблизился. Правительство готовило крестьянскую реформу, у которой были явные сторонники и недоброжелатели. Шла борьба мнений.

Матвей Иванович следит за ходом подготовки реформы и сочувственно относится к проекту Унковского, взгляды которого по крестьянскому вопросу он разделял. Временами Матвей Иванович продолжительно болеет и не выходит из дома, и тогда книги из библиотеки ему приносит племянник отца Платона. Вероятно, он продолжал ходить в Жёлтиков монастырь, но до 1861 г. упоминаний об этом в его письмах нет. А в 1861 г. отец Платон был включён в состав губернского статистического комитета.

В сентябре 1861 г. он, один, отправился в монастырь. В пути подвернулся попутчик. Вот как Матвей Иванович описывает их разговор: «Только что вышел из города, попался попутчик, крестьянин из деревни версты за две от монастыря. Всю дорогу мы говорили. <…> Разговор коснулся 1812 года. Ему было 9 лет, он очень хорошо помнит события 1812 г. <...> Рассказывал, как они выкопали яму в поперечнике в три аршина, и как французы неохотно давали себя спускать в нее, те же французы, которых живыми зарывали, были нами обогреты и одеты, когда началось их бедственное отступление».

Здесь необходимо дать небольшой комментарий. Известно, что отступая, Наполеон растерял свою армию. Пленных французов необходимо было содержать. Их отправляли почти во все губернии и каким-то образом распределяли. Может быть, доставленные в Тверскую губернию пленные поступали в распоряжение местных помещиков как дармовая рабочая сила, но сколь глубока была ненависть простого русского мужика к иноземцам, вторжение которых в Россию привело к физическим и материальным потерям, что они поспешили расправиться с ними не на поле брани, а в мирном селении.

Прошло полтора года. У Муравьева-Апостола возникла необходимость переделать духовное завещание, и в апреле 1863 г. с новым его текстом он ходил в Жёлтиков монастырь, где отец Платон вторично засвидетельствовал его своей подписью. Не исключено, что Матвей Иванович задержался в монастыре на несколько дней, чтобы по традиции провести в уединении и размышлении время.

26 июля этого же года в Твери скончалась и была похоронена в Жёлтиковом монастыре Авдотья Павловна, жена Ф.Н. Глинки, поэта и декабриста. Муравьёв-Апостол в это время находился в Москве. Вернувшись осенью в Тверь, он отправился в Жёлтиков монастырь к могиле умершей, которая оставила о себе хорошую память своей добротой, чуткостью, а также благотворительными делами. Нет сомнений в том, что он виделся и с отцом Платоном.

В апреле 1864 г. Матвей Иванович отправился в Жёлтиков монастырь и получил разрешение у отца Платона пробыть в обители четыре дня. Но через два дня к нему пришел монах с извинениями от настоятеля, что тот не может его принять. С архимандритом случился апоплексический удар, так назывался в то время инсульт, состояние здоровья было плохое, память угасала.

Вероятно, отец Платон давно болел, и было от чего болеть. В последние годы его жизни взаимоотношения с митрополитом Филаретом ухудшились. Путешествующий по волжским городам писатель-публицист М.И. Семевский, побывав в Жёлтиковом монастыре и услышав от Платона легенду о предназначении таинственных палат, опубликовал в 1860 г. этот рассказ в журнале «Русский вестник».

Митрополит Филарет, «не любивший Платона, прочитал его и написал в Синод, и возникло целое и неприятное для архимандрита дело».

В августе 1864 г. «удар» с отцом Платоном повторился. Муравьев-Апостол с сыном архимандрита Гавриилом Петровичем ходил в Жёлтиков монастырь навестить больного. Декабрист сообщает племяннику: «<…> отец в жалком положении». Его вид напомнил ему товарища по сибирской ссылке Ентальцева, страдавшего психическим заболеванием. 5 января 1865 г. после вечерни он пришел в свою келью сильно утомленным, и, по словам инспектора врачебной управы К.Н. Пупарева, «впал в спячку и не просыпался до смерти». 9 января в 2 часа дня он скончался, а 12 - его похоронили в Жёлтиковом монастыре.

Декабрист Муравьев – Апостол пишет в последний раз о нем следующие слова: «Вчера мы отдали последний долг моему духовнику архимандриту Платону, истинно доброму человеку. При моем первом явлении <...> я был обласкан архимандритом Платоном, неизменно он оставался благосклонным ко мне. Жёлтиков монастырь служил для меня приятной целью для моих прогулок <...>. Мне <...> грустно подумать о новой потере, выпадающей вновь на мою долю». За восемь лет после амнистии из жизни ушли несколько его товарищей по сибирской ссылке.

Муравьёву-Апостолу везло на знакомства и дружбу с умными, добрыми и отзывчивыми людьми. Сокрушаясь по поводу смерти отца Платона он в том же письме пишет: «Я имел счастье иметь друзей, которые всегда заботились обо мне. В старости пришлось узнать счастье, которым по милости Всевышнего я пользовался».

Он проживет в Твери еще три года, потом переедет в Москву. Вряд ли он посещал Жёлтиков монастырь: цель для прогулки пропала, да и здоровье его ухудшилось. Невольный виновник трудных последних лет жизни отца Платона М.И. Семевский еще раз приедет в Тверь в 1886 г. и побывает в Жёлтиковом монастыре. Он отыщет могилу отца Платона и поклонится его праху. Ни памятника, ни креста на могиле этого доброго человека он не увидит.

Матвей Иванович Муравьёв-Апостол

М.И. Серова, доктор исторических наук

Матвей Иванович Муравьёв–Апостол [25.04.1793, С.-Петербург - 21.2 (5.3.) 1886, Москва; похоронен в Новодевичьем монастыре], старший сын Ивана Матвеевича и Анны Семёновны, родной брат казнённого декабриста Сергея Муравьёва-Апостола, двоюродный брат Никиты и Александра Муравьёвых и троюродный брат Михаила Лунина.

Детские годы Матвея прошли главным образом в Германии (Гамбург), Испании и Франции. Получил блестящее образование сначала дома, а затем – в парижском пансионе Хикса. До переезда в Россию, что случилось в 1809 г., европейски воспитанный Матвей, как и его брат Сергей, не подозревали даже, что на родине господствует крепостнический строй, и только у самой границы Анна Семёновна открыла им эту истину.

Переезжая из Пруссии в Россию, дети увидели казака на часах, выскочили из кареты и бросились его обнимать, а когда тронулись в дальнейший путь, то услышали от матери: «Я очень рада, что долгое пребывание за границей не охладило ваших чувств к родине, но, готовьтесь, дети, я вам должна сообщить ужасную весть; вы найдёте то, что и не знаете: в России вы найдёте рабов!».

В 1811 г. Матвей поступил в петербургский Корпус инженеров путей сообщения, но проучился там всего четыре месяца, т.к. приближалась война с Францией, и Матвей определился в л.-гв. Семёновский полк в чине подпрапорщика. В полку он познакомился с будущим декабристом И.Д. Якушкиным, дружба с которым прошла через всю последующую их жизнь. Кроме того, в полку служили кузен Артамон Муравьёв и Николай Муравьёв, основатель раннедекабристской организации «Чока» (Сахалин), организованной на принципах «Общественного договора» Ж.-Ж.Руссо. Все они и стали участниками этого общества, оставаясь до конца своих дней верными его декабристским принципам.

С началом Отечественной войны 1812 года в составе полка Матвей Иванович участвовал в сражении при Бородине, где за отличие был награждён по большинству голосов от нижних чинов седьмой роты знаком отличия Военного ордена (№ 16698) и произведён в прапорщики. Участвовал в битвах при Тарутине и Малоярославце, в заграничных походах 1813-1814 гг., где отличился при Люцене, Бауцене и Кульме. Получил ранение в ногу, награждён орденом Анны 4-й степени. Участвовал в знаменитой Лейпцигской битве и в боях под Парижем.

Пройдя всю войну на территории России и в европейских походах в составе Семёновского полка, Матвей возвратился с ним из Франции: 22 мая 1814 г. полк выступил из Парижа, 13 июня отплыли на кораблях из Шербурга, 18 июля высадились в Петергофе, 30 июля в составе Российской гвардии Семёновский полк торжественным маршем вступил в Петербург.

В 1815 г. была основана масонская ложа «Трёх добродетелей» (её инсталляция – 11.01.1816 г.), в которую вступили будущие декабристы С.Г. Волконский, один из основателей ложи, Матвей и Сергей Муравьёвы-Апостолы, Никита Муравьёв и П.И. Пестель. Как писал Н.М. Дружинин, здесь уже «перед нами – рационалистическая среда передовых офицеров, которые ищут опоры для тесного дружеского объединения».

Однако вскоре будущие декабристы разочаровались в масонстве, ибо такого рода братство не отвечало внутренним потребностям передовых дворян в осмыслении реальной действительности, в проникновении в смысл событий и определении собственного отношения к ним. В сознании «первенцев свободы» шёл процесс формирования политической культуры, а он требовал не только индивидуального осмысления, но и коллективного.

9 февраля 1816 г. в казармах Семёновского полка, на квартире братьев Матвея и Сергея Муравьёвых-Апостолов, встретились с ними Александр Николаевич Муравьёв, Никита Муравьёв, С.П. Трубецкой, И.Д. Якушкин. Ими было организовано тайное общество Союз спасения.

Оно отвечало потребностям политического сознания декабристов, тяге к коллективному осмыслению российской действительности и истинному братству в борьбе за осуществление политических идеалов. К началу 1817 г. уже был написан специально созданной авторитетной комиссией Устав Союза. П.И. Пестель на следствии по делу декабристов признался: «Статут первоначального общества нашего был не менее одним составлен, но Комиссиею, обществом назначенной, из трёх членов и секретаря. Члены были: князь Сергей Трубецкой, князь Илья Долгоруков и я, а секретарь – князь Шаховской».

Итак, Матвей вместе с братом Сергеем – участники теперь уже тайного общества, цель которого предельно точно определил И.Д. Якушкин: «Содействовать благу России» и далее: «…тут (в тайном обществе – М.С.) разбирались главные язвы нашего отечества: закоснелость народа, крепостное состояние, жестокое обращение с солдатами, которых служба в течение 25 лет была каторга; повсеместное лихоимство и грабительство и, наконец, явное неуважение к человеку вообще. То, что называлось высшим образованным обществом, большею частию состояло тогда из староверов, для которых коснуться которого-нибудь из вопросов, нас занимавших, показалось бы ужасным преступлением. О помещиках, живущих в своих имениях, и говорить уже нечего».

В то же время продолжался рост военной карьеры Матвея Ивановича: в 1818 г. он в чине поручика был назначен адъютантом к малороссийскому генерал-губернатору князю Н.Г. Репнину и переехал на Украину. Когда произошёл бунт Семёновского полка в столице, и полк был раскассирован, Матвей Иванович, оставаясь адъютантом Репнина, был переведён в л.-гв. Егерский полк.

Характер М.И. Муравьёва-Апостола, сложившийся на исповедовании декабристских убеждений, проявился в частном случае. В 1822 г. на парадном обеде у князя Н.Г. Репнина, в Киеве, Матвей Иванович демонстративно отказался поднять тост за здоровье императора и вылил вино на пол, поссорился с Репниным, оставил должность адъютанта и перевёлся в армейский Полтавский пехотный полк.

В моральном плане переход из гвардии в армию считался по тем временам явным понижением карьеры. Однако декабрист пошёл на это. В 1823 г. он вышел в отставку в чине подполковника и больше уже не возвращался на военную службу. Местом его жительства стала столица – Петербург, а также отцовское имение Хомутец Миргородского уезда Полтавской губернии.

Свобода от обязательной службы позволила Матвею Ивановичу активно заниматься делами тайного общества. Исследователь декабризма Н.А. Рабкина на конкретно-историческом материале доказала активную и плодотворную деятельность М.И. Муравьёва-Апостола в 1820-х гг. в трёх тайных обществах. Фактически же он стоял у истоков и занимался практической работой в пяти тайных обществах: в 1811 г. – тайная раннедекабристская организация – «Чока» (Сахалин), 1816-1818 гг. - Союз спасения, в 1818 г. Матвей Иванович был одним из основателей Союза благоденствия, в 1820-1825 гг. он – член Южного тайного общества декабристов, в 1823-1825 гг. - один из учредителей филиала Южного тайного общества в Петербурге.

В 1823 г. руководитель Южного тайного общества П.И. Пестель направил Матвея Ивановича в Петербург как своего доверенного представителя с очень важной миссией: провести переговоры с руководителями Северного тайного общества о путях слияния двух обществ, проведении объединительного съезда и выработке общей программы. Переговоры шли трудно и достигнуть соглашения по названным пунктам М.И. Муравьёву-Апостолу не удалось.

Резко отрицательную позицию по всем ключевым вопросам переговоров занял руководитель северян Н.М. Муравьёв. Однако Матвей Иванович проявил активность в деле вербовки на сторону «южан» многих из Северного общества. Более того, он лично принял в члены южного филиала Северного общества нескольких молодых кавалергардов, что, по мнению П.И. Пестеля, было очень важно: будущее революционное выступление мыслилось как массовое участие в нём офицеров гвардии и армии.

Весной 1824 г. в Петербург приехал П.И. Пестель для ведения переговоров об объединении обществ. Он провёл учредительное собрание филиала Южного общества, на котором присутствовал и М.И. Муравьёв-Апостол, произнёс часовую речь, в которой подробно изложил свою политическую программу - «Русскую правду».

Убеждённые доводами и логикой выступления П.И. Пестеля, кавалергарды-члены петербургского филиала Южного общества выразили полную готовность следовать изложенной программе. Позже, в следственных показаниях Пестель признался: «Вадковский, Поливанов, Свистунов, Анненков (все четверо - кавалергардские офицеры) и артиллерийский Кривцов…находились в полном революционном и республиканском духе». Всего к концу 1825 г. численность петербургского филиала Южного общества достигла 24 человек, и в этом была немалая заслуга Матвея Ивановича Муравьёва-Апостола.

По оценке Н.М. Дружинина, члены петербургской ячейки Южного общества, как «воинствующие республиканцы, готовые на самые решительные насильственные меры», «бредили проектами цареубийства и выражали стремление к немедленным действиям».

В центре этих планов находился М.И. Муравьёв-Апостол. Он готовился к тому, чтобы стать участником «когорты обречённых». Предполагалось, что в неё войдут десять молодых людей, не связанных семьями, безупречно смелых и самоотверженных: заведомо зная о личной обречённости, они должны решиться на истребление царской фамилии.

В конечном счёте всё ограничилось разговорами и предположениями, не имевшими никаких практических действий в этом плане. Однако факт согласия М.И. Муравьёва-Апостола, П.Н. Свистунова и других на цареубийство, установленный следствием, повлиял на вынесение им суровых приговоров, тем более, что следствие фактически только эту версию и рассматривало, игнорируя другие побудительные мотивы к восстанию: необходимость отмены крепостного права, изменение политического режима, модернизацию экономики, армии, развитие народного просвещения и др.

Как развивались дальнейшие события - общеизвестно: не достигнув соглашения по ключевым вопросам в 1824 г., Юг и Север договорились о возможном консенсусе на 1826 год и по результатам его должно было готовиться совместное выступление на основе, как убеждён был П.И. Пестель, программы южан – «Русской правды». Однако династический кризис, вызванный неожиданной кончиной императора Александра I 19 ноября 1825 г., вынудил декабристов к открытым выступлениям против самодержавно-крепостнического строя раньше: в Петербурге – 14 декабря 1825 г., а на Юге (восстание Черниговского полка) – 29 декабря 1825 г. – 3 января 1826 г.

В силу неподготовленности, разрозненности сил и руководства, заведомого предательства и последовавшего ареста руководителей Южного тайного общества и других факторов, восстание, как известно, потерпело поражение. Начались аресты, следствие и репрессии.

Матвей Иванович был активным участником восстания Черниговского полка вместе с братьями Сергеем Ивановичем, руководителем восстания, и Ипполитом, младшим, которому было всего 19 лет. В день разгрома восстания Черниговского полка 3 января 1826 г. в поле между сёлами Ковалевкой и Королевкой Матвей Иванович находился вместе с товарищами и братьями с оружием в руках, видел смерть младшего, Ипполита (он, раненный в руку и не желая сдаваться в плен, застрелился). Сергей был ранен в голову и взят в плен вместе с Матвеем правительственными войсками.

Арестованного Матвея Ивановича доставили в Петербург на главную гауптвахту 15 января 1826 г., а 17 января он был переведён в Петропавловскую крепость в № 20 бастиона Трубецкого с сопроводительным царским рескриптом: «присылаемого Муравьёва, отставного подполковника, посадить по усмотрению и содержать строго».

В мае 1826 г. Матвей Иванович показан в № 35 Кронверкской куртины той же крепости. Шло следствие. Матвей Иванович тяжело переживал смерть Ипполита, ранение и арест Сергея, его снедала жалость к осиротевшему отцу, состояние духа его было угнетённым. Он пытался выгородить брата, брал всю вину на себя, намеренно увеличивал свою ответственность.

На рассвете 13 июля 1826 г., в день казни брата Сергея вместе с П.И. Пестелем, К.Ф. Рылеевым, М.П. Бестужевым-Рюминым и П.Г. Каховским, Матвея Ивановича и других декабристов вывели на крепостной плац. Над их головами сломали шпаги, мундиры бросили в огонь, а на кронверке Петропавловской крепости возвышалась виселица.

Матвей Иванович Муравьёв-Апостол был осуждён Верховным уголовным судом, а фактически указом императора Николая I, изданном 10 июля 1826 г., по первому разряду - к смертной казни. Этим же указом царь заменил смертную казнь лишением чинов, дворянства и 20-летней каторгой с последующим поселением в Сибири.

17 августа 1826 г. Матвей Иванович был отправлен в Роченсальм - форт Слава на берегу Финского залива. При этом переезде в станционном доме ожидали узников их родственники: Матвея Ивановича – сестра Екатерина Ивановна Бибикова и Екатерина Фёдоровна Муравьёва; И.Д. Якушкина - жена А.В. Якушкина и тёща Н.Н. Шереметева, женщина умная, волевая, пользовавшаяся большим уважением и авторитетом среди декабристов. В этой партии узников вместе с М.И. Муравьёвым-Апостолом находились также А.А. Бестужев, А.П. Арбузов и А.И. Тютчев.

«Форт Слава был построен по проекту укрепления Финляндской границы, составленному в 1791 г. А.В. Суворовым. Он представлял собой огромную круглую башню, как будто выросшую из воды, в которой были приготовлены казематы для узников-декабристов. Вид её был мрачным и не предвещал нам ничего доброго», - вспоминал позже И.Д. Якушкин. И далее: «нас разместили поодиночке в казематы и заперли на замок…По стене стояла кровать с соломой, стол и несколько стульев довершали принадлежность каземата…было темно и сыро».

22 августа того же года по конфирмации срок каторжных работ Матвею Ивановичу был сокращён до 15 лет. Из форта Слава он был переведён в Шлиссельбургскую крепость, откуда 2 октября 1827 г. отправлен по высочайшему повелению прямо на поселение в Сибирь, без отбытия каторги. Местом поселения царь определил далёкий Вилюйск на севере Сибири, на реке Вилюе, притоке Лены в 800-х верстах от Иркутска.

Девяностолетним стариком, за три года до смерти, Матвей Иванович вспоминал: «Вилюйск, куда закинула меня судьба в лице петербургских распорядителей, помещался на краю света… Вилюйск нельзя было назвать ни городом, ни селом, ни деревней; была, впрочем, деревянная церковь, кругом которой расставлены в беспорядке и на большом расстоянии друг от друга якутские юрты и всего четыре деревянных небольших дома».

Матвей Иванович поселился в юрте с льдинами вместо стёкол, готовил сам себе в чувале обед, завёл корову, читал, учил якутских детей. Он даже занялся устройством школы для детей разных сословий и национальностей. Обучал их чтению, письму, арифметике, а за неимением учебников сам составил несколько учебных пособий. После отбытия в Бухтарминскую крепость педагогическую деятельность в Вилюйске, начатую М.И. Муравьёвым-Апостолом, продолжил крестьянин-декабрист Павел Фомич Выгодовский (настоящая фамилия - Дунцов) (1802 - 12.12.1881), вторично арестованный и высланный сюда в 1855 г. из Нарыма за пропагандистскую деятельность.

О жителях отдалённого и заброшенного края России – якутах, Матвей Иванович вспоминал с большой теплотой. Были там и другие русские поселенцы - столяр, из бывших каторжников – казак Жирков и талантливый врач Уклонский, окончивший в своё время Московский университет с золотой медалью, но совершенно спившийся здесь, на краю земли, от тоски и безысходности.

Сестра Матвея Ивановича, Екатерина Ивановна Бибикова, супруга нижегородского губернатора, фрейлина императрицы, беспрестанно хлопотала об улучшении участи единственного оставшегося в живых брата - просила перевести его из сурового края в западную Сибирь, ближе к Европейской России. 13 марта 1829 г. ходатайство было удовлетворено, и Матвею Ивановичу был разрешён перевод в Бухтарминскую крепость Омской области, куда он прибыл 5 сентября 1829 г.

Генерал-губернатор Западной Сибири приказал коменданту Бухтарминской крепости по прибытии ссыльного «принять его и назначить ему непременное и безотлучное жительство в самой крепости иметь за ним строгий надзор, как за поведением его, так и за тем, чтобы он ни под каким видом не осмеливался отлучаться из крепости». Царь и местная администрация боялись влияния декабристов на сибиряков, предпринимали любые меры для их изоляции и наблюдения за ними и даже за образом их мыслей. Об этом свидетельствует дополнение к вышеприведённой инструкции, сделанной начальнику крепости генералу Де Сен-Лорану: «Затем предваряю в/б., что Муравьёв-Апостол был известный вольнодумец… тем обязываетесь вы иметь наблюдение за образом мыслей его».

Как только декабрист прибыл в Бухтарминскую крепость, к нему был приставлен полицейский караул и определено жильё в форштадте крепости, хозяин которого также был обязан сообщать коменданту о поведении и настроении ссыльного. Таким образом, Матвей Иванович оказался под двойным наблюдением. Комендант же крепости обязан был ежемесячно доносить шефу жандармов А.Х. Бенкендорфу об образе жизни и поведении ссыльного декабриста.

Исследователь жизни М.И. Муравьёва-Апостола в Бухтарминской крепости А.Д. Колесников на основе тщательного анализа архивного материала государственного архива Омской области установил факт безукоризненного поведения декабриста на поселении. Более того, на протяжении семилетнего пребывания Матвея Ивановича в Бухтарме не было ни одного случая каких-либо претензий к нему со стороны местных властей. Все донесения однотипного содержания: «назначенный на поселение М.И. Муравьёв-Апостол ни в каких закону противных поступках не замечен…занимался чтением книг, имеющихся у него на французском и немецком диалектах». Книги, письма и деньги присылала ему сестра, Екатерина Ивановна Бибикова.

Конечно, декабриста тяготил приставленный к нему караул и особенно запрет выходить за пределы крепости, о чём он и пожаловался сестре. Она составила новое прошение на имя А.Х. Бенкендорфа, где просила «о снятии излишних ограничений в передвижении её брата», и шеф жандармов отреагировал положительно на данное прошение: коменданту крепости был дан совет «позволять ссыльному выходить за ограду крепости».

Как прямое следствие этих «послаблений» было установление доброжелательных отношений ссыльного декабриста с местным населением и офицерами гарнизона крепости. В 1829–1836 гг. Матвей Иванович Муравьёв-Апостол был в Бухтарме единственным ссыльным декабристом. Он, человек высокой культуры, образованности, носитель передовых идей века, естественно, притягивал к себе внимание местной интеллигенции.

Общение с декабристом вносило в среду обитателей крепости, форштадта и местного населения в округе живую жизненную струю. Кроме того, Матвей Иванович готов был искренне и совершенно бескорыстно помогать местным людям развитием среди них образования, медицинским воспомоществованием, деньгами. Так, А.Д. Колесников приводит в исследовании факт дарения декабристом своего дома коллежскому асессору Бухтарминской пограничной таможни Андрееву «единственно из человеколюбия, по той причине, что он, Андреев, имеет семейство», для которого «приличной квартиры в крепости отыскать не мог, а сам Муравьёв перешёл на квартиру в дом управляющего таможней коллежского асессора Крока, с которым имеет один стол».

Многие представители местной интеллигенции отдавали своих детей в обучение к Матвею Ивановичу, и он с большим удовольствием и энтузиазмом занимался их образованием. Кроме того, его библиотека, постоянно пополнявшаяся новыми книгами и журналами, пользовалась спросом среди местной интеллигенции.

В 1832 г. Матвей Иванович женился на дочери местного священника Марии Константиновне Константиновой (1810-1883). Их сын умер в детском возрасте в 1837 г. Родители взяли на воспитание двух сирот, дочерей ссыльных офицеров – Августу Созонович и Анну Бородинскую. Воспитанницы Муравьёвых-Апостолов в 1860 г. получили право называться Матвеевыми, им были присвоены права личного почётного гражданства. Факт женитьбы на девушке из уважаемой семьи ещё больше укрепил авторитет ссыльного декабриста в глазах местного общества. Муравьёвы были желанными гостями на многих семейных праздниках и крестинах детей в качестве крестных родителей.

Однако среди всеобщего доброжелательства А.Д. Колесников обнаружил в документах свидетельства и враждебного отношения к декабристу и его семье. Так, в государственном архиве Омской области исследователь встретил донос некоего пакгаузного надзирателя бухтарминской таможни Петрова, который, заметив дружеские отношения своего начальника Макарова с Муравьёвым тут же донёс по начальству «о непозволительных отношениях Макарова с государственным преступником».

Капитан Страшников, временно исполнявший обязанности коменданта, поспешил провести «следствие» и, сделав необоснованные выводы, направил их в Омск. По этому поводу открылась переписка, от Макарова потребовали объяснений. В них он самым положительным образом охарактеризовал М.И. Муравьёва-Апостола, подчеркнув его добропорядочное и безукоризненное поведение.

Расследование было поручено майору Андрееву, ранее упомянутому, который завершил его в пользу ссыльного декабриста. Однако в сознании сибирского начальства зародилось беспокойство по поводу дружеских отношений ссыльного декабриста с местным населением, и в конце 1835 г. начальник Сибирского округа жандармов Маслов обратился с ходатайством к Бенкендорфу о переводе М.И. Муравьёва-Апостола из Бухтармы в один из городов Тобольской губернии. Выбранный Матвеем Ивановичем Курган был отвергнут царём: «…в Кургане уже достаточно государственных преступников», и местом нового поселения был утверждён Ялуторовск, в котором декабрист прожил почти 20 лет.

1 октября 1836 г. Муравьёвы-Апостолы прибыли в Ялуторовск. Там уже жили на поселении товарищи-декабристы: И.Д. Якушкин, Е.П. Оболенский, И.И. Пущин, В.К. Тизенгаузен, Н.В. Басаргин, А.В. Ентальцев. Колония соратников была дружной, как, впрочем, во всех других декабристских поселениях. По свидетельству И.И. Пущина, дважды в неделю (в четверг – у Пущина, в воскресенье – у Муравьёва-Апостола) все собирались вместе и «толковали откровенно», «жили ладно».

Эти же факты подтверждает и Н.В. Басаргин. В своём «Журнале», своеобразных воспоминаниях о пережитом, он особо выделил ялуторовскую колонию декабристов, отметил их дружбу между собой: «Не проходило дня, чтобы мы не виделись и, сверх того, раза четыре в неделю обедали и проводили вечера друг у друга… Между нами всё почти было общее, радость или горе каждого разделялось всеми, одним словом, это было какое-то братство – нравственный и душевный союз».

А вот совершенно потрясающее свидетельство самого Матвея Ивановича, сделанное им в письме к своей воспитаннице А.П. Созонович: «Когда наступил час расставания (в 1853 г. М.А. Фонвизин получил высочайшее разрешение вернуться на родину, в центральную Россию и заехал в Ялуторовск для прощания с М.И. Муравьёвым-Апостолом и И.Д. Якушкиным – М.С.), М.А. (Фонвизин – М.С.) нас всех дружески обнял. Ивану Дмитриевичу поклонился в ноги за то, что он принял его в наш тайный союз».

Кроме того, для Матвея Ивановича в Ялуторовске открылась возможность продолжать любимое дело – образовывать и воспитывать местных детей, продолжать просветительскую деятельность. Дело в том, что Иван Дмитриевич Якушкин вёл активную работу по созданию школ для мальчиков и девочек, в которых преобладала ланкастерская система обучения, давно освоенная многими декабристами ещё в войсках, в т.ч. и Матвеем Ивановичем. И вот теперь он со всем жаром души отдался этой работе. Его богатая библиотека открыла двери для местной интеллигенции. Энергии Матвея Ивановича хватало и на медицинское воспомоществование бедным жителям Ялуторовска и округи.

Кроме того, не оставлял он и любимое занятие сельским хозяйством. Ещё в Вилюйске он приобрёл опыт выращивания картофеля в суровых условиях Сибири. Эти опыты продолжались, и весьма успешно, а местное население училось новым агрономическим приёмам. Таким образом, декабристские принципы жизни, убеждений и поведения оставались для Матвея Ивановича и других его товарищей главными побудительными мотивами жизни в условиях сибирской ссылки.

Большую помощь и участие принял Матвей Иванович в переписке новых «наступательных» сочинений М.С. Лунина. Так, рукой М.И. Муравьёва-Апостола было сделано два списка «Писем» Лунина.

В Отделе письменных источников (ОПИ ГИМ) (Ф. 249. - Матвея Ивановича Муравьёва-Апостола) хранится переплетённая тетрадь под № 3, которая содержит две серии «Писем из Сибири», «Разбор Донесения…» и «Взгляд на польские дела» Лунина. Тетрадь имеет владельческую надпись: «Принадлежит Александру Илларионовичу Бибикову (родственник Муравьёвых-Апостолов – М.С.). Ялуторовск, 1851. Писана Матвеем Ивановичем Муравьёвым-Апостолом». На листах 8-23 тетради М.И. Муравьёва-Апостола - 16 писем первой серии ранней редакции, по-французски.

В конце предисловия поставлена дата – «1837» и указано место написания – «Ourika pres d’ Irkoutsk» (Урика близ Иркутска), отсутствующее в текстах Лунина. Вторая серия «Писем» (лл. 27-60) включает все десять посланий декабриста. Аналогично этому документу в ГАРФ (Ф. 1153 – Муравьёвых) хранится тетрадь того же состава, что и альбом А.И. Бибикова: Матвей Иванович Муравьёв-Апостол в 31-ю годовщину казни декабристов 13 июля 1857 г. переписал две серии «Писем из Сибири» Лунина.

Списки лунинских сочинений, произведённые рукой Матвея Ивановича Муравьёва-Апостола, позволяют сделать предположение о причастности М.И. Муравьёва-Апостола к появлению лунинского «Разбора…» в бесцензурной печати А.И. Герцена и Н.П. Огарёва.

Из письма М.А. Фонвизина Ивану Ивановичу Пущину от 4 марта 1841 г. явствует, что в 1841 г. Матвей Иванович был очень болен, обращался к Бенкендорфу за разрешением на лечение в Тобольске, но получил отказ. Только спустя полтора года, в 1842 г., ему было разрешено лечение в этом городе, куда он и прибыл, что известно из письма М.А. Фонвизина И.Д. Якушкину от 25 ноября 1842 г. В том же письме автор сообщает, что Матвей Иванович остановился у П.Н. Свистунова, который приобрёл у местного купца двухэтажный деревянный дом в центре города, ставший местом объединения многих поселённых там декабристов.

В Ялуторовске жизнь Матвея Ивановича и других декабристов оказалась тесно связанной с просветительской и педагогической деятельностью. 7 августа 1842 г. И.Д. Якушкин открыл училище по ланкастерской системе обучения для мальчиков, а 1 июля 1846 г. – для девочек. В обоих училищах преподавались чтение по славянской и гражданской печати, письмо, начала арифметики, «краткий Катехизис и краткая Священная история», российская грамматика, география и российская история. Преподавание по всем этим предметам распределили между собой все декабристы ялуторовской колонии, в т.ч. и Матвей Иванович. Сам И.Д. Якушкин в школе для мальчиков преподавал «начала алгебры, геометрии и механики», а также 1-ю часть латинской и греческой грамматики.

Обширная программа усваивалась детьми сравнительно легко благодаря сочетанию классно-урочной системы и ланкастерской (системы взаимного обучения). Кроме того, учителя (декабристы), применяя комплексный метод, имели относительную свободу действий и возможность творчески подходить к проведению бесед, экскурсий, обучению ремёслам. Всё это вместе взятое вносило в обучение интерес, увлечённость и сравнительную лёгкость усвоения материала. Кроме того, в школе учились дети разных сословий и национальностей. Декабристы строго следили за тем, чтобы между детьми бытовали дружеские взаимоотношения. Вместе с горожанами обучалось много «крестьянских сирот из разных деревень и даже других уездов».

Их содержание обходилось за счёт декабристов. И, конечно, большую роль играли разработанные и созданные учебные и наглядные пособия. Пособия были насыщены разнообразным познавательным материалом с патриотическим содержанием, что делало их принципиально отличными от официальных учебников. Дети любили школу, а родители охотно отдавали своих детей на обучение. С 1843 г. школа И.Д. Якушкина официально именовалась Сретенским духовным училищем, но доступ в неё был открыт всем сословиям.

Довольно обширная программа, усваиваемая учащимися в течение четырёх лет, давала намного больше знаний, чем программа уездных училищ, не говоря уже о приходских.

С 1846 г. обе школы стали получать пособие «от городских доходов» в размере 200 рублей в год (помимо пожертвований от частных лиц – местных купцов и некоторых декабристов: П.Н. Свистунова, А.М. Муравьёва, М.А. Фонвизина). С 1842 по 1856 гг. в школу для мальчиков поступило 594 ученика, окончил курс 531; в школу для девочек с 1846 по 1856 гг. поступило 240 учениц, окончили её 192.

Большое содействие этим школам оказывал протоиерей Степан Яковлевич Знаменский, ставший другом декабристов. Все они отзывались о нём как о талантливом, высокообразованном и гуманном человеке, ратовавшем за просвещение народа. Фактически декабристские школы Ялуторовска стали лучшими, образцовыми во всей Западной Сибири, а ланкастерская методика, широко применяемая декабристами, получила распространение во всём крае. Отовсюду – из Кургана, Ишима, Тобольска к И.Д. Якушкину ехали учителя за опытом организации школьного дела, а также за освоением методики обучения. Эти факты свидетельствовали о прогрессивном влиянии декабристов на дело народного просвещения в Сибири.

Декабристы же явились основоположниками образования и носителями передовой педагогической мысли и практики в России второй четверти и середины XIX века. Ялуторовская женская школа была первой всесословной среди женских школ не только Сибири, но и всей России.

Когда Матвей Иванович Муравьёв-Апостол покидал в соответствии с царской амнистией в ноябре 1856 г. Сибирь, ссылку, то запросил от директора мужской ялуторовской школы сведения о количестве учащихся за 14 лет. По спискам цифра оказалась весьма внушительной – 1 600 человек получили образование по ланкастерской системе в одной только школе.

Покинув Сибирь, Матвей Иванович отнюдь не расстался с передовыми идеями декабризма, а, напротив, продолжал их развивать, всё более понимая роль и значение самого народа в судьбах страны. Ему было уже совершенно ясно, что без участия самого народа решить ключевые моменты социально-государственного устройства невозможно. Об этом свидетельствует его письмо Г.С. Батенькову от 27 сентября 1860 года, когда в условиях ожесточённой борьбы между крепостниками и либералами шла подготовка отмены крепостного права: «Пусть народу будет предоставлено право самому хлопотать о своих делах … Великий Новгород, государь наш, доказал исторически, что нашему народу не чужда мысль о народоуправстве».

Матвей Иванович много размышляет не только о крестьянском вопросе, но и об истории, философии, юриспруденции, политике, литературе. Он остро критически оценивает николаевскую эпоху, время Александра II и всюду видит пороки самовластья, чиновной бюрократии, убежден в необходимости реформирования страны. Вот только одно из его суждений, касающееся реформ судопроизводства: «Объявление о преобразованиях судоустройства и судопроизводства принято было всеми так равнодушно. Что ждать путного от Валуева и прочих. Этот народ дорожит местом, деньгами, а что касается до России, не много думает о ней…

Отвратительная глупость петербургской бюрократии много виновата перед народом. Толку ждать от неё нет даже возможности. Никто не отнимет от него (царя – М.С.) добрых стремлений, но что он глуп, положительно можно сказать, разобрав всё, что делается у нас. Самому делать дела невозможно. Петры первые родятся веками. Ум его обозначается только одним, назначением помощников себе. Куда ни взглянешь – всё это люди ниже всякой посредственности, чтобы не сказать больше».

В другом письме тем же Бибиковым: «Бюрократия и централизация – вот гибель народов и источник неиссякаемых кровавых переворотов и той неурядицы, которую мы видим».

В письме Николаю Михайловичу Щепкину, издателю и общественному деятелю, от 30 января 1863 г., Матвей Иванович ещё более критичен: «Чтоб люди принимали живое участие в деле, надобно, чтоб они вперёд были убеждены в пользе, которую они принесут…К чему разделение на сословия людей, дышащих одним воздухом и вдобавок в деле, касающемся до всех? От петербургской бюрократии нельзя ничего ждать путного».

Очень трепетно относился Матвей Иванович к декабризму и его исторической оценке. Он радовался тому, что великий Л.Н. Толстой задумал роман о декабристах (дважды Лев Николаевич посетил Матвея Ивановича, и декабрист сообщил писателю много ценных сведений о своих товарищах). В 1895 г. Л.Н. Толстой опубликовал политический памфлет «Стыдно», где вспомнил о Матвее Ивановиче Муравьёве-Апостоле: «…как и его брат, и все лучшие люди его времени, телесное наказание он считал постыдным остатком варварства, позорным не столько для наказываемых, сколько для наказывающих…».

К тому же, декабристы до конца своих дней никогда не прекращали дружеских связей: и в Сибири, и на Кавказе, и после возвращения в центральную Россию после амнистии. Так, в Твери жил Матвей Иванович. И.И. Пущин и С.Г. Волконский, по крайней мере, дважды приезжали к нему. Шла интенсивная дружеская переписка между остававшимися в живых «первенцами свободы». Эти письма являются ценным источником наших знаний о мыслях, делах, отношениях декабристов, а также об их мировосприятии внутренней и внешней политики российского государства.

Так, предметом активного осмысления декабристами ещё в Сибири стали события Крымской войны. Резко критическую отповедь итогам войны сделал Матвей Иванович: «Последняя несчастная война обнажила все отвратительные раны нашего общества – они требуют врачевания немедленного».

Спустя шестьдесят лет после восстания декабристы оставались верны своим идеалам и заботились об объективных и правдивых оценках самого события и своей роли в нём. В связи с этим в 1857 г. в «Полярной звезде» А.И. Герцена была напечатана статья Матвея Ивановича Муравьёва-Апостола «Семёновская история», в которой он восстановил правду о восстании 16 октября 1820 г. в л.-гв. Семёновском полку.

Когда в конце 1860-х гг. Матвей Иванович переселился в Москву, то занялся безвозмездно тщательным редактированием у П.И. Бартенева в журнале «Русский архив» рукописи Н.И. Лорера «Записки», где она готовилась к печати. Он произвёл фактическую выправку «Записок», кропотливую сверку различных дат, имён и т.д., а также выправку стиля. Это произведение Н.И. Лорера представляет собой один из самых замечательных памятников декабристской мемуаристики.

Около сорока лет создавал свои «Записки декабриста» А.Е. Розен. Начав их писать ещё в читинской тюрьме, будучи молодым человеком, оказавшись причастным к важнейшему событию русской истории первой половины XIX в., завершил их умудрённым жизнью стариком, пережившим многих своих соузников и в 70–80-е гг. явившимся одним из «последних декабристов», хранителем их наследия. Осенью 1869 г. Розен читал главы своего труда П.Н. Свистунову, М.А. Бестужеву и М.И. Муравьёву-Апостолу, «которые выслушали его чтение с большим удовольствием и отозвались о его труде с искреннею похвалою».

11 августа 1857 г. в Москве скончался И.Д. Якушкин. В последний путь на Пятницкое кладбище его провожал и Матвей Иванович Муравьёв-Апостол.

Только в 1858 г. Матвей Иванович получил разрешение на ношение наград – Кульмского креста и военной медали 1812 года. В 1883 г. в связи с 200-летием л.-гв. Семёновского полка ему был возвращён солдатский Георгиевский крест, однако носить боевые награды оставалось уже недолго. Жизнь старого декабриста подходила к концу. Скончался Матвей Иванович Муравьёв-Апостол 21 февраля 1886 года в Москве, похоронен в Новодевичьем монастыре.

«В Москве, – как сообщают «Современные известия», – в храме святых Бориса и Глеба, у Арбатских ворот, 23-го февраля происходило отпевание скончавшегося 21-го февраля, девяностопятилетнего старца, одного из последних ветеранов отечественной войны 12-го года и одного из последних декабристов Матвея Ивановича Муравьёва-Апостола.

Отпевание совершил настоятель Иерусалимского подворья архимандрит Арсений в соборе с двумя священниками. По окончании отпевания гроб из храма был вынесен родными и близкими знакомыми покойного и на руках был несён до квартиры его в Филипповском переулке, в доме иерусалимского подворья, в сопровождении многочисленного кружка знакомых лиц из высшего общества.

Перед квартирою была отслужена лития, и затем гроб поставлен на погребальную колесницу, и печальное шествие направилось в Новодевичий монастырь для погребения там останков Матвея Ивановича. Покойный Матвей Иванович за участие в смутах в декабре 1825 года был приговорён к повешению, но казнь ему была заменена, по лишении чинов и дворянства, каторгою без срока.

В Бозе почивший император Александр II простил и возвратил Муравьёва-Апостола из Сибири; ныне царствующий император в 1883 году в коронацию возвратил старцу потомственное дворянство и солдатский Георгиевский крест, полученный им за храбрость в битвах с французами, и пожаловал ему ежегодную пенсию в 400 руб., а прибывший на коронацию Черногорский князь Николай наградил его орденом Даниила 1-й степени» («Новости», 27 февраля 1886 г., № 57).

В 1935 г., в связи с реконструкцией территории кладбища, прах Муравьёва-Апостола был перенесён и погребён у Смоленского собора Новодевичьего монастыря. На могиле установлен памятник – массивная стела из белого мрамора с текстом: «Ветеран 1812 года Матвей Иванович Муравьёв-Апостол, родился в Петербурге 25 апреля 1793 г. Скончался в Москве 21 февраля в пятницу в 5 ч. утра 1886 г.»

Три письма М.И. Муравьёва-Апостола

Среди бумаг Сергея Ивановича и Матвея Ивановича Муравьёвых-Апостолов, отобранных после разгрома Черниговского полка у их слуги Никиты Маслеи, имеется тетрадь в несколько листов, в которую М.И. Муравьёв собственноручно вносил копии своих писем с 3 октября по 8 ноября 1825 года.

Тетрадь содержит копии писем, адресованных брату Матвея Ивановича Василию, мачехе его Прасковье Васильевне, А.М. Требинскому, кн. Е.И. Трубецкой. Три из этих писем (два к мачехе и одно к Требинскому), печатаемые здесь, могут составить очень уместное дополнение к «Воспоминаниям С.В. Скалон». Они переносят читателя в тот же усадебный мир старой крепостной Полтавщины, который воссоздается и в записках С.В. Скалон и с которым так тесно и интимно были связаны и Муравьёвы-Апостолы и ряд их товарищей по тайному обществу.

Письма эти, подлинные документы описываемой в воспоминаниях С.В. Скалон эпохи, подтверждают правдивость рассказа мемуаристки в отношении и его общего тона, и отдельных характеристик и припоминаний, несмотря на встречающиеся в нём нередко фактические неточности. В письмах Матвея Ивановича перед читателем проходят те же лица, что и в воспоминаниях, в тех же взаимных отношениях и в тех же положениях, какие изображает и С.В. Скалон; наконец, и общий тон писем гармонирует со строем мыслей и чувств, царившим в старых полтавских усадьбах на Псёле и Хороле, как рисует их автор мемуаров.

Письма эти имеют значение и для характеристики М.И. Муравьёва в роковую осень 1825 г., как всегда неустойчивого, колебавшегося в своих настроениях между тихим миром Хомутца и Бакумовки, петербургскими гостиными Лебцельтернов, Трубецких и Бибиковых и героической приподнятостью Васильковской управы тайного общества. Второе письмо Матвея Ивановича к мачехе содержит собственный его рассказ о небезразличном для него биографическом эпизоде - о примирении его с кн. Репниным.

Письма Матвея Ивановича к мачехе писаны по-французски и здесь даются в переводе; письмо к Требинскому и в оригинале написано по-русски. Необходимые пояснения даны в примечаниях после текста писем. По содержанию тесно примыкают к этим письмам Матвея Ивановича письма Сергея Ивановича Муравьёва от 18 ноября 1825 г. к Матвею Ивановичу и к m-lle Gugenet, напечатанные в т. 30 «Красного архива» за 1928 г., с. 217-226. Вводные замечания к этим письмам С.И. Муравьёва и примечания к ним дают некоторые данные для характеристики усадебного гнезда, описываемого в воспоминаниях С.В. Скалон.

Б. Сыроечковский

2.

Александру Максимовичу Требинскому12

10 октября 1825 года.

С превеликим удовольствием под учил я письмо ваше от 11-го сентября, как доказательство, что чувства дружбы вашей ко мне не охладели в разлуке. Верьте, что я ее ценить умею особливо же обрадован был известием вашим о сестре13. Зная нелюдимость вашу и любовь к уединению, воображаю себе, как трудно вам было решиться на двукратный подвиг сего посещения. Вы начали слишком хорошо и храбро, чтобы не продолжать, и я уверен, впрочем, что, познакомившись покороче с сестрою и Бибиковым, вы сами уже не отстанете от сего знакомства, ибо узнаете в них людей, угодных вам по уму и сердцу.

Надежды Николаевны нет в Обуховке14. Вскоре после смерти Василия Васильевича она отъехала к своему семейству, и потому не могу утвердительно сообщить вам ее мнения насчет монумента покойному. Знаю только, что он всеми, видевшими его, одобрен с похвалою, и обещаю вам приложить старание удовлетворить желание ваше на сей предмет.

Трагичное происшествие между Черновым и Новосильцевым меня опечалило и породило во мне горестные размышления о пагубном влиянии предрассудков на судьбу людей. По счастью в краю нашем, отдаленном от двора и всего того, что может сильно влиять на тщеславие, таких происшествий и не слыхать. - Правда и здесь действуют предрассудки, но большею частию другого рода: они более относятся к состоянию и числу душ, и хотя ослепленные родители приносят сему кумиру немалое число несчастных жертв, но все решается арифметическим итогом, и дела не доходят до поединков.

Сердце сжимается, когда вздумаешь, что в деле важнейшем - в женитьбе, где приговаривается судьба целой жизни, всюду руководствуются чинами, именами, состоянием и никогда не обращают внимания на чувства, на сходность нравов и понятия, в чем однакож единственно заключается залог счастья и спокойствия, и сколько бед происходят в обществе от ложных сих мнений.

Илья Петрович Капнист теперь у вас в С.-Петербурге, и вы, без сомнения, уже знаете, что он женится на девице Магденко, нашей малороссиянке. Будучи движим желанием быть полезным по мере сил моих, я не скрою от вас, как от человека, что слух несется здесь, что девица сия выходит за него замуж но принуждению тетки своей. Не зная вовсе ни невесты Ильи Петровича, ни семейства ее, я насчет сих слухов не могу ничего утвердительно сказать, но считаю его столь важным, что если бы Илья Петрович был в Турбайцах15, я бы непременно поехал сам к нему сказать о сем; хотя я с ним и не в короткой связи, но слишком уважаю благородность его чувств и честность правил, чтобы не быть уверену, что он в таком случае никогда не удовлетворится принужденным согласием и что он никогда не захочет на себя взять жалкую роль мужа-притеснителя.

Я опять повторяю вам, что я утвердить в сем случае ничего не могу, а сообщаю вам в том намерении, чтобы вы переговорили с Ильей Петровичем, тем паче, что он имеет самый легчайший способ для открытия истины; он состоит в откровеннейшем разговоре с невестою до женитьбы, и, если она от страху или робости скрывает от него истинные свои чувства, то я уверен, что благородный таковой поступок со стороны Ильи Петровича возбудит в ней живейшее к нему почтение и благодарность к чистейшему откровению, тем более, что она может даже в нем обрести себе покровителя против тетки.

Если же сии слухи суть неосновательные, то подобный разговор есть опять лучшее средство для прекращения оных. Кроме вас я о сем деле ни с кем не говорил, чтобы не дать поводу к сплетням, и откровенность моя в сем случае должна служить вам лучшим доказательством истинного моего к вам уважения и привязанности.