© Nikita A. Kirsanov 📜 «The Decembrists»

User info

Welcome, Guest! Please login or register.


You are here » © Nikita A. Kirsanov 📜 «The Decembrists» » «Прекрасен наш союз...» » Перовский Василий Алексеевич.


Перовский Василий Алексеевич.

Posts 31 to 40 of 54

31

«Время Перовского»

«Время Перовского», «золотой столетний период Оренбургского края» - так называют историки отрезок времени, когда начальником края, его военным губернатором был Василий Алексеевич Перовский. За годы правления В.А. Перовского изменения произошли во всём и коснулись всех обитателей Оренбургского края.

Исследователь деятельности Перовского оренбургский историк П.Л. Юдин писал: «Обширный ум его хотел объять всё, и он жил только одной мечтою, как бы лучше учинить ненаглядный им край, чтобы он был образцовым в России».

Василий Алексеевич был в высшей степени незаурядной личностью, великолепно образованным человеком: знал немного иностранных языков, любил музыку, поэзию, живопись. Но при всем богатстве дарований и художественном складе ума, он отличался твёрдой волей, самостоятельным характером, ясным пониманием цели и путей её достижения, что, по всей вероятности, и позволило ему сделаться не нетрудно хорошим администратором, а выдающимся государственным деятелем.

В продолжение трёх царствований В.А. Перовский сумел обрести полное благорасположение государей, хотя и провёл большую количество своей жизни в отдалении от царского двора и столичного блеска. Но прозвать его баловнем судьбы - значит, погрешить супротив истины. Всё, чего добился Перовский, он добился собственными умом и трудом. В том числе и графского титула, тот, что не перешёл и не мог перейти к нему по наследству от его отца, графа Алексея Кирилловича Разумовского.

Более того, и дворянство внебрачному сыну Алексея Кирилловича удалось заполучить вдали не немедленно. Мать Перовского, Мария Михайловна Соболевская, мещанка, стабильно находилась при графе Разумовском, занимая различные должности. Кроме Василия, у них было ещё три сына и четыре дочери. Все дети получили свою фамилию от названия подмосковного имения Разумовского села Перова и числились «воспитанниками» графа.

Братья Перовские получили блестящее образование и оставили броский след в русской истории. Василий Алексеевич был четвёртым из них, самым младшим. Родился он 9 февраля 1795 года в селе Почеп Черниговской губернии, воспитывался в Москве. Окончив Московский вуз со степенью кандидата, поступил в Муравьевскую школу колонновожатых и был выпущен прапорщиком в 1811 году.

В 1812 году Василий Алексеевич состоял в арьергарде 2-й армии, которой командовал Багратион. В Бородинской битве (а Василию Алексеевичу довелось участвовать в ней) ему пулей оторвало указательный перст на левой руке, зачем он и носил следом на остатке его серебряный наконечник-напёрсток, вызывающий у людей самые разные догадки и предположения (одни говорили, что перст Василий Алексеевич отстрелил на охоте, ненароком, другие - что намеренно, и не на охоте, а от несчастной любви, и т.д.).

Второго сентября 1812 года, при отступлении русских войск из Москвы, Перовский с двумя казаками по чистой случайности был задержан французами во время перемирия и отправлен к королю Неаполитанскому - Мюрату, остановившемуся в Москве и якобы пригласившему к себе для беседы русского офицера. Мюрат принял Перовского, с удивлением выслушал его, но разрешения на возвращение к своим не дал. И начался плен со всеми его ужасами и бесконечными унижениями.

Освободился Василий Алексеевич только в 1814 году, когда во Францию пришла русская вооруженные силы. В своих незаконченных воспоминаниях он писал: «Надо быть в плену, и вытерпеть то, что я вытерпел, чтобы осмыслить ощущение надежды сквозь немного минут быть посреди соотечественников и на свободе».

По окончании войны Перовский был зачислен в гвардейский Генеральный штаб и некоторое время служил адъютантом генерала Голенищева-Кутузова, далее в 1816 году был переведён в лейб-гвардии егерский полк и сопровождал великого князя Николая Павловича (будущего императора Николая I) в его путешествии по России и чужим краям, а в начале 1818 года был назначен к нему адъютантом.

В том же 1818 году при дворе великого князя Николая Павловича появился Василий Андреевич Жуковский. Зная брата Перовского - Алексея Алексеевича, известного под псевдонимом Погорельский, Жуковский стремительно сошёлся с Василием Алексеевичем. Дружба между ними не прерывалась до конца их жизни.

Василию Алексеевичу вообще везло на друзей. Карамзин, Пушкин, Вяземский - все они были с ним в самых дружеских, самых сердечных и доверительных отношениях. В 1822 году Василий Алексеевич весьма захворал и был вынужден съехать лечиться в Италию. В Петербург он вернулся только сквозь два года.

После кончины императора Александра I, Перовский ещё раз назначается адъютантом к Николаю Павловичу и в роковые для России дни междуцарствия исполняет его поручения. Во время «возмущения» 14 декабря 1825 года В.А. Перовский находился на Сенатской площади при государе и был контужен, получив потрясение в спину брошенным из толпы поленом.

В 1827 году император Николай I отправил Перовского осмыслить в причинах беспорядков в Черномории. Среди зимы Василий Алексеевич прибыл в Керчь, перебрался в Екатеринодар и тут отыскал виновника - атамана черноморских казаков Власова, обвинявшегося в злоупотреблениях. Выехав из Екатеринодара в начале апреля 1828 года в Тамань, В.А. Перовский как раз угодил на русско-турецкую войну, участвовал в штурме и взятии Анапы, а немного позже - Варны. Во время штурма этого города Перовский был ранен в грудь, пулю вырезали, но операция (вкупе с прежней контузией в спину) крайне неблагоприятно отозвалась на его богатырском доселе самочувствие, в особенности пострадали лёгкие.

Двадцать восьмого июня 1828 года В.А. Перовский был произведён в генерал-майоры, назначен в свиту Его Императорского Величества, награждён орденом Св.Анны 1 степени и отпущен в Италию к умирающей племяннице Жуковского А.А. Воейковой, к которой он питал самую нежную дружбу, а по возвращении поставлен директором канцелярии Морского штаба и зачислен в остов флотских штурманов.

В 1833 году, совсем вдруг для себя, Перовский, несмотря на свой мелкий ранг, получает важное и ответственное назначение: пост оренбургского военного главу администрации области и командующего отдельным Оренбургским корпусом. За всё время своего существования Оренбург в первый раз видел такого молодого губернатора: раньше эту пост занимали люди основательные, заслуженные, умудрённые жизнью и временем, имевшие административный навык.

Но и юный Перовский был превосходно подготовлен к самостоятельной деятельности, энергичен, а главное, наделён такими полномочиями, каких ни при каких обстоятельствах не имели его предшественники. Вступив в пост, В.А. Перовский в свое время всего позаботился притянуть к себе даровитых, умных, недурственно образованных людей, радеющих о процветании Отечества. Так в его окружение попали В.И. Даль, Ф.К. Зан, братья Н.В. и Я.В. Ханыковы, И.В. Виткевич и многие другие.

В начале своей деятельности свежеиспеченный боевой глава администрации области обратил особенное участливость на кочевников и постарался оградить русское народонаселение от их дерзких и разорительных набегов, для чего распорядился выстроить цепочка укреплений, первое из которых (на берегу залива Мёртвый Култук, позднее залив Цесаревича) было окончено уже к осени 1834 года и названо Ново-Александровским. (В 1846 году это укрепление было перенесено на полуостров Мангышлак к Тюк-Карагайскому заливу и переименовано первоначально в Ново-Петровское, а посредством некоторое время в форт Александровский). Для поддержания сообщения между новым укреплением и городком Гурьевом, конечным пунктом оренбургской пограничной линии, Перовский предложил систему небольших промежуточных укреплённых пунктов - пикетов.

В 1835 году оренбургский глава администрации области обосновал надобность создания новой укреплённой линии к северо-востоку от Крепости Орской до редута Березовского на реке Уй. Пятого марта того же года план утвердили, и на всём протяжении новой линии начали воздвигаться - подлинным наблюдением Перовского - укрепления с редутами (Наследницкое, Констанновское, Николаевское, Михайловское) и между ними пикеты с наблюдательными маяками.

Строительство новых укреплений только раззадорило кочевников, и они с ещё большей дерзостью стали нападать на линию. Весной 1836 года ими был увезён смотритель Эмбенских вод, летом у реки Иргиз ограблен купеческий караван. Наконец, когда осенью на Каспийском море был взят в плен российский четырёхпушечный бот с командиром, орудиями и всей командой, чаша терпения переполнилась, и Перовский направил в степь генерал-майора Дренякина с тысячей башкир при двух орудиях и тридцати конных стрелках. Четвертого июля отряд Дренякина выступил из Орска и сквозь двадцать дней настиг разбойников в 500 верстах от Оренбурга, отбил всё взятое и захватил море скота и пленных.

Затем Перовский командировал войскового старшину Осипова с тремя сотнями казаков проучить киргизов адаевского рода, дерзнувших напасть на Ново-Александровское укрепление. Осипов, пользуясь инструкцией Перовского, предусмотревшего любые неожиданности, нашёл скопища адаевцев в песках Туйсуйчана и наголову расквасил их. Но для того, чтобы бесповоротно отучить кочевников нападать на русские поселения, Перовский замыслил преподать им ладный наука, и когда в декабре того же 1836 года кочевники разграбили ещё одно укрепление, вдогонку им было выслано 550 уральских казаков под командой полковника Мансурова. В Усть-Уртской пустыне уральцы настигли киргизов, количество перебили, количество взяли в плен, освободили пленников и забрали столь скота, что продажей его был возмещен весь ущерб от набега. Этот и ещё немного подобных уроков, преподанных киргизам, на долгий срок водворили в степи тишину и строй.

Весь 1837 год прошёл смирно, и Василий Алексеевич посвятил его мирным занятиям. Желая вознести торговлю в крае, он исходатайствовал позволение продлить ещё на шесть лет право беспошлинной торговли и дал купцам всевозможные льготы. Для увеличения же доходов казны и в виде символического наказания для кочевников, глава администрации области установил своеобразный сбор за пропуск скота посредством линию на внутреннюю сторону. Кроме того, он ввёл и кибиточный сбор с киргизов, кочевья которых прилегали к Оренбургской губернии.

Полтора года длился мир в степи, но в середине 1838 года киргизы Средней орды начали открыто делать супротив России. Три возмутителя: Серезан Каип Галиев, батыр Джуламан и Исетай Тайманов сплотили около себя большие скопища чужеземцев и произвели строй смелых и удачных нападений на русские крепости. Положение становилось серьёзным. Разгромив шайки Исетая и Джуламана, продолжая борьбу с самым ловким и настойчивым врагом - Кенисары Касымовым, Перовский видел, что не киргизы играют в текущий момент главную образ, а Хива, подлинный источник всех зол, удерживающая у себя без малого две тысячи русских пленников, скупленных у киргизов для рабского труда и продажи в другие страны. Мятежный султан раньше времени или поздненько сложит оружие, а вот как быть с Хивой?

В 1836 году, когда на пограничную линию вышло из Хивы до пятисот купеческих караванов с азиатскими товарами на сумму свыше полутора миллионов рублей, Перовский сей же час же приказал задержать их и до тех пор не давать из пределов России, в то время как хивинский хан не освободит русских пленных. Мера эта помогла, и на следующий год двадцать пять русских пленников впервой были освобождены из неволи. Восемнадцатого ноября несчастные прибыли в Оренбург и были встречены Перовским и всем городом. В числе пленных оказался старец, 55 лет проведший в плену...

Увидев, что хивинцы посмеялись над ним, избавившись от тех, кто уже не был пригоден к работе, Перовский освободил только пятерых хивинских купцов, а остальных по-прежнему удерживал на линии. На следующий год хивинцы возвратили только пять пленников, зато в 1839 году - разом 80 джентльмен. Последние прибыли в городок 16 августа, в день коронации, и сам шеф края принимал и угощал их обедом. Хивинским послам, сопровождавшим пленников до Оренбурга, Перовский ещё раз объявил своё заявочное пожелание и одного отпустил в Хиву, а другого задержал до возвращения из плена всех без исключения российских подданных.

Новые набеги - явственно, с целью восполнить цифра рабов взамен возвращённых - здорово повлияли на Перовского, и он куда настойчивее стал хлопотать о походе на Хиву. Он и раньше, ещё до своего назначения в Оренбург, задумывался о возможности такого похода, но тогда, в 1833 году, все его предложения были отклонены - из-за трудности движения по безводным степям, огромных затрат, которые, по мнению военного министра А.И. Чернышёва, не могли ничем окупиться.

В мае 1838 года Перовскому пришлось отвлечься от мыслей о хивинском походе - ожидалось прибытие в Оренбург великого князя Александра Николаевича, путешествующего по России со своим наставником В.А. Жуковским. Многих хлопот стоило главе администрации области сделать городок к его визиту, но 28 июня он в конце концов встретил августейшего гостя.

Вскоре мечты Перовского начали осуществляться: поведение хивинского хана начинало выводить из себя и терпеливое руководство. Теперь составленный Перовским план похода был принят и принципиально решён, ожидали только окончания военных действий Англии в Афганистане. Предполагалось сместить беспокойного хана Хивы и утвердить вместо него султана Кайсадского.

Двенадцатого марта 1839 года особая комиссия, составленная из вице-канцлера графа Нессельроде, военного министра Чернышёва и оренбургского военного главу администрации области Перовского, постановила приступить поход, но истинную мишень его удерживать в тайне и произносить только о научной экспедиции, предпринятой для исследования оазисов средне-азиатских пустынь.

Успех предприятия супротив Хивы, по мнению оренбургского главу администрации области, заключался в хорошем снаряжении войск, в обеспечении их продовольствием, в правильном выборе маршрута и времени выступления. Рассмотрев все известные пути и караванные тропы, Перовский решил передвигаться по прямой от Илецкой Защиты на Усть-Урт, и, полагая до Хивы 1250 вёрст, рассчитывал одолеть путь туда в пятьдесят переходов.

Временем для выступления Перовский сначала избрал весну 1840 года, но, прислушавшись на свою беду к несостоятельным, как вслед за тем оказалось, советам генерала С.Т. Циолковского, сумевшего снискать доверие главу администрации области, переменил заключение, и назначил выступление в ноябре 1839 года.

Кстати, когда самодержец узнал, что в доверенных лицах у Перовского обретается Циолковский, то просил его держаться подальше от «ссыльного поляка», замешанного в мятеже 1831 года. Но Перовский и в этом месте остался верен себе.

Во время похода Василий Алексеевич вёл деятельную переписку с военным министром графом Чернышёвым и московским почт-директором А.Я. Булгаковым (письма к нему напечатаны в журнале «Русский архив» за 1878 год), в самых ярких красках рисуя невзгоды, которые выпали на долю отряда. Вместе с Перовским в походе участвовали и ближайшие его сотрудники: В.В. Вельяминов-Зернов, В.И. Даль, В.В. Григорьев, Я.В. Ханыков и другие.

Возвратился Перовский из похода в темное время суток на 14 апреля 1840 года, измученный нравственно и физически, под тяжким гнётом вины за свою неудачу. И собирался тут же ехать в Петербург, чтобы лично объясниться с государем. Однако предвидя, какой вердикт его ожидает, он решил довершить начатое и занялся разграничением степей сибирского и оренбургского ведомств, исходатайствовав, для охранения спокойствия в крае, право судить киргизов военным судом.

В мае 1840 года Перовский оставил Оренбург и уже в июне докладывал государю о неудачной экспедиции, совместно с тем добиваясь наград для чинов отряда за те лишения, которые перенесли они на пути в Хиву. Чувствуя себя не в силах сызнова начать за административную работу, Василий Алексеевич просил Николая 1 освободить его для лечения за рубеж.

В 1842 году, в соответствии прошению, В.А. Перовский был уволен от занимаемых должностей с оставлением в звании генерал-лейтенанта и выехал в Европу… Но что же было ещё, помимо основания крепостей и завершившегося неудачей похода на Хиву? Почему мы считаем годы первого правления Перовского «золотым веком» Оренбургского края?

Словно бы отвечая на тот самый вопросительный мотив, историк П.Н. Столпянский писал: «Город Оренбург обязан Перовскому построением еле-еле ли не 3/4 настоящих зданий: караван-сарай, контрольная палата, общественное собрание, обитель казённой палаты, казармы - всё построено Перовским. При Перовском же было обращено серьёзное чуткость и на благоустройство города».

В 1835 году оренбургский глава администрации области назначил особую комиссию, поручив ей окинуть взглядом в городе все дома и ветхие определить к слому сквозь два или три года, обязав владельцев соорудить в тот самый срок новые дома по планам; тем же, кто по бедности был не в состоянии этого свершить, предложили прибрать своё строение, заполучить в качестве компенсации 50 брёвен (и 50 рублей в придачу) и перейти во снова образовавшуюся слободу, где места под жильё отводились даром.

В 1836 году Перовский заказал Александру Брюллову брату известного живописца Карла Брюллова, план караван-сарая для Оренбурга. Караван-сарай строился как социальный постоялый двор, местоположение, в котором, по словам Перовского, «могли бы стопориться со всеми удобствами произвольный башкир и мещеряк без всякой платы». Караван-сарай стал выдающимся произведением архитектурного искусства, и хотя до нас он дошёл с рядом изменений, но до сих пор остаётся главной достопримечательностью города.

Жизнь башкирского народа, составлявшего большую количество населения Оренбургского края, при Перовском существенно улучшилась, башкиры получили управление по образцу казаков. Особую заботу глава администрации области показывал о башкиро-мещеряцком войске. Будущий наследник престола Александр II при посещении Оренбурга остался жутко доволен башкирскими сотнями, участвовавшими в проведённом им смотре. Перовскому Оренбург обязан появлением водопровода, уличного освещения, устройством садов, им открыты приходские школы в Троицке и Челябинске, образована при своей канцелярии библиотека, для которой выписывались не только русские, но и иностранные издания.

Да и основополагающий навык разведения лесов в степи кроме того был предпринят Перовским, и навык тот самый оправдал его ожидания. Восемнадцатого февраля 1836 года в Оренбурге учредили лесное училище для постоянного и систематического разведения лесов на землях Оренбургской пограничной линии. С ним было соединено и училище лесоводства. Василий Алексеевич в циркуляре 14 марта 1835 года писал: «... Теперь нет никакого сомнения, что в немногие годы позволительно ликвидировать на Оренбургской линии недочет и дороговизну дров, а исподволь и строевого леса».

...Вернувшись из Европы, Перовский в 1845 году был назначен членом Государственного Совета, а в 1847 году - Адмиралтейств-совета. Но кабинетные занятия тяготили Василия Алексеевича, привыкшего к самостоятельной и деятельной жизни, и он взялся хлопотать о своём назначении в Оренбург. В конце концов Николай I уступил просьбам своего любимца, и в марте 1851 года генерал от кавалерии, генерал-адъютант Перовский был назначен оренбургским и самарским генерал-губернатором.

Двадцать девятого мая 1851 года Перовский прибыл в Оренбург и, приняв дела от генерала В.А. Обручева, со всей энергией, присущей ему, занялся обозрением того, что появилось в крае нового за его девятилетнее отсутствие. А новое было то, что сейчас уже не Хива, а Коканд не давал покоя России. Под прикрытием своих крепостей кокандцы производили нападения на киргизов, взимали с них подати, угоняли скот. Словом, бели себя так же, как хивинцы до 1839 года.

Это положение заставило Перовского создать ещё одну экспедицию, и в 1853 году, учтя все ошибки, сделанные во время хивинского похода, он выступил из Оренбурга для занятия главной кокандской крепости Ак-Мечеть. Отряд Перовского насчитывал 2170 джентльмен при двенадцати орудиях. (Во время без малого годового отсутствия В.А. Перовского пост оренбургского и самарского генерал-губернатора исполнял генерал-майор Н.В. Балкашин).

Второго июля Ак-Мечеть была обложена русскими войсками и быстро пала. На месте её Перовский создал новое укрепление, названное в его честь «форт Перовский» и завершившее создание Сыр-Дарьинской укреплённой линии.

Для того, чтобы удержать за собой берега Сыр-Дарьи и тем навечно вскрыть России доступ в Среднюю Азию, Перовским в том же 1853 году были заказаны два парохода для Сыр-Дарьи, первые из будущей Аральской флотилии. Они произвели промеры Аральского моря, исследовали его берега и острова. Это не только военная, но и научная заслуга В.А. Перовского.

В 1854 году, получая донесения о военных приготовлениях в Коканде и Ташкенте, Перовский главной своей задачей полагал спешное повышение численности гарнизонов во ещё раз образованных укреплениях. По его представлению был сформирован батальон тысячного состава, предназначенный для службы по Сыр-Дарьинской линии, принимались меры по усилению артиллерийского вооружения...

Весть о кончине Николая I как снег на голову очень подействовала на Перовского, энергия его упала. И хотя послание молодого императора Александра II, написанное ему 19 февраля 1855 года, в день своего восшествия на престол, полное сердечной заботы, немного ободрило Василия Алексеевича, он понимал, что время его миновало. В августе Перовский поехал в Петербург на коронацию, а попутно и хлопотать государя об отставке. Но Александр II тепло принял Перовского, и 26 августа 1856 года, в день своего коронования, пожаловал его высшей наградой: бриллиантовыми знаками ордена Св. Андрея Первозванного (а ещё раньше 1 апреля 1855 года, возвёл в графское достоинство).

Царские милости не позволили Перовскому отступиться от должности, и он возвратился в Оренбург продолжать начато занятие. Однако уже 31 декабря 1856 года по его настоянию сюда прибыл генерал А.А. Катенин, чтобы на месте подготовиться к принятию предназначенной для него должности оренбургского и самарского генерал-губернатора. Но и сдавая дела, Перовский продолжал оставаться начальником края. Поэтому, с целью обеспечения порядка и покоя на Сыр-Дарьинской линии, он счёл необходимым схватить хивинское укрепление Ходжо-Нияз (в 150 верстах от форта Перовского и в 85 верстах от форта № 2).

Это была последняя военная операция Василия Алексеевича. Здоровье его грубо ухудшилось, он жаловался на боль в боку и, в конце концов, 7 апреля 1857 года был уволен от должности оренбургского и самарского генерал-губернатора и корпусного командира.

По совету врачей, В.А. Перовский поселился в Крыму, жил в Алупке, в имении князя Воронцова. Там граф Перовский и скончался 8 декабря 1857 года. Наследников вслед за тем Василия Алексеевича не осталось - женат он не был, а внебрачный сынуля Алексей умер в молодости. Именем Перовского были названы посёлок в Оренбургском уезде и улочка в Оренбурге, а кроме того мыс на Новой Земле в Карском море.

32

[img2]aHR0cHM6Ly9wcC51c2VyYXBpLmNvbS9jODU0MTI4L3Y4NTQxMjgyMzYvYmIyYjgvUGhTaVRQTWdwM0EuanBn[/img2]

П.П. Свиньин (1787-1839). Вид Георгиевского монастыря в Крыму. Рисунок из альбома » «Путешествия по России П.П. Свиньина». Российская империя. 1820-е. Бумага, акварель. 10,5 х 16,5 см; 20,5 х 27,5 см (альбомный лист). Государственный исторический музей. Москва.

33

Письма графа В.А. Перовского к Н.В. Балкашину

8 февраля 1907 г. Оренбургская Учёная Архивная Комиссия заслушала предложение Михаила Эдуардовича Эверсмана (Сын известного учёного и профессора Казанского университета Эдуарда Александровича Эверсмана помещик Оренбургского уезда.), не пожелает ли она поместить в «Трудах» своих хранящиеся у него письма гр. В.А. Перовского к Н.В. Балкашину. В виду согласия Комиссии г. Эверсман прислал 9 писем с похода на Хиву в 1839-40 г.г., 11 - с похода под Ак-Мечеть 1853 г. и, кроме того, относящиеся к последнему походу 3 письма В.В. Григорьева к Балкашину и 7 копий с официальных бумаг. Из этого материала оказались уже напечатанными в Русском Архиве за 1879 г. (кн. 2) два письма гр. Перовского, одно - Григорьева и 5 официальных бумаг, а потому они и не будут помещены ниже….

Прежде чем приступить к изложению писем, не лишним будет сказать два слова о лицах, ведших эту переписку, т. е. о гр. Перовском, Н.В. Балкашине и В.В. Григорьеве.

О гр. Василии Алексеевиче Перовском и, в частности, о его походах на Хиву и под Ак-Мечеть уже имеется в настоящее время немало литературных данных. Назовём, например, книгу И.К. Захарьина (Якунина), изданную в 1901 г. в СПб., «Граф В.А. Перовский и его зимний поход в Хиву», Н. Веселовского (1877 г. СПб.) «Очерк историко-географических сведений о Хивинском ханстве», Н.Л. Иванова (1873 г. СПб.) «Хивинская экспедиция 1839-40 гг.», М. Иванина (1874 г. СПб.) «Описание зимнего похода в Хиву 1839-40 гг.», брошюру Юдина «О графе Перовском» и XVIII выпуск «Трудов» Оренбургской Учёной Архивной Комиссии «Записки генерал-майора Чернова».

В первых двух книгах собрана значительная литература по данному вопросу. Кроме того, разного рода сведения разбросаны ещё на страницах журналов: «Библиотека для чтения» (1859 г. № 10), «Мир Божий» (1898 г. сентябрь), «Исторический Вестник» (1899 г. май), «Русский Архив» (1865 г. кн. 3, 1878 г. кн. 1, 1879 г. кн. 1 и 2), «Военный Сборник» (1863 г. январь и февраль), а также в «Трудах» Комиссии, и т. д.

Несмотря, однако, на существование такого обильного материала письма самого гр. Василия Алексеевича с походов ценны потому, что рисуют нам облик этого выдающегося человека не с официальной стороны, а с интимной без прикрас, раскрывая нам его мысли и чувства. И если, как видно, общество интересуется личностью графа, то нам то, жителям Оренбурга, где Василий Алексеевич, будучи дважды начальником края, прожил 15 лет, неустанно работая на пользу этой окраины, и где память о нём жива и до сих пор, - всякое сведение о нём представляет несомненную ценность.

Биографические сведения о Николае Васильевиче Балкашине (граф Перовский писал «Болкашин») удалось почерпнуть только из формуляра, любезно присланного Департаментом Общих Дел (М.В.Д.). Как оказывается, Николай Васильевич происходил из дворян Московской губернии. По-видимому, он окончил курс в училище колонновожатых, так как 8 мая 1821 г. поступил в этом звании на службу. Чрез два года в чине прапорщика Николай Васильевич был зачислен в свиту Его Императорского Величества по квартирмейстерской части и за отличие по службе произведён в подпоручики, именно, за участие в военной экспедиции в киргиз-кайсацкой степи и в перестрелке при р. Эмбе.

В 1825 г. Николай Васильевич был командирован с отрядом для принятия купеческого каравана, отправлявшегося в Бухару, причём опять побывал в перестрелках с хивинцами, трухменцами, каракалпаками и киргизами. Вскоре после этого он за болезнью был уволен от службы, но уже в 1829 г. вновь поступает адъютантом к начальнику штаба отдельного оренбургского корпуса генерал-лейтенанту Веселитскому, а затем к генерал-майору Чуйкевичу. При военном губернаторе графе Сухтелене работал он по проведению коммерческого тракта от г. Самары до Верхнеуральска, а затем при графе Перовском в чине штабс-капитана назначен был адъютантом к нему.

Получив в 1837 г. чин капитана, Николай Васильевич в 1840 г. назначается исполнять должность командующего Башкиро-Мещерякским войском с состоянием по кавалерии подполковником, а уже в 1843 г. производится в полковники. Чрез два года после этого Николай Васильевич переходит на службу в Министерство Внутренних Дел на должность Саратовского вице-губернатора, а в 1846 г. видим его Оренбургским гражданским губернатором.

С генеральским чином Николай Васильевич ещё раз в 1851 г. возвращается на военную службу и, оставаясь на прежней должности, получает также в командование и Башкирское войско. Во время похода графа Перовского под Ак-Мечеть на Балкашина было возложено исполнение должности генерал-губернатора. Время смерти Николая Васильевича неизвестно; известно лишь, что он умер в Петербурге на пути заграницу. Женат был Николай Васильевич на вдове полковника Габбе, Варваре Александровне, дочери генерал-лейтенанта А.П. Мансурова.

Что касается известного востоковеда, впоследствии профессора с.-петербургского университета, Василия Васильевича Григорьева (1816-1880), то достаточно сказать, что он попал на службу в Оренбург по приглашению графа Перовского на должность чиновника особых поручений, был начальником Пограничной Комиссии, а во время похода 1853 г. состоял в качестве правителя походной канцелярии и историографа экспедиции.

П. Цыпляев.

Текст воспроизведён по изданию: Письма графа В.А. Перовского к Н.В. Балкашину // Труды оренбургской учёной архивной комиссии. Вып. XXIII. 1911 г.

34

I.

Письма В.А. Перовского к Н.В. Балкашину с похода в Хиву

№ 1.

Р. Темир. 170 верст от Оренбурга

30 Ноября 1839 года.

Все это время не имел я ни одной свободной минуты, чтобы сказать Вам два слова, любезнейший мой Балкашин; поговорить с Вами хочется, хотя и не имею ничего сказать, чтобы Вы не знали; горько, очень горько было мне с Вами разставаться, но с тех пор, как мы разстались, не проходило ни одного дня, ни одной ночи, чтобы я по нескольку раз не думал о Вас и не радовался, что здоровье Ваше в последнее время было так разстроено, что не можно было и подумать Вам пускаться в этот зимний поход. Иначе могли-бы Вы обмануть себя на свой счет, пойти в степь и наверное-бы не выдержали морозов и усталости.

Впрочем до сих пор, хотя холода и постоянные доходят до 30 и небывают менее 15°, но настоящей нужды мы еще не терпели: одеты хорошо, едим также и можно бы итти припеваючи, если бы солдаты были не такие распущенные, вялые, никуда негодные воины; в них не только нет воинского духа, но и нет воинской дисциплины. К несчастию поправить этого теперь совершенно уже нельзя, но, по крайней мере, необходимо стараться ввести столько порядка, чтобы быть не хуже хивинцев, а теперь, право, я не знаю, кто из нас лучше; на первом переходе за линию был уже один случай явного неповиновения против моих приказаний между артиллеристами 14-й бригады; вчера один часовой ночью бежал из цепи, бросив свое ружье, плутал несколько часов по степи, наткнулся на другую колонну и, думая воротиться к своему отряду и избегнуть наказания, украл в той колонне ружье; к несчастию я вынужден показать над ним всю строгость военных законов в военное время, без этого Бог знает, что может случиться в ту минуту, когда будет требоваться от солдата слепое повиновение перед неприятелем.

Офицерство у нас все здорово, а между солдатами простудных больных прибавляется каждодневно. Как рано мы не встаем, сколько не стараемся вьючить скорее, но переход в 20 верст не можем делать так, чтобы приходить засветло и чтобы верблюдам оставалось время пастись; благодаря киргизам, вдоль всего Илека стоят стога с сеном, мы покупаем его и кормим верблюдов, но далее когда прибудем на Темир, надобно будет принять другую систему следования и тогда вероятно будем делать менее 20 верст. Второй экземпляр походной кухни меня спасает, - только этим средством и удалось мне нагревать мою кибитку, так что при 25° мороза могу довести у себя до 15° тепла. Adieu cher et bien aime ami, je vous embrasse et baise les mains de Варвара Александровна. Je vous prie d’ecrir a Алеша (незаконнорожденный сын графа. - Ред.) et lui donner de mes nouvelles et de m’en donner des siennes. Adieu encore une fois.

B. P.

P.S. Султан Юсуф привел мне сюда лошадь, кажется, что хороша, испробовать еще не успел, сделайте ему хороший подарок от моего имени.

В заголовке моего письма вместо Р. Темир читай Р. Илек; когда то будем на Темире? Оттуда и до Эмбы не далеко, а от Эмбы…

Письмо это пишу с казаком, привезшим мне ответные бумаги от Струкова.

35

№ 2.

26 Декабря 1839 года.

Любезнейший Николай Васильевич! Внезапно представившийся случай отправлять письма в Оренбург не дает мне времени писать Вам много; в нескольких словах скажу только, что несмотря на морозы и бураны все мы здоровы; по крайней мере в отношении к офицерству слово все справедливо, касательно солдат нечего греха таить: едят как быки, а болеют и умирают как мухи; казаки совсем другое дело, здоровы и бодры.

Однако же наднях известие о соседстве хивинского войска ободрило все наше, - и впрямь находка; если они нас дождутся, если их у Картамака или где нибудь вблизи много, то это нам клад, - нас теперь больше и мы свежее, чем будем при спуске с Устюрта, а если здесь удастся их поколотить (в чем не хочу сомневаться), то к ним прийдем уже совершенными хозяевами. Что часто приводит меня в затруднение и в немалое, это то, что все наши Гг. вывезли с собою свои оренбургские страстишки и личности; - прошу при таком ограниченном числе офицеров и при таком числе ограниченных офицеров управляться так, чтобы такой то не сходился с таким то, не был бы от него в зависимости и проч. и проч.

Надеюсь перед выступлением от сюда написать Вам еще, - теперь прошу переслать прилагаемое письмо. -

Прощайте, обнимаю Вас, как люблю, от всего сердца. Мое почтение Варваре Александровне. (Супруга Н.В. Балкашина и дочь г.-л. Александра Павловича Мансурова, бывшего в итальянском походе Суворова и действовавшего против Пугачева. - Ред.)

В. Перовский.

36

№ 3.

Укрепление на Эмбе. 5 января 1840 г.

Много раз Вам спасибо, любезнейший друг, за письмо от 14 декабря; по крайней мере Вы поговорили со мной о моем Алеше, хотя и не имели о нем свежих известий, а я писем; если бы они в Москве могли понять, что значит для меня ожидать от него письма, ждать месяц, получить наконец нарочного и ни слова о нем - от многих горьких минут избавили бы меня, если бы писали чаще.

Мы все еще на Эмбе и с Усть-Урта доползем не скоро, в долинах намело много снега, колонны выступают сюда дня через два, одна после другой; это для того, чтобы без нарочитого конвоя можно было передавать и довести до Эмбы больных наших из Ак-Булака. Авось либо пойдем скорее взобравшись на Устюрт. - Здесь мы потеряли без малого месяц, но нечего было делать; теперь бы в том беда и невелика, но для возврата месяц значит много.

Очень благодарен Вам за труды и старания по настоящей Вашей обязанности, поблагодарите от меня и Пучкина; старайтесь завести очередные верные списки, этим устранится много злоупотреблений, которых без того и знать нельзя. - Когда то приведет Бог поблагодарить Вас на словах и обнять на деле так, как теперь обнимаю в мыслях?

Мы к морозам привыкли совершенно, они более никого из нас не пугают и, если что повредит экспедиции, то не они, а глубокий снег, утомляющий верблюдов и мешающий им добывать корм; этого признаюсь я боюсь очень. - На днях киргизы отряда вздумали было пошалить, отказались итти вперед, объявив решительно, что предпочитают умереть все здесь на месте, чем по эдакому морозу нести головы в Хиву; словесные убеждения остались тщетны и только после второго разстрелянного человека и когда прочие ожидали той-же участи, начали они просить пощады и обещались во всем повиноваться.

Прощайте, любезнейший Николай Васильевич, мое почтение Варваре Александровне; кланяйтесь Эверсману с семейством (Эдуард Александрович Эверсман - ученый, изучавший Оренбургский край, впоследствии проф. Казанского университета. Он был женат на сестре Любови Александровны, Софье Ал. Мансуровой. - Ред.) и Любови Александровне.

Душевно Вас любящий,

В. Перовский.

37

№ 4.

На возвратном марше. 7-го февраля.

Не жалейте, любезный друг, о том, что не удалось Вам итти со мною в поход, Бог не благословил его; без славы, без пользы потеряли бы Вы здоровье Ваше. - О моем нечего говорить; к моему удивлению я переношу хорошо все трудности этого тяжкого похода, перенес даже и беду неслыханную, удар душевный, какого, вряд-ли, кто-либо испытал. Если я не дошел до Хивы, то с помощью Бога надеюсь по крайней мере довести его обратно, что также не весьма легко; еще бы два, три перехода вперед и нас бы никогда не увидали ни Хивинцы, ни вы.

Обнимаю Вас от души. Мой дружеский поклон Варваре Александровне. Не могу сказать и приблизительно, когда с Вами увижусь; зависеть будет от того, как прибуду на Эмбу и какие изыщу средства к дальнейшему следованию.

38

№ 5.

Эмбенское укрепление. 15-го февраля 1840 г.

В горе моем утешили меня хотя на некоторое время письма, полученные с последним нарочным. - Благодарю Вас, любезный друг, и за Ваше письмо, оно писано 3-го февраля, а 1-го числа участь отряда была уже решена. - И оффициально и особенно по частным известиям знаете Вы уже теперь подробно о причинах, вынудивших меня к отступлению. Еще здесь, на Эмбе, предугадывал я положение, в котором должны мы очутиться после, - от этого и болезнь моя, и страдания, более душевные, чем телесные. -

Ужасные дни и ночи провел я; ужасна была для меня борьба, прежде чем решиться выговорить слово отступление; никто мне в этом не помог и не мог помочь; - многие, почти все видели невозможность итти вперед, но кто, кроме меня, мог бы, сказать воротимся! В случае успеха большая часть хвалы и чести пала бы на мою долю, при неудаче вся хула, осуждение, критика и проч. - все разразится над одной моею головою; - оно так и быть должно.

Во многих случаях моей жизни, но ни в одном более, чем в настоящем, успокаивала, успокаивает меня совесть; теперь гораздо еще яснее, чем на Акбулаке, убежден я, что если бы заставил отряд сделать хотя только несколько переходов вперед, то Вы бы из нас никого уже не увидали и мы погибли бы до единого, не видав неприятеля. Совесть запрещала мне принести отряд в столь безполезную, безславную жертву; разсудок и честь не дозволяли губить на верное и передать неприятелю без боя оружие, орудия и весь военный снаряд, который бы нашел он при нас, тогда когда уже нас бы не было.

Можно-ли было угадать такой несчастный конец экспедиции! - Вот человеческая мудрость! - Когда отряд выступил в поход, Вы, любезный Болкашин, были в отчаянии, что не могли мне сопутствовать. Вы думали, что и слава и польза идут со мною, - а свыше определено иначе; оставшись, принесли Вы более, гораздо более пользы, чем я.

Благодарю Вас от души за все старания Ваши по вверенной Вам части; теперь голова моя недовольно еще свободна, чтобы отвечать в подробности на те предметы по управлению Башкирским Войском, о которых Вы мне пишите, но все Вами сделанное и мне известное я в полной мере одобряю. -

Скажу Вам не в комплимент, а как истину, в которой я убежден, что Вы соединяете в себе именно все те качества, которых требует место Вами теперь занимаемое: башкирский быт и Оренбургский край Вам достаточно известны, - на недостатки, злоупотребления и проч. успели Вы насмотреться со стороны и это чуть-ли не лучшее средство видеть вещи с настоящей точки; не говоря уже о способностях и правилах, Бог Вам дал сердце, доступное всему доброму, понимающее и угадывающее страдания ближнего и вместе с тем достаточную твердость характера; повторяю, Вы соединяете в себе все те качества, которые нужны для возведения Башкирского народа на ту степень благосостояния, на которой он стоять может и на которой я уже седьмой год как желал бы его видеть. -

Это мнение о Вас у меня не новое, теперь приспособляю я его только к особенному случаю, но мнение это родилось во мне с первой поры, как только узнал Вас, с тех пор оно не изменилось, а укоренилось, и если иногда Вы меня не понимали или, лучше сказать, не отгадывали, то это могло только произойти от каких нибудь обстоятельств совершенно от меня не зависящих.

Прощайте, любезный друг, мое почтение Варваре Александровне; не могу нынешний год обещать Рая Варваре Александровне. - Бог один знает, где и как я проведу лето.

В. Перовский.

39

№ 6.

Эмба. 29 февраля 1840 г.

Я столько писал в продолжение двух дней, что, не смотря на все желанье, не могу написать ни строчки Алеше и потому прошу Вас, любезнейший друг, написать от себя Алеше, что Вы от меня получили письмо и что я здоров. - Я теперь перепархиваю или правильнее перепалзываю с Эмбы на Темир и через несколько дней окончательно расположусь на последнем, а сколько там проживу не знаю. - Я поручил Мансурову (Н.А. Мансуров - сын ген.-лейт. А.П. Мансурова. - Ред.) сказать Вам, чтобы Вы не оставляли моего дому; хотя бы я явился к Вам и теперь, то и тогда не было бы в этом надобности, – уместимся все и мне приятно будет иметь таких жильцов.

Обнимаю Вас обоих, т. е. Вас и Варвару Александровну.

В. Перовский.

На прошлой неделе был два дня сряду жестокий буран, который кажется кончал (Выражение киргиз. Ред.) наших верблюдов; мы их потеряли еще несколько сот, и теперь из всего отряда остается не более 2 тыс. полумертвых. Расчитайте, где и в каком положении были бы мы теперь, если бы я продолжал итти вперед.

40

№ 7.

Лагерь на Темире. 8-го марта.

Я получил письмо Ваше, любезный Балкашин, от 23 февраля - не оставайтесь весновать в степи - это опасно, говорите Вы; на это скажу Вам, что я опасности для себя не вижу никакой, и если бы была, то cela serait une raison de plus чтобы не оставлять отряда; всех, кому здесь делать было нечего или чье здоровье не надежно, я отправил в Оренбург, потому что грех было бы морить их здесь даром; я бы отправил и Габбе, (А.В. Габбе - родной сын В.А. Балкашиной, по первому мужу Габбе, и пасынок Н.В. Балкашина; он был адъютантом у В.А. Перовского. - Ред.) если бы имел малейшее сомнение на счет его здоровья и теперь, если бы он сколько-нибудь захворал, я Вам даю слово, что употребляю все средства, чтобы доставить Вам его в целости; но будьте совершенно спокойны, он здоровее, чем был в Оренбурге.

Что же до меня касается, то мое место здесь, пока есть сомнение, как возвратится отряд, да и что могу я сделать в Оренбурге? Приехать и безпокоится о том, что делается в отряде; признаюсь, что я остаюсь здесь по эгоизму - мне здесь лучше; не думайте, чтобы неизбежные, глупые петербургские толки меня слишком безпокоили, я решился принимать их не к сердцу, а гораздо ниже; право не знаю, в чем бы, хотя с некоторою основательностью, можно было обвинить и осудить меня?

Экспедиция не с тем была снаряжена и послана, чтобы пропасть без пользы, а с тем, чтобы сделать дело, хотя и с большим риском; если же по обстоятельствам, совершенно ни от кого не зависящим, встретилась совершенная невозможность достигнуть цели, а предстояла только верная, неизбежная и самая безславная гибель, то здравый разсудок, совесть и долг в равной степени требовали возвращения и, если бы от недостатка расчетливости или от самолюбивого упрямства продолжал итти в Хиву, я погубил бы весь отряд на дороге, не сделавши и не вытерпев даже ни одного выстрела, не видав и неприятеля, то заслужил-бы я себе этим чье нибудь одобрение? Принес ли бы какую-нибудь пользу и приобрел ли бы какую славу Русскому оружию? Вся польза, которую бы я получил от этого лично, состояла бы в том, что мне не пришлось бы слушать обсуждения и толки, которые слышу теперь. -

Я согласен с Вами, что вторая экспедиция необходима, - но должно ли и вторую экспедицию вверить опять мне? В этом можно сомневаться: поход против Хивы более чем всякое другое военное предприятие зависит от счастья, а я довольно доказал, что в этом случае счастье меня не балует. При равном достоинстве поручение рискованное должно на войне вверять начальнику, родившемуся под счастливым созвездием, - Это основное правило, следовательно вторая экспедиция…. и проч.

Теперь несколько слов о другом предмете интереснейшем: я бы конечно был очень счастлив найти в Оренбурге Алешу, но между тем никак не соглашусь перетаскивать его туда, не зная даже, долго-ли удастся мне им наслаждаться. Ему в Москве хорошо, он там привыкает к ученью, образуется и нравственно, а в Оренбурге я буду теперь менее, чем когда либо в состоянии заниматься им с пользою. Выписать его в Оренбург значило-бы с моей стороны поступить совершенным эгоистом и не согласно с истинною отцовскою любовью. Даст Бог увижу его в Москве, хотя несколько часов.

Я не считаю нужным писать оправдательные статьи, особенно для иностранных журналов, собственно мне оправдываться не в чем, достаточно простого разсказа о случившемся; что касается до достоинства государства, то по моему мнению, оно настоящею неудачею ни сколько не нарушено, а что будет далее - не в моей власти и не на моей ответственности. В этаком деле и год и два переждать нет беды, а ранее нельзя справить другую экспедицию.

Если у Вас есть мои деньги, то прошу Вас дать пятьдесят рублей Дьяконову, который должен быть в нужде. Скажите ему, что эти деньги оставил я у Вас для него перед отъездом из Оренбурга, а ему забыл сказать, чтобы адресовался к Вам, когда понадобятся. Само собою разумеется, что это не должно быть гласно.

По случаю уменьшения нашей походной артели, кажется, всех запасов достанет на все время нашего степного житья; одно вино только не удалось, почти все пропало, а то которое осталось, так изуродовано морозами, что иную будылку, иной боченок трудно распознать, что в них было, по этому я прошу Вас при отправлении Зайчикова каравана в конце этого месяца прислать нам и мне боченка два, три рому, мадеры или портвейну да бутылок несколько шампанского, лафиту и рейнвейну, а по несколько бутылок можно присылать и с нарочными, которые будут отправляться еженедельно.

Прощай любезный Болкашин; я люблю тебя с каждым днем более. Прощай, обнимаю тебя и Варвару Александровну.

В. Перовский.

Я сегодня не пишу в Москву - напиши за меня.


You are here » © Nikita A. Kirsanov 📜 «The Decembrists» » «Прекрасен наш союз...» » Перовский Василий Алексеевич.