Что же представляла из себя шотландская ложа Сфинкса и какой смысл заключали в себе ее символические эмблемы?

Как известно, «шотландское» масонство, признавшее своим покрови­телем апостола Андрея, сложилось в виде аристократического дополне­ния к «английскому» масонству, считавшему себя под охраной Иоанна Крестителя. Шотландское братство возникло в XVII в. в эмигрантской среде английских якобитов и с самого начала приобрело политический характер. Идее мирного созерцания и нравственного самоуглубления оно противопоставило завет непреклонной и беспощадной борьбы; несложной иерархии и простоте обрядов - причудливое множество степеней и ро­скошь внешнего ритуала; сравнительной свободе взаимных отношений - систему строжайшей дисциплины и сокровенной тайны.

Сплетая свое ле­гендарное прошлое с историей средневековых тамплиеров, шотландское братство обставило свои ложи аристократическими преградами и, посте­пенно модифицируясь, заимствовало мистические тенденции немецкого розенкрейцерства. Это была попытка надломленной европейской аристо­кратии использовать новое социальное орудие слагавшегося буржуаз­ного общества. Особенно резкие черты приняло андреевское масонство в XVIII в. под непосредственным руководством шведских королей. Эта многостепенная и сложная система была заимствована русской знатью в период ее высшего политического влияния.

«Блистательный» Капитул Феникса объединил под орденским знаменем крупнейшие фамилии ека­терининской России: Апраксины, Гагарины, Куракины, Долгорукие, Шува­ловы и длинный ряд других числились в списках Национальной Ложи под властью Великого Префекта. Гонения Екатерины не оборвали таин­ственной жизни Верховного Капитула; пережив «годину испытаний», он снова возродился из пепла в обстановке «либерального» царствования. Масонские ложи существовали полулегально и были достаточно известны правительству. Но Капитул Феникса сумел сохранить тайну своей орга­низации и продолжал незримо руководить широкой сетью размножающихся лож.

По-прежнему в шотландские храмы вливаются Голицыны, Волконские, Толстые, Воронцовы, Римские-Корсаковы, виднейшие пред­ставители старого братства, которые пытаются возродить блестящий ритуал угаснувшего рыцарства. Характерные черты этого высшего «андреевского» (или «красного») масонства (в противоположность низ­шему, «иоанновскому» или «голубому») вскрываются из сохранившихся обрядников, найденных у Пестеля.

Ложа четвертой степени посвящена траурному культу Адонирама, легендарного строителя Соломонова храма, убитого «алчными и завист­ливыми рабочими». Убийцы успели закопать его труп, но царь, омра­ченный горем, решил найти и торжественно похоронить дорогое ему тело. 27 братьев, одетых в черные запоны, вооруженных мечами и светиль­никами, темною ночью проникли к подножию холма, на котором внезап­но и чудесно зазеленела акация. Девять отважных мастеров вырыли труп, обернули его в траурные запоны, торжественно внесли в недо­строенный храм и погребли его в одном из притворов.

В награду за совершенный подвиг царь возложил на 9 избранников черные перевязи с кинжалами, увенчанными изображением его короны, а всем 27 брать­ям разрешил носить траурные запоны и нашейные ленты с изображе­нием черепа на скрещенных костях. Так был основан Орден свободных каменщиков, после разрушения храма эмигрировавший в Шотландию, возрожденный тамплиерами и призванный распространить свою власть на всю вселенную.

Посвящение в ученики-товарищи шотландского брат­ства совершалось на фоне этой инсценируемой легенды. Испытуемый должен пройти через залу приготовления по узкой стезе, среди обломков, костей и окровавленных тканей, среди мерцающего света и подавлен­ных вздохов; он должен доказать свою твердость и неустрашимость - необходимые свойства мужественного защитника Ордена.

С сорванной ветвью акации - символом возрождения - после ряда испытаний и клятв он должен проникнуть в помещение траурной ложи, задрапированной черными тканями, убранной символами смерти, с алтарным балдахином, усеянным серебряными слезами. Окруженный воинствующими братьями, он должен не потеряться под лезвиями обнаженных кинжалов, вынести новые испытания, принести новые клятвы и, доказав свою способность быть смелым и скрытным, получить посвящение в первую высшую сте­пень. Ему вручалась та самая одежда, которую получили первые изб­ранники Соломона.

Черный цвет и изображение черепа на запоне и лен­те выражали скорбь по убитом Адонираме, напоминали о священном долге предупреждать собратьев о грозящей опасности; белые полоски говорили о душевной чистоте избранников, не виновных в убийстве строи­теля храма; четыре розетки напоминали о четырех ударах, которыми останки Адонирама были извлечены из-под земли и обломков; наконец, кинжал вручался «для защиты короны, храма, братьев, вдовы и ее детей (масонского ордена) и себя самого», он напоминал о священном долге беспощадной и самоотверженной борьбы за цели шотландского братства. Неофиту сообщались тайные знаки, прикосновения и пароли. [Он вступал в конспиративную замкнутую организацию, которая скры­вала в себе неразгаданную, влекущую тайну.

Еще резче проявлялся боевой дух высшего андреевского масонства в следующей ложе - пятой степени. Повышение в звание шотландского ма­стера связывалось с посвящением на борьбу и страдания во имя «вос­становления разрушенного храма». Этой руководящей идее соответство­вало внешнее убранство ложи: входивший в помещение видел поверженные колонны, напоминавшие о гибели храма; ложа горела красны­ми тканями, окаймленными серебром; тройственный балдахин соединял в себе красный, зеленый и белый цвета - символы пролитой крови, бод­рящей надежды и нравственной чистоты; посередине зала возвышалась черная виселица - воспоминание о массовых жертвах казненных тамп­лиеров.

Посвященный подвергался предварительным испытаниям и отре­кался от собственной воли: с веревкой, надетой на шею, и с кинжалом, занесенным над грудью, он вводился в помещение храма; после услож­ненных церемоний и многократных клятв он получал четыре посвящаю­щих удара скрещенными шпагами. Ему вручались эмблемы шотланд­ского мастера - андреевский крест на зеленой ленте, красно-белый за­пои, мужские и женские перчатки, наконец, алая перевязь с пламенею­щей звездой.

При этом каждый цвет приобретал особое значение: бе­лый - говорил о душевной чистоте, которая должна отличать каждого мастера; красный - напоминал о крови Христа, которая взывала к свя­щенному долгу самоотречения и борьбы, зеленый - символизировал на­дежду на восстановление разрушенного храма (а в переносном смысле - на завоевание земного счастья). Скрещенные секиры на клапане запона воплощали в себе идею неустанной внутренней борьбы.

Наконец, пла­менеющая вифлеемская звезда символизировала высший идеал шотланд­ского мастера: познание свойств Вселенной, которая образована четырь­мя стихиями, - огнем (), водой (), воздухом (А), землей () и одухотворена божественным архитектором, обозначенным буквой «G». Литера «G», кроме того, означала геометрию, высшую из наук, раскрывающую гармонию Вселенной, и Голгофу как символ божественного искупления. Посвященному мастеру вручались акты и привилегии, сооб­щались пароли и шифры. Церемония, как вся масонская ритуалистика, строилась на определенном принципе, отчетливо формулированном в обряднике Пестеля: «Ум сильнее приковывается к предметам, если они поражают зрение, и аллегория глубже запечатлевается в нашей душе».

Идеология, облеченная в разукрашенную символику, заклю­чала в себе идею рыцарского избрания, постулат беспрекословного под­чинения орденской власти и завет непреклонной борьбы, не только внут­ренней - с собственными страстями, но и внешней - с врагами Ордена; в эту основную идеологическую ткань вплеталась мысль о мистическом погружении в неразгаданные тайны Вселенной: аристократический пере­житок боевого тамплиерства соединялся с таинственной «наукой» ро­зенкрейцерства.

П.И. Пестель должен был пройти обе описанные церемонии. Возла­гая на себя одежду масона 4-й и 5-й степени, он сознательно приоб­щался к высшим градусам «королевского искусства». Какие мотивы руководили им в этом жизненном шаге? Культ аристократии?.. Влече­ние к мистике?.. Или скрытое намерение расширить свои столичные связи?..

Последний мотив, сыгравший решающую роль по окончании Паже­ского корпуса, утратил для Пестеля свое прежнее значение: боевые походы и служба при гр. П.X. Витгенштейне обеспечили его широкими знакомствами и блестяще начатой карьерой; в Петербурге он бывал ко­роткими наездами и не мог извлечь необходимой пользы из непрерыв­ного посещения масонских собраний; а главное, персональный состав ложи Сфинкса не представлял для него ничего нового: члены андреев­ского братства ipso jure были обязаны состоять братьями иоанновских лож. Посещая шотландский «храм», Пестель должен был встречаться с хорошо знакомыми лицами. Таким образом, приобщение к высшим ма­сонским степеням не обещало ему никакой личной выгоды.

Аристократические тенденции высшего масонства меньше всего могли привлекать 24-летнего Пестеля: с первых дней своей сознательной поли­тической жизни он был глубоко враждебен аристократической идее. Ме­нялись его взгляды на форму правления, на способы освобождения крестьян, на методы государственных преобразований, но мысль о социально-политическом вреде аристократии никогда не вызывала у него сом­нений. В его откровенной исповеди Следственному комитету по делу декабристов подробно рассказана эволюция его политических взглядов.

Прежде чем стать революционером, сохраняя воззрения традиционного монархизма, Пестель уже задумывался над отрицательными сторонами общественного неравенства: «Рабство крестьян всегда сильно на меня действовало, а равно и большие преимущества Аристокрации, которую я щитал, так сказать, стеною, между Монархом и Народом стоящею и от Монарха ради собственных выгод скрывающею истинное положение Народа».

В конце концов развитие этой мысли привело Пестеля к глу­бокому убеждению, что «главное стремление нынешнего века состоит в борьбе между Массами Народными и Аристокрациями всякого рода, как на Богатстве, так и на правах наследственных основанными», что «сии Аристокрации... суть главная препона Государственному Благоденствию и притом могут быть устранены одним Республиканским образованием Государства».

Нет никакого сомнения, что и в зимние месяцы 1817 г., повторяя курс профессора Германа и закладывая основы революционного общества, Пестель был так же чужд и враждебен идее аристократии.

Мистические тайны шведской системы едва ли возымели над Песте­лем свою притягательную силу. Оставаясь спокойным и трезвым рацио­налистом, он не испытывал склонности к метафизическим ухищрениям и религиозной экзальтации. Военные и политические вопросы целиком поглощали работу его сознания. Правда, он интересовался вопросами религии и церковной истории: рядом с сочинениями Гельвеция и Бентама на полках его библиотеки стояли не только Библия и Жоран, но и реакционно-христианские сочинения Стурдзы и Шатобриана. Но он скептически относился к догматам христианства, не скрывал своих рели­гиозных сомнений даже от набожной матери и только в последнее время, под влиянием глубокого душевного кризиса, почувствовал потребность в религиозной вере.

Суждение Пестеля о масонских эмблемах как за­валявшихся игрушках верно отражает его холодный иронический скеп­тицизм: искусственный ритуал и изощренная символика оставались ор­ганически чуждыми его позитивному образу мышления. Простой интерес к мистическим течениям не мог подвинуть Пестеля на принятие масон­ских обязательств, принесение торжественных клятв и разыгрывание сложных церемоний - тем более что мистический элемент не играл такой преобладающей роли в шведской системе: масонский мистицизм можно было гораздо лучше изучить в иоанновской и шотландской ложах Лабзина.

Таким образом, при посвящении в высшие степени Пестелю были одинаково чужды и карьерные соображения, и аристократические сим­патии, и мистические чаяния. Но вместе с тем решение Пестеля было вполне обдуманным и приобретало особенное значение в связи с собы­тиями, которые переживало в то время русское масонство.

Возрождение Капитула Феникса дало сильный толчок росту масон­ских организаций, но состав притекающих членов не всегда соответствовал аристократической идее избранного рыцарства. В несомненной связи с интенсивным развитием торговли и промышленности в масон­ские ложи проникают иностранные негоцианты, русские купцы, типо­графщики, часовщики, ювелиры; усиливается приток служилой и сво­бодной интеллигенции; все чаще и чаще появляются доктора, учителя, юристы, художники, журналисты, многочисленные чиновники невысоких служебных рангов.

Между правящей верхушкой титулованных командо­ров и расширяющимся слоем буржуазных элементов увеличивается сред­няя прослойка небогатого дворянства - гвардейских и армейских офи­церов, надворных советников, коллежских секретарей. Эта новая общест­венная среда резко отличается по своим взглядам, симпатиям и вкусам от родовитого барства екатерининской эпохи. Обаяние высоких степеней и внешнего ритуала утрачивает свою силу над новыми общественными кругами. Мещанский идеал христианской добродетели оттесняет на зад­ний план аристократический идеал рыцарской доблести.

В недрах петер­бургского масонства начинается широкое движение против шведской системы с ее таинственными капитулами, многостепенной иерархией и блестящими церемониями. Новая общественная среда требует восстанов­ления старых английских традиций, решительной демократизации брат­ства, полного устранения высоких градусов с их пышной декоратив­ностью и слепым послушанием. Проникнутая духом спокойного рацио­нализма и мирной лояльности, эта среда хочет одновременно отмежевать­ся и от «таинственных мечтаний» мистиков, и от тайных уставов кон­спираторов.

Выразителем этого буржуазного течения явился доктор медицины Эллизен, который сосредоточил около себя значительные круги столич­ных «каменщиков». Завязалась напряженная борьба, которая продолжа­лась несколько лет и разрешилась организационным расколом русского масонства. Противники высших степеней, примыкая к немецкой системе Шредера, обособились в самостоятельный союз - Великую ложу Астреи, которая постепенно увлекла в свои ряды подавляющую массу русских масонов. Оставшиеся сторонники шведской системы преобразовали свою организацию в Великую Провинциальную Ложу - по-прежнему под тай­ным руководством Капитула Феникса.

Зимой 1816-1817 гг. положение вещей окончательно определилось, между враждующими течениями произошло формальное размежевание и Шотландская Директория пе­чально констатировала отпадение многих высокоуважаемых братьев. Пестель получил шотландские степени именно в этот период, когда столичные ложи были охвачены волнениями взаимной борьбы и перед каждым масоном вставал один и тот же вопрос: с кем он пойдет - с поклонниками шведской аристократической системы или с провозвест­никами масонской демократической реформы?

Особенное волнение переживала ложа «Соединенных друзей», в кото­рой Пестель по-прежнему принимал непосредственное участие. К кон­цу февраля 1817 г. ложа формально заявила о своем переходе в союз Астреи. Между членами произошел раскол. Некоторые «либералисты» вроде П.Я. Чаадаева предпочли ограничиться тремя иоанновскими сте­пенями; Пестель, не дожидаясь окончательного решения ложи, сделал противоположный выбор - предпочел для себя высшее, андреевское ма­сонство.

Действительные мотивы этого шага станут для нас понятными, если мы вспомним организационные маневры декабристов в ложе «Трех доб­родетелей». С точки зрения плана А. Муравьева и Пестеля приобщение к высшему масонству открывало перед обществом широкие перспективы. Шотландский мастер приобретал важную привилегию - единоличной властью открывать не только явные, но и тайные ложи, недоступные для наблюдения правительства; это исключительное право распространя­лось даже на те территории, где функционировали легализованные ма­сонские «мастерские».

Таким образом, приобретая 5-ю степень, Пестель получал полную возможность не только создавать ячейки из подобранных членов, но и скрывать их деятельность недоступностью масонской тайны. Пестель заблаговременно учел это важное преимущество: уезжая из Петербурга, он постарался получить от Шотландской Директории официальный документ «Loix, Prérogatives et Privilèges des Maitres Ecossais» («Законы, прерогативы и привилегии шотландских мастеров»), который удостоверял сумму его организационных прав. Эта небольшая французская рукопись, переплетенная в красную кожу, с тисненым изображением андреевского креста и сургучными печатями шотландско­го братства, была захвачена в Линцах вместе с патентами и обрядниками.

Как видно из протоколов андреевской ложи Сфинкса, шотландские мастера, занимавшие руководящие должности, пользовались другим су­щественным правом: единоличной властью давать шотландские степени иоанновским мастерам, представляя эти действия на последующее ут­верждение. Директории. Таким образом, приобретение высших степе­ней и занятие орденских постов обещало членам тайного общества воз­можность передоверять масонские права собственным избранникам.

Наконец, проникновение в недра шотландских лож давало серьезную точку опоры при завоевании руководящего аппарата. Андреевское брат­ство управлялось сверху, из тайного законспирированного центра. Отсюда направлялся подбор членов не только шотландских, но и иоанновских лож; здесь выносились постановления, которым должны были беспрекословно подчиняться зависимые ложи; тут принимались дискреционные решения относительно братьев, нарушивших свои обеты.

Просочиться в эти замк­нутые организации Директории и Совета, проникнуть в Капитул Феник­са, усилить в нем свои ряды, подчинить своему влиянию Андреевское братство - значило обеспечить полную реализацию задуманного плана. Овладение иоанновской ложей «Трех добродетелей» должно было явиться исходным пунктом широко организованной кампании. Создав «государ­ство в государстве», декабристы могли постепенно провести «своих» иоанновских мастеров в Андреевское братство и постараться образовать тай­ную шотландскую ложу из числа политических заговорщиков.

Такая мысль, действительно, мелькает при изучении бумаг Шотланд­ской Директории и Верховного Орденского Совета. Ближайшие сотруд­ники Пестеля по организации революционного союза мало-помалу про­никают в шотландские «мастерские»: кн. П.П. Лопухин и Ф.П. Шахов­ской вступают в ложу Сфинкса, Александр Муравьев - баллотируется в ложу Александра Златого Льва; летом 1817 г. кн. Лопухину и А. Му­равьеву удается подняться до седьмой степени - Рыцарей Храма, а к ян­варю 1818 г. их имена уже сияют в Капитуле Феникса наряду с фами­лиями гр. М.Ю. Виельгорского, С.С. Ланского, гр. Г.И. Чернышева, гр. Ланжерона и других.

Кн. П.П. Лопухин числится вторым герольдом под орденским именем «Рыцаря Восходящего Солнца» («Eques a sole oriente»), Ал. Муравьев выступает под орденским именем «Рыцаря Гра­наты» («Eques a granato»). Наконец, близкие им по настроению кн. П.П. Трубецкой и кн. С.Г. Волконский проникают первый - в число товарищей ложи Сфинкса, второй, - мало-помалу повышаясь, в число рыцарей Верховного Капитула.

Учитывая всю совокупность указанных фактов, мы можем выяснить истинные мотивы масонских «увлечений» Пестеля. Им руководила не страстная эмоция, а спокойный и обдуманный расчет. Принимая точку зрения А.Н. Муравьева, Пестель должен был предпочесть не открытые и строго лояльные ложи Астреи, а замкнутую и строго иерархическую шведскую систему. Масонство как сумма религиозно-нравственных принципов и масонство как совокупность символических образов были для него одинаково безразличными.

В разветвленном объединении «воль­ных, каменщиков» он видел организационную точку опоры для возникаю­щего революционного союза. Соединение кажущейся легальности с замаскированной тайной, широкое привлечение сторонников с планомер­ным подбором заговорщиков, добровольное подчинение суровой дисциплине - такова была руководящая задача Пестеля.

Масонство было терпимо правительством и действовало почти открыто. Воспользоваться его организацией казалось важным, но только при одном условии: если в широких рамках контролируемых лож можно было построить вторую, скрытую фракционную организацию. Голубое масонство Астреи отрезало всякие пути для подобной тактики, шотландское масонство Капитула Феникса давало для нее готовые сложившиеся формы.

Такая организационная задача предполагала определенный взгляд на цели и характер революционного общества. Конспиративная и замкнутая форма была необходима не для салонной пропаганды, а для активных действий. Давая свое «Историческое обозрение», Никита Муравьев не скрывал от следователей, что устав «Союза спасения» «проповедовал насилие». Раз отдавшись революционной идее, Пестель развивал ее до последних логических выводов. Правда, он не сразу выработал свою про­грамму республиканского равенства и тактику революционного террора. Теоретически он оформил свои воззрения значительно позже, но внутрен­не, интуитивно он уже был определившимся якобинцем.

В своем докла­де о разработанном уставе «Союза спасения» он апеллировал к опыту якобинского Комитета общественной безопасности. Спокойный либера­лизм кн. Трубецкого не простил Пестелю этого выступления: «Восстание против этого было всеобщее, и оно оставило невыгодное для него впе­чатление, которое никогда не могло истребиться и которое навсегда по­селило к нему недоверчивость».

Тем не менее якобинский устав, построенный на началах строгой иерархии, суровой дисциплины и пла­номерной конспирации, был принят учредителями, вероятно, не сразу, а после настойчивого сопротивления Трубецкого и Шипова. Это органи­зационное произведение Пестеля отразило в себе не только его масон­ские планы, но и его революционное направление. Пестель координиро­вал формы «Союза спасения» с формами масонской ложи, но он предпо­чел масонские формы именно потому, что они казались ему подходящей оболочкой для боевой, строго дисциплинированной организации.

Правда, осуществление задуманного плана должно было встретить серьезную преграду в пестром и далеко не революционном составе ма­сонских лож. Было бы трудно изолировать тайное общество от соприко­сновения ; инородными элементами, обеспечить конспирацию на три фронта - от правительства, от обыкновенных масонов и от низших сте­пеней революционного союза.

Но необходимо помнить, что масонство на­чала XIX в. уже не было той консервативной цитаделью, какую оно пред­ставляло непосредственно после подавления восстания Пугачева. Новые общественные слои, влившиеся в масонские организации, принесли с со­бой и новые политические настроения. Несмотря на подчеркнутую лояль­ность, столичное и провинциальное масонство постепенно поддавалось модному либерализму.

Сопоставляя «Законы Шотландских лож» в двух последовательных редакциях (1782 г. и 1818 г.), мы видим заметную раз­ницу в важнейших формулировках: требование «благоговейной предан­ности государю, на земле живому образу господа», запрещение каких бы то ни было суждений о религиозных и политических вопросах исчезают из основных параграфов устава.

Во главе Капитула оказывается обра­зованный и чутко настроенный гуманист своего времени гр. М.Ю. Виельгорский. Среди столичных «каменщиков», задолго до появления тайного общества, начинают циркулировать революционные документы француз­ского «Востока». По-видимому, создавалась обстановка, которая дава­ла некоторую надежду если не преобразовать русское масонство и не подчинить его своему влиянию, то, по крайней мере, обезвредить его кон­сервативные тенденции.

Попытка А. Муравьева и Пестеля не была единичной и случайной. Независимо от них, но одновременно с ними, зимой 1816-1817 гг. разрабатывали проект революционной масонской организации два моло­дых радикальных офицера гр. М.Ф. Орлов и гр. М.А. Дмитриев-Мамо­нов. Задуманный ими Орден русских рыцарей во многом напоминает про­ект А. Муравьева и Пестеля.

Орден должен был объединить «всех ис­тинных сынов Отечества», выдвинуть вдохновляющий лозунг «Взойди, заря свободы» и, противопоставляя «право прирожденной свободы» «пат­риархальному правлению», доказывать «крайнюю необходимость» консти­туционных законов. Подобно пестелевскому союзу, Орден строился на принципе активного действия: «Тарпейская скала тиранов» была бли­жайшей целью его революционной тактики.

Наконец, в соответствии с планом Пестеля тайное общество облекалось в формы масонской органи­зации, получало иерархию степеней и обставлялось символическим ритуа­лом; культ боевого тамплиерства ложился в основу его разработанного устава. Посвященный неофит под остриями мечей и при блеске молнии приносил клятву поражать тиранов, «чтить и лобызать кинжал, коим по­разится похититель прав, чести и свободы Отечества», «умереть за свободу», «не страшиться оков, бичей, темницы, пыток, яда, пистолета и кинжала».

В интимном письме М.Ф. Орлову М.А. Дмитриев-Мамонов созна­вался, «что степени - не более как безделушки, детские игрушки» в срав­нении с политической задачей Ордена: в этих словах звучит та же мысль, которая вызвала позднее ироническое суждение арестованного Пестеля о внешних эмблемах «каменщиков». Сходство можно проследить дальше. Самый дуумвират Орлова - Дмитриева-Мамонова во многом напоминает союз Пестеля с А. Муравьевым: в лице гр. М.А. Дмитриева-Мамонова и А.Н. Муравьева перед нами выступают экзальтированные масоны, ко­торые бросают идею о политическом использовании масонской формы и являются проводниками внешней символики; в лице гр. Орлова и Песте­ля мы видим уравновешенных и расчетливых политиков, которые запол­няют масонскую форму внутренним политическим содержанием. И здесь и там - стремление завоевать молодую военную аристократию импони­рующим культом благородного рыцарства.

Но рядом с чертами несомненного сходства мы видим между обоими проектами существенные отличия. Судя по сохранившимся данным, программа рыцарского Ордена носила более определенный и более аристократический характер: с одной стороны, она требовала федеративной республики, с другой - закладывала основы влиянию могущественной земельной знати.

К сожалению, сведения о социальных и политических desiderata «Союза спасения» очень ограниченны; всё, что мы знаем, сводится к двум обобщающим формулам: введение представительного правления и освобождение помещичьих крестьян. Учитывая всю даль­нейшую эволюцию и тайного общества, и его руководителей, можно предполагать, что первоначальная программа, действительно, носила неопределенно-расплывчатый характер, одинаково отвечая позициям уме­ренного и радикального течения. Кроме того, Орден русских рыцарей строился на ином организационном принципе.

По мысли Александра Му­равьева и Пестеля, революционное общество должно было, выражаясь словами Н. Тургенева, «состоять в масонской ложе», составлять его скрытую, законспирированную фракцию; для лучшего соблюдения тайны создавалась двойная масонская оболочка - внешняя, в форме обыкновен­ной ложи, и внутренняя, в виде упрощенной, но повторенной иерархии и, отчасти, ритуалистики.

По проекту Орлова - Дмитриева-Мамонова масонская ложа и революционное общество сливались в одно неразрыв­ное целое: соблюдение тайны обеспечивалось исключительно введением степеней и принесением клятв; между революционным ядром и окружаю­щим миром устанавливалось меньше организационных преград; руково­дящий центр и его ближайшая периферия подвергались большей опас­ности быть раскрытыми и ликвидированными.

Нужно признать, что схе­ма А. Муравьева - Пестеля больше соответствовала и неоформленности политических воззрений, и требованиям строгой конспирации; она оказа­лась гораздо жизнеспособнее и окончательно заслонила собой проект Орлова - Дмитриева-Мамонова. Узнав о возникновении «Союза спасе­ния» и о принципах его устава, учредители Ордена русских рыцарей быстро распустили свою организацию. Тем не менее факт одновременно­го образования двух тайных политических обществ в масонской оболоч­ке так же характерен, как параллельная мысль Н. Тургенева о плодо­творности организационных идей иллюминатов.

Проект М.А. Дмитриева-Мамонова восходит к масонско-мистическому революционизму эпохи Великой французской революции: «канву» своего плана он почерпнул из влиятельного издания «La bouche de fer», которое выпускали Фоше и Бонневиль. Можно предполагать, что проект А. Муравьева зародился под тем же влиянием французского революционизированного масонства: участие А. Муравьева в высоких степенях «парижского Востока» хорошо известно из протоколов Капитула Феник­са Но идеологическое воздействие иностранных источников только облегчало развитие естественного процесса: перерастание масонских лож в политические организации было общим явлением в конце XVIII и начале XIX столетия.

При всей разнородности своего состава и сложной пестроте идей ма­сонский орден сохранял некоторые основные черты, которые помогают уяснить его социально-историческую природу. Возникшее в буржуазно-демократической среде послереволюционной Англии масонство втянуло в себя разнообразные общественные слои и было использовано в противоположных политических целях. Но в принципе оно оставалось космо­политическим братством во имя преобразования жизни на началах мо­рального совершенствования.

Присущей ему основной тенденцией было стремление к равенству всех людей - идея, неизменно пронизывавшая «то учение и символику. В противовес государству оно исходило из критики существующего положения, в противоположность церкви оно вдох­новлялось идеалом земного благополучия. Создавая тайную организацию, независимую от власти и церкви, масонство апеллировало не только к свободе совести, но и к свободе мысли - даже в нелепых крайностях своих мистических увлечений.

Силою вещей масонские ложи преврати­лись в обширный и скрытый плацдарм, на котором зарождались и боро­лись разнообразные умственные течения, формировалось и крепло независимое общественное мнение. В рамках масонства нашел себе выраже­ние тот же социально-политический кризис, который породил просвети­тельную литературу и подготовил Великую французскую революцию. Масонство сыграло роль переходной идеологической и организационной формы на великом историческом рубеже, отделяющем феодальное средневековье от буржуазной Европы: идеологически оно пролагало путь доктрине либерального индивидуализма, организационно - предшествовало политическим клубам и партиям.

Чем ближе надвигалась борьба с абсолютизмом, тем резче обнаруживалась буржуазно-демократическая основа масонского движения. Работа французского историка Мартэна «Франк-масонство и подготовка Французской революции» показывает, какое крупное значение приобрели масонские ложи накануне Великой французской революции в распространении ее основных идей, формиро­вании политических кадров, подготовке выборов в Генеральные шта­ты. Немецкое иллюминатство пыталось сыграть аналогичную общественную роль в более отсталой Германии. На территории Италии масонские ложи сплетались с «вентами» карбонариев.

В Швейцарских канто­нах масонство стало орудием революционных эмигрантов, в частности французских бабувистов. Наконец, в Польше в оболочку масонской ложи был замаскирован Национально-революционный союз, основанный патриотом Лукасинским. Везде и всюду масонство ценилось как форма общественного сцепления, не только охраняющая тайну организации и боевой подготовки, но и способствующая подбору людей определенного идеологического устремления. При отсутствии независимых политических обществ и недостатке организационного опыта русские провозвестники буржуазной революции не могли не вступить на этот испытанный путь.

Однако попытка русских революционеров не имела практического ус­пеха: масонские формы были быстро отброшены и развитие тайного об­щества пошло по самостоятельному организационному пути. Впоследст­вии сами участники пробовали давать объяснение неудаче своего плана. По мнению Матвея Муравьева-Апостола, источник неудачи крылся в технических неудобствах: сам инициатор отказался от своего проекта «потому, что все время заседание ложи занято масонскими работами и что всякий масон имеет право приехать в ложу».

Трубецкой обратил внимание на другую сторону дела - на разногласия в среде самих учре­дителей; рассказав на следствии о вступлении А. Муравьева в ложу «Трех добродетелей», он прибавил: «Но многие члены с ним в сих мыс­лях не согласовались, попытка его осталась без успеха и он, оставшись в Москве, вышел в 1818 году в отставку, оставил ложу, из которой и бывшие в ней члены общества вышли».

Но разногласия были шире и глубже, они касались основного вопро­са об организации «Союза спасения» и коренились в различных взгля­дах на задачи тайного общества. Тот же кн. Трубецкой разъяснял впоследствии в своих записках: «Масонские формы, введенные в заседа­ниях и в принятии членов, затрудняли действие общества и вводили какую-то таинственность, которая была в противности с характером большей части членов. Они хотели действия явного и открытого, хотя и доложено было не разглашать намерения, в котором они соединялись, чтобы не вооружить против себя неблагонамеренных... И потому положе­но было, через непродолжительное время, изменить в этом отношении устав, как признанный неудобным в приложении».

Еще точнее пока­зания Никиты Муравьева: указав на техническую громоздкость обрядов и присяг как на причину медлительных, действий образованного «Союза спасения», он сообщил и конкретные мотивы его ликвидации. Расши­ряя состав своих членов, тайное общество пригласило присоединиться Михаила Муравьева, И.Г. Бурцева и Петра И. Колошина. «Но они не иначе согласились войти, как с тем, чтобы сей устав, проповедающий насилие и основанный на клятвах, был отменен и чтобы Общество огра­ничилось медленным действием на мнение.

Итак, "Союз спасе­ния" рушился после трех или четырех месяцев существования. Все фор­мы оного были уничтожены и бесконечные прения возникли, какое дать устройство Обществу». И.Д. Якушкин вполне солидаризировался с Ни­китой Муравьевым в оценке пестелевского устава: «Особливо вознего­довал он против клятв и слепого повиновения, который Устав сей требо­вал от первых двух степеней к воле Бояр и от самих Бояр решению большинства голосов. Он показал Устав сей г. Фонвизину, который разделил его образ мыслей».

Таким образом, непосредственные участники движения указывают три основных момента, которые сорвали организационный план Алек­сандра Муравьева и Павла Пестеля: громоздкость масонских форм, невозможность вполне законспирироваться и разногласия в среде членов.

Нельзя отрицать, что масонская ритуалистика должна была ослож­нить деятельность тайного общества; но ее отрицательные стороны иску­пались в представлении Пестеля ее положительными чертами: она созда­вала непроницаемый покров для революционного центра и способствовала более осторожному подбору членов. К тому же, масонский элемент в «Союзе спасения» был значительно смягчен и упрощен, а ритуальные работы в масонских ложах никогда не мешали им выполнять функции общественных собраний.

Гораздо серьезнее другое соображение - невозможность для револю­ционной ложи совершенно изолировать себя от консервативной части масонов. Специфические особенности ложи «Трех добродетелей» - ради­кализм ее состава и, вероятно, революционность ее собраний - были замечены и вызвали тревогу. «Староверы» поспешили организовать контрманевры и в конце концов сочли себя полными победителями.

После восстания 14 декабря 1825 г. старый масон Р. Кусаков писал Я.Ф. Скарятину: «Мне кажется, что если бы покойный император не уничтожил масонских лож, то не удалось бы карбонарству столько уси­литься. На нашей памяти, как мы парализовали карбонариев ложи "Трех Добродетелей", ни в каких правилах сей секты не успели они сде­лать прозелитов, даже принуждены были выйти из членов от нестерпимости слышать учение истины христианской. Иные же затейливые голо­вы образумились, как то А.Н.М...» (А.Н. Муравьев. - Н.Д.). Куса­ков был не вполне точно осведомлен: «карбонарии» не упразднили своей секты - они вынесли ее за пределы масонской ложи гораздо раньше, чем победили консервативные столпы Ордена.

Опасность извне, со стороны масонов-противников была вполне реаль­ной. Но главный удар плану А. Муравьева и Пестеля был нанесен с дру­гой стороны - из недр самого «Союза спасения». С отъездом Пестеля оппозиция снова подняла голову. Умеренное крыло, не желавшее боевой программы, выдержанной конспирации и строгой дисциплины, пополни­лось новыми членами. К Трубецкому и Шипову присоединилась не толь­ко вновь принятая группа Михаила Муравьева, но и московские члены - И.Д. Якушкин и М.А. Фонвизин. Восставая против масонского ритуала, они старались свести на нет ярко революционные черты «Союза спасе­ния».

Братья Муравьевы-Апостолы держались неопределенной позиции, по-видимому, склоняясь на убеждения противников громоздкой обрядно­сти. Кн. Долгорукий был за границей. Оставалась небольшая группа за­щитников принятого плана во главе с Александром и Никитой Муравье­выми. Переезд Гвардейского корпуса из Петербурга в Москву облегчил тактику противников Пестеля: ложа «Трех добродетелей» фактически прекратила свои занятия, связи с масонским центром оборвались на мно­гие месяцы.

В обстановке горячих организационно-тактических споров А. Муравьев проявил инициативу: в противовес ликвидаторской политике оппозиции он образовал новое - Военное общество. Но, в сущности, этот шаг был полной капитуляцией перед противниками: новая организация не имела в себе никаких масонских элементов и носила открыто бесфор­менный характер. Получение устава «Союза добродетели» вывело тайное общество из затянувшегося кризиса: в параграфе этого лояльнейшего немецкого объединения умеренное крыло декабристов нашло искомую и прочную точку опоры.

Комиссия для преобразования устава была избрана под давлением правого большинства: революционной точке зрения Никиты Муравьева противостояла энергичная защита умеренной позиции со стороны Михаила Муравьева и Трубецкого. Четырехмесячная работа осложнилась новыми разногласиями: Никита Муравьев остался в одино­честве и должен был уступить свое место умеренному П. Колошину. Новый устав ликвидировал революционное наследство Союза истин­ных и верных сынов Отечества, он создавал мирное полулегальное об­щество, призванное содействовать правительству в сфере благотвори­тельности, образования, правосудия и общественного хозяйства.

Принцип активного революционного действия заменялся идеей широкой, но мир­ной пропаганды; конспиративно-замкнутой организации противопостав­лялась система широко разветвленных и связанных ячеек; на место вы­держанной иерархии и строгой дисциплины ставилась периодическая сменяемость и выборность руководящих органов. Черты масонского ри­туала устранялись как ненужные и загромождающие пережитки якобин­ского плана. В виде компромисса было решено составить для избранных вторую, негласную часть устава, в которой упомянуть о введении кон­ституции и освобождении крестьян. Есть основания предполагать, что это революционное дополнение к «Зеленой книге» осталось черновым проек­том в набросках кн. Трубецкого.

Так, возымел свое начало «Союз благоденствия», результат первого решающего раскола в разнородной среде декабристов. Организационный план А. Муравьева и Пестеля был ликвидирован, и участие в масон­ском ордене утратило всякое политическое значение. Правда, старые масонские привычки сохраняли свою силу над некоторыми из членов: позитивному уму Якушкина представлялись смешными длинные рассуж­дения товарищей о формах принесения присяги. Но в общем насту­пило быстрое охлаждение к масонским собраниям, и в частности к ложе «Трех добродетелей».

По возвращении гвардии ложа возобновляет свою работу, но состав ее членов заметно изменяется: нет Александра Му­равьева и Шаховского, отсутствуют Волконский и Пестель, быстро отпадают Колошин и Долгоруков, постепенно начинают отставать Никита Муравьев и его двоюродный брат Сергей. Августовские выборы 1818 г. уже не дают такого решающего большинства членам тайного общества: мастером стула становится Ржевский, влиятельные места обоих надзира­телей тоже переходят к посторонним лицам, за декабристами остаются должности наместного мастера, секретаря, ритора и обрядоначальника. В ноябре официально «покрывают работы» Н. Муравьев и Долгоруков.

Ослабление позиции «карбонариев» облегчает маневры консерватив­ной партии: в конце 1818 г. в ложу вводится старый и «чистый» масон гр. А.И. Дмитриев-Мамонов, который принимает в свои руки бразды правления. Новые выборы приводят к полному разгрому политического крыла. Ложа «Трех добродетелей» окончательно теряет свои характерные особенности и становится обыкновенной столичной масонской ложей.

Какое положение занял в разыгравшихся событиях Пестель? Уезжая из Петербурга, он увозил с собой масонские патенты, эмблемы и уставы. Никита Муравьев дважды подчеркивает в своих показаниях, что Пестель не оставался бездеятельным: следуя статутам «Союза спасения», «он про­должал действовать по оным по прибытии своем в первый корпус в Митаву. Когда же граф Витгенштейн, которого он был тогда адъютан­том, принял Вторую Армию, тогда, прибыв с ним в Тульчин, он продол­жал там свои действия... Получа Устав Союза Благоденствия, он его от­верг и в 1820 году завел Южную Управу в том уже виде, как она до конца находилась, решившись пожертвовать статутом 1817 года».

Если датировка в данном показании не совсем точна, то его общий смысл едва ли противоречит действительности. Пестель не мог отречься от революционной точки зрения и перейти на умеренную позицию Ми­хаила Муравьева. Даже формально признав устав «Союза благоденст­вия», он продолжал видеть в нем иное, революционное содержание. Ста­рый организационный план не мог потерять в глазах Пестеля своего значения, хотя он постепенно разбивался о явную оппозицию и недис­циплинированность членов. Вероятно, идея использования масонского ордена продолжала занимать Пестеля не только в Митаве, но и на юге. Он не оставил своих масонских «игрушек», а взял их с собой во 2-ю армию.

Здесь, в обстановке напряженного политического брожения, об­щество действовало революционнее и активнее. Политическая струя сно­ва пробилась в масонство и в полтавской ложе Новикова, и в кишинев­ской ложе Овидия. Отсутствие материалов мешает установить, принял ли Пестель непосредственное участие в этих новых попытках? Во всяком случае, узко локализованные в пространстве, они далеко отставали от того широкого организационного плана 1817 г., который предусматривал проникновение заговорщиков в руководящие масонские центры.

Вероятно, самому Пестелю была ясна неудача его первоначальных замыслов. Покинутый ближайшим соратником, разочарованным Алек­сандром Муравьевым, встречая глухую преграду в растущем несогласии членов, Пестель должен был ясно сознавать безнадежность новых уси­лий. Он перестает поддерживать связь с петербургскими масонами и автоматически выбывает сначала из шотландской ложи Сфинкса (к кон­цу 1818 г.), затем из иоанновской ложи «Трех добродетелей» (к концу 1819 г.). Наезжая в Петербург, он не посещает масонских собраний и не пытается возобновлять старые связи. Масонство, лишенное роли поли­тического орудия, утрачивает для Пестеля свое прежнее значение.

Таким образом, с помощью архивных документов и литературных ис­точников мы установили не только назначение и символический смысл масонских знаков Пестеля, но также их музейную историко-революцион­ную ценность: с этими вещественными реликвиями связана определенная страница в истории декабризма - попытка революционного использова­ния старой масонской организации. В сохранившейся коллекции Пестеля мы получаем вещественную точку опоры для освещения первых шагов тайного политического общества.

1.

Генерал,

Образ действии Вашего Превосходительства в отношении меня таков, что для меня является истинным удовольствием сказать во всеуслышание, что благодарность, которою я вам обязан, очень велика, и мне приятно это сказать, так как слова эти служат истинным выражением моих чувствований. Фраза: уничтожить артикул касающийся подп. Пестеля, не причинила мне ни малейшей неприятности. Я уже слишком привык к неприятностям по службе, чтобы обращать на них какое-нибудь внимание.

Я совершенно равнодушен ко всему неприятному, что может со мною случиться; но взамен этого я бесконечно чувствителен к малейшему знаку внимания и дружбы, и вот почему письмо, которое вы изволили написать мне из Кишинёва, доставило мне в тысячу раз более удовольствия, чем сколько неприятностей причинило содержание приложенной к нему бумаги Закревского.

Мне очень тяжело, что вы потратили ещё несколько слов в мою пользу. Дело не стоило того. Вы имели столь очевидные доказательства благосклонности к вам Его Императорского Величества, что, я думаю, вполне могли бы пройти мимо моего дела и ни на одни момент не останавливать на нём своего внимания. В сущности, и сам я придаю ему очень мало значения.

Если вы позволите мне вполне изъяснить мою мысль, я вам скажу, что желал бы, чтобы вы поберегли свою попечительность для случаев более важных и для таких, где дело идёт об участи лиц, придающих цену своей карьере. Эта попечительность Вашего Превосходительства была уже столь полезна целому ряду людей, что я смотрю на неё как на силу, прибегать к которой нужно редко. Но что представляется мне забавным в этой истории, так это то, что я с самого ее начала предсказал Ивашеву то, что произойдёт, и очень боюсь, что и в настоящем случае мои предположения также осуществятся.

Вы увидите, что г. Кромин, благодаря своему покровителю, станет 30 августа генералом. Желаю ему всевозможного счастия, однако не хотел бы служить ступенькою для него. В таком случае, может быть, согласятся дать и мне полк, но, вероятно, без чина полковника.

Возможно, что в одно и то же время получит повышение и Ностиц, потому что он является пятым, как мне пишет. При таком предположении, моё назначение в Вятский полк, в то время как я буду самым старым из старших офицеров Смоленского полка, станет нового рода унижением. Что будет иметь вид, что меня нашли неспособным командовать кавалерийским полком и выбросили вон, чтобы очистить место другому. Согласитесь, что это не из приятных.

Жду вашего прибытия, генерал, чтобы получить от вас приказания относительно того, что мне делать теперь, и, повторяя свою благодарность за вашу благожелательность, прошу вас принять уверение в высоком уважении и совершенной преданности, с какими имею честь быть

Вашего Превосходительства

покорнейшим и послушнейшим

слугою Пестель.

Тульчин.

19 июля 1821 г.

3.

[Середина февраля 1822 г.]

Генерал,

Настоящее письмо будет передано вам подпоручиком моего полка Мильковским, батальонным адъютантом, на которого, за отсутствием важных дел, возложена эта поездка, чтобы письмо могло дойти до Вашего Превосходительства как можно скорее. Благосклонность, которую вы изволите оказывать по отношению ко мне, и благожелательный интерес, которым вы меня дарите, обязывают меня подробно говорить вам обо всём, касающемся моего полка, и я, чтобы не изменять своей старой привычке располагать всё по цифрам, и в настоящем случае буду докучать вам также по пунктам.

1) Первым делом моим по прибытии сюда было осмотреть учебную команду. Все роты, за исключением двух, имеют манежи. Три батальонных командира также имеют их каждый, но полк не имеет, и г. Кромин во всю зиму ни в малейшей степени не был этим занят и ни разу не осмотрел ни учебные команды, ни роты в их занятиях. Всё это отвратительно, но отвратительно до такой степени, что надо всё это видеть, чтобы иметь о том представление.

Тотчас по своём прибытии сюда я нашёл продажного лесу для постройки очень большого манежа, но этот лес нужно было перевозить на полковых лошадях, и так как я их ещё не принял, то должен был просить его соизволения. Он дал его мне, и я, сделавши все приготовления к тому, чтобы манеж был готов через 8 дней, уехал в Киев. Я надеялся по возвращении найти своих солдат уже в манеже.

Вместо того, к моему большому изумлению и огорчению, ничего не было сделано, потому что г. Кромин, под разными предлогами, отказался дать лошадей. Его целью было помешать постройке манежа, чтобы не видно было разницы между старым и новым командирами. И он в этом успел, так как по возвращении своём я посылал искать лесу почти силою, но он был уже продан, потому что тот господин, видя, что я не присылаю за ним, сбыл его с рук.

После того я нашёл другого продавца, но г. Кромин снова поставил препятствия, захвативши все сани, на которых можно было доставить лес, говоря, что эти сани принадлежат ему. Я ему отомстил словами, которых честный человек никогда бы не потерпел, но за то я остался без манежа. Они не имеют представления о том, что такое военное обучение. Всё спит самым глубоким сном. Я их порядком расшевеливаю, но с этими людьми ничего нельзя поделать. Полк должен быть освежён, без этого есть отчего повеситься.

2) Кромин за весь этот год только ограбил полк. Он положил себе в карман более 30.000 рублей и ничего не сделал, решительно ничего. Жалко смотреть на это.

Чтобы дать вам представление о том, каким образом он командовал полком, я расскажу вам только об одной из тысячи подлостей. Он получал огромное количество дров для отопления госпиталя, кордегардии и дома. Деньгами он взял на 100 сажен дров и более чем на 1000 пудов соломы, и госпиталь имел только небольшое количество дров для кухни и совсем ничего для отопления комнат, в которых находились больные. Лазаретные служители зимою были посылаемы за четыре версты приносить на своих плечах бурьян и должны были срезать его по пояс в воде. Таким-то образом несчастные топили печку больных. Вот то, в чём мне божились и врач и все штаб-офицеры полка.

Вы вполне поймёте, генерал, что я принял надлежащие меры во всём этом.

3) До настоящего времени я не добился того, чтобы получить от него бумаги, которые он обязан мне сдать. Он пользуется тысячью предлогов, и вся его цель состоит в том, чтобы воспрепятствовать произвести до смотра необходимые перемены, отлагая, насколько возможно дальше, сдачу полка, и он надеется в этом на успех, так же как имел успех в деле с манежем. Для того именно, чтобы избежать этого, я и требую посредников и умоляю вас распорядиться этим как можно скорее, так как, если нужно ждать все инстанции, то это никогда не кончится.

4) Внутренняя жизнь полка находится в таком состоянии, что у вас волосы поднялись бы на голове, если бы войти во все подробности дела. Нет вещей, которые не были бы в отвратительном виде, и я не знаю, как я могу предстать пред Императором с этой толпой сонливцев в лохмотьях. Единственным средством поправить несколько внешность полка было бы немедленно послать в Петербург толкового офицера купить прибор к 1000 киверов из 1000 сверх суммы, 1500 витишкетов и еще разных предметов. Ничего лучшего, как возможности произвести этот расход, я не просил бы и с тою именно целью посылаю к вам настоящего курьера.

Я могу дать это поручение только капитану Зыбину, но его чин не позволяет мне командировать его. Поэтому, если бы вы соблаговолили дать ему отпускной билет на 28 дней, не отмечая этого в приказе, чтобы не рассердилось моё начальство, дело могло бы устроиться, но, так как времени остаётся очень мало, я просил бы вас распорядиться, чтобы это было исполнено как можно скорее.

Если он купит всё это и вовремя привезёт, нужно будет заставить все эти вещи изготовить, а это займёт много людей. Вот в чём неудобство, а в отношении фронта мы не сильны. Представляя, таким образом, вам, генерал, выгоды и неудобства проекта, я прошу вашего совета, и именно этот совет определит мой образ действий. Если нужно послать Зыбина, тогда сделайте милость пришлите мне с ним письмо генералу Закревскому, чтобы Зыбин получил там подорожную, так как ему необходимо будет взять три почтовых повозки.

5) Полк имеет претензию к провиантскому департаменту в 48.000 рублей. 7.000 принадлежат частным лицам, а остальные артели. Я поручил бы Зыбину, который в таких делах опытен, постараться получить эти деньги, и другое письмо от вас было бы одним из наиболее действительных к тому способов. Простите мою навязчивость, но она проистекает именно от совершенной уверенности моей в вашей любезности. У меня нет только подорожной, и каждый раз нужно посылать для этого к князю, что замедляет всякие сношения. Если бы возможно было, чтобы вы приказали мне её дать, я представил бы в ней точный отчёт.

6) Мой полк снова в Махновке с двумя ротами, и, если будет нужно идти ещё в Тульчин, в таком случае действительно нельзя будет что-нибудь сделать.

7) Теперь я перейду к пункту наиболее важному, именно об офицерах.

В общем нельзя сказать, что они весьма плохи. Но они очень посредственны, вялы, пали духом и очень мало знают службу. Я считаю необходимым освежить полк в этом отношении и присоединяю здесь маленькое сообщение о тех, которых очень полезно, по моему мнению, перевести как можно скорее в другие полки.

Большим благодеянием для меня было бы, если бы вы исполнили эту просьбу. Что касается батальонных командиров, то подполковник Каспаров был бы хорошим командиром полка. Это человек, который в совершенстве знает службу и фронт в отношении того, что должен делать командир батальона, но который очень далёк от того, чтобы иметь необходимый пыл и знания для обучения солдата. Я хотел бы, чтобы он командовал вторым батальоном, так как это честный человек, как мне кажется.

Майор Гноевой большой болтун и русский человек в смысле Madame de Staël. Он не пошёл дальше первых шагов, потому что его батальон почти хуже чем третий. Химотченко скажет вам, в каком состоянии он нашёл его учебную команду. История и конец Адамова внушили ему такое мнение о собственной персоне, что я был бы очарован, если бы вы перевели его в один из полков 6-го корпуса, например в Томский на место Белогужева, а этого последнего ко мне. С ним вместе также и его брата, о котором он просил меня устроить, чтобы была исправлена ошибка в приказах, так как в одних сказано, что штабс-капитан Гноевой переведён в Вятский полк, а в других - в Витебский. Гноевой командует плохо, очень плохо, и делает ошибки на каждом шагу.

Майор второго батальона Ейнвальд есть тот, который всех более имеет и ревности и усердия, но он до такой степени вздорен, что становится несносным. Он производил ревизию артелей и ничего там не увидал. Я должен был взбудоражить всех чертей, чтобы навести там порядок, и теперь дело пойдёт. Он мог бы командовать 1-м или 2-м батальоном в полку, находящемся более или менее в порядке, но это плохой помощник в таком полку, как Вятский.

Заключение изо всего этого то, что я желал бы избавиться ото всех трёх батальонных командиров без исключения и от многих офицеров. Они будут хороши в хороших полках, но здесь они совершенно бесполезны. Дайте мне Белогужева и Глинокишкина, если это можно, для 1-го и 3-го батальонов, и Каспарова или кого другого - для второго, и вы увидите, как всё устроится. Считаю возможным уверить вас в том, что много сделаю сам, но я не могу сделать всего, а эти два господина, сделавшись подполковниками, будут иметь основание не обижаться и оправдывать своё повышение.

Кроме того, я назову вам ещё штабс-капитана Шонерта из Козловского полка, поручика Фока из Азовского, Кардашевского из Днепровского и Пустовойтова и Майбороду (штабс-капитан) из 35-го егерского. С этими офицерами полк через год получит совсем другой вид. но это совершенно необходимое условие для его освежения. Те, кто теперь в Тульчине, явились бы после смотра, если вы это сочтёте полезным. Вы скажете, генерал, что я выбрал слишком многих, но действительно без этого ничего нельзя сделать.

8) Наконец, соблаговолите мне сказать, пойдём мы с двумя или тремя батальонами. Через год я не буду больше делать таких вопросов, но сейчас я не могу не задавать их.

Сознаю, что надоедаю вам такое долгое время. И кончаю, свидетельствуя своё уважение вашей супруге и прося вас принять уверение в безграничной преданности, с которою я к вам отношусь и с которою имею честь быть

Вашего Превосходительства

покорнейшим и послушнейшим

слугою П. Пестель.

Мильковский должен ехать в Балту, и вот почему я просил его доехать до Одессы.

5.

Генерал,

Выехав из Тульчина, я проехал через Махновку в Бердичев, где купил 14 обозных лошадей. Завтра надеюсь купить ещё 6, и вот таким образом в полку оказывается 20 новых хороших лошадей. Теперь я должен бы послать в Новомиргород, где большая ярмарка, чтобы купить ещё 20, после чего полк не был бы больше в постыдном положении, не имея возможности выступить с двумя батальонами, если последует об этом приказ.

Но для этой покупки нужны деньги, а у меня их нет больше. Подавленный со всех сторон неотложными нуждами полка, я взял на себя смелость обратиться к вам с прилагаемым рапортом. Так как прочие мои начальники не могут ничего сделать в этом деле, я думаю, что было бы бесполезно и беспокоить их. Если возможно, сделайте милость, исполните. Если же нельзя, то не сердитесь на то, что я постоянно и очень надоедаю вам. Котлы будут мне стоить около 5000 рублей. Все заводы заняты и нельзя иметь дешевле, и к 1-му мая всё будет взято. Ещё огромный расход.

Относительно же обоза у меня есть другая идея. Сделать его силами полка потребовало бы бесконечного времени, так как нет леса, и пришлось бы сушить тот, который бы предоставили казённые леса, что затянулось бы очень надолго. Поэтому я послал в Киев узнать, нельзя ли купить его в арсенале совсем в готовом виде. Если да, то я ещё раз обратился бы к благосклонности Вашего Превосходительства, чтобы вы официально запросили у военного министра приказа Киевскому арсеналу о выдаче обоза за штатные цены. Это было бы совсем хорошо, так как тогда я явился бы в лагерь с совершенно новым обозом и с превосходными лошадьми. Было бы не дурно сделать всё это в короткое время.

У вас слишком много дел, чтобы я ещё дольше надоедал вам. Примите поэтому мои поздравления с праздниками и позвольте мне повергнуться к стопам Madame Киселёвой за любезную присылку по её приказанию оленьей ноги. Я её уже получил.

С полною преданностью и высочайшим уважением имею честь быть

Вашего Превосходительства

покорнейшим и послушнейшим

слугою Пестель.

Ставиш.

2 апреля 1822.