© Nikita A. Kirsanov 📜 «The Decembrists»

User info

Welcome, Guest! Please login or register.


You are here » © Nikita A. Kirsanov 📜 «The Decembrists» » «Кованные из чистой стали». » Пущин Михаил Иванович.


Пущин Михаил Иванович.

Posts 1 to 10 of 32

1

МИХАИЛ ИВАНОВИЧ ПУЩИН

(13.11.1800 - 25.05.1869).

[img2]aHR0cHM6Ly9zdW45LTIzLnVzZXJhcGkuY29tL2M4NTQ1Mjgvdjg1NDUyODY2My8xZDNkNWUvTEpxbUZud1FRVDAuanBn[/img2]

Николь Карл Фридрих Адольф (Niekol Karl Friedrich Adolf). Портрет Михаила Ивановича Пущина. Париж. 17 января 1853 г. Картон, графитный карандаш. 23,7 х 19,3 см. Государственный Эрмитаж.

Капитан, командир л.-гв. Конно-пионерного эскадрона.

Из дворян Санкт-Петербургской губернии. Родился в Петербурге. Отец - Иван Петрович Пущин (ск. 7.10.1842, 88 лет, С.-Петербург [Метрические книги Конюшенной церкви. РГИА. Ф. 1801. Оп. 1. Д. 202. Л. 94], похоронен на Смоленском православном кладбище), генерал-лейтенант, генерал-интендант флота, сенатор; мать - Александра Михайловна Рябинина (15.04.1771 - 20.07.1841, С.-Петербург [Метрические книги Конюшенной церкви. РГИА. Ф. 1801. Оп. 3. Д. 5. Л. 86], похоронена на Смоленском православном кладбище). За отцом в Осташковском уезде Тверской губернии 20 душ, в Бобруйском уезде Минской губернии 357 душ и дом в Петербурге.

Воспитывался в 1 кадетском корпусе, откуда выпущен прапорщиком в 1 сапёрный батальон - 22.12.1816, переведён в л.-гв. Сапёрный батальон - 31.01.1818, подпоручик - 17.01.1819, переведён в л.-гв. Конно-пионерный эскадрон - 21.02.1819, поручик - 22.12.1819, штабс-капитан - 26.12.1822, за отличие капитан - 3.08.1824, командир батальона.

Членом тайных обществ декабристов не был (член преддекабристской организации «Священная артель»), но знал о существовании Северного общества, был на совещаниях членов общества у К.Ф. Рылеева накануне восстания.

Арестован 15.12.1825 и доставлен в Зимний дворец, затем на главную гауптвахту и в тот же день на гауптвахту Петропавловской крепости («отправить на гауптвахту в крепость»), 4.01 показан в №6 Кронверкской куртины.

Осуждён по Х разряду и по конфирмации 10.07.1826 приговорён к лишению чинов и дворянства и к отдаче в солдаты до выслуги.

Определён в Красноярский гарнизонный батальон - 26.07.1826, прибыл туда, но через несколько месяцев переведён на Кавказ и проездом через Екатеринбург останавливался на два дня у Натальи Колтовской и выехал по назначению - 31.12.1826. зачислен в 8 пионерный батальон - 14.02.1827, участник русско-персидской и русско-турецкой войн в 1827-1829, участвовал в осаде Аббас-Абада, Сардар-Абада и Эривани, за отличие унтер-офицер - 26.11.1827, прапорщик - 18.03.1828, подпоручик - 16.11.1828, поручик - 19.04.1829, при взятии Ахалцыха ранен пулею в грудь навылет, в 1829 встречался во Владикавказе с А.С. Пушкиным, в 1830 уволен в отпуск в Псков, где жила его сестра Е.И. Набокова, выехал туда из Москвы - 27.08.1830, разрешено приехать на три дня в Петербург для свидания с родителями с 16.12 по 19.12.1830.

По высочайшему разрешению (доклад 21.01.1831) из поручиков Кавказского сапёрного батальона уволен от службы приказом 4.02.1831 с условием состоять под строжайшим тайным надзором и с запрещением въезда в Петербург.

По высочайшему разрешению (доклад 6.05.1831) разрешено вступить на гражданскую службу в Минскую или Витебскую губернии, но по особому ходатайству псковского губернатора Алексея Никитича Пещурова (доклад 28.01.1832) определён к нему чиновником особых поручений с переименованием в коллежские секретари - 29.06.1832, попечитель псковских богоугодных заведений - 31.05.1834, вышел в отставку - 22.02.1835 и поселился в имении отца в местечке Паричах Бобруйского уезда Минской губернии, по ходатайству кн. А.А. Суворова разрешён въезд в Петербург с условием являться в III отделение для определения срока пребывания - 5.05.1841, разрешено (доклад 16.05 1847) выехать за границу в Теплиц для лечения, а 21.06.1856 уволен вторично за границу сроком на год.

По амнистии 26.08.1856 освобождён от надзора, представил в 1857 Александру II автобиографическую записку об участии в войне 1828-1829 и после личного с ним объяснения указом Сенату 27.07.1857 «во внимание к отличной выслуге и безукоризненному поведению» возвращён ему прежний чин гвардии капитана.

В качестве члена Московского губернского комитета принимал деятельное участие в подготовке отмены крепостного права. Впоследствии действительный статский советник, переименован в генерал-майоры с назначением комендантом Бобруйской крепости - 5.05.1865. Мемуарист.

Похоронен рядом со второй женой в м. Паричи Бобруйского уезда Минской губернии.

Жёны: первая - (с 1831) Софья Петровна Пальчикова (ск. 19.04.1835 в Пскове), вторая - (с 1838) Мария Яковлевна Подкользина (29.12.1812 - 23.03.1895), на сестре которой Варваре Яковлевне был женат декабрист М.А. Назимов.

Братья:

Иван (4.05.1798 - 3.04.1859, с. Марьино Бронницкого уезда Московской губернии, похоронен в Бронницах у Михайло-Архангельского собора), коллежский асессор; с 22.05.1857 женат на Наталье Дмитриевне Фонвизиной (7.04.1805 - 16.10.1869, Москва, похоронена в Покровском монастыре), вдове декабриста М.А. Фонвизина;

Егор (Георгий; р. 6.01.1802, С.-Петербург, крещён 11.01. в церкви Захария и Елизаветы при Адмиралтействе - 20.11.1833);

Николай (7.03.1803, С.-Петербург, крещён 10.03. в церкви Захария и Елизаветы при Адмиралтействе [В других источниках дата рождения - 4.03.1803. ЦГИА. СПб. Ф. 19. Оп. 111. Д. 133. Л. 468] - 12.01.1874, Ницца [ЦГИА. СПБ. Ф. 19. Оп. 123. Д. 30. С. 167]), чиновник Министерства юстиции; с 30.09.1837 женат на Марии Николаевне Завалишиной. У них дети: Иван (р. 29.07.1839) и Ольга (р. 1.03.1841);

Пётр (1813 - 5.09.1856, Варшава);

Сёстры:

Евдокия (ск. 18.11.1860), замужем за Иваном Степановичем Бароцци, действительным статским советником;

Екатерина (1.11.1791 - 27.11.1866, С.-Петербург), замужем за Иваном Александровичем Набоковым (11.03.1787 - 21.04.1852, 65 лет, С.-Петербург [Метрические книги Петропавловского собора. ЦГИА. СПб. Ф. 19. Оп. 124. Д. 741. Л. 52], похоронен на Комендантском кладбище Петропавловской крепости), генералом от инфантерии. У низ дети: Александр (р. 15.11.1818, С.-Петербург) и Вера (р. 15.11.1820, С.-Петербург);

Анна (1.02.1793, С.-Петербург, крещена 3.02. в церкви Живоначальной Троицы, что в Галерной гавани - 22.05.1867, С.-Петербург [Метрические книги Пантелеймоновской церкви. ЦГИА. СПб. Ф. 19. Оп. 124. Д. 998. С. 102]), замужем за Валерианом Ивановичем Фениным (1803-1871);

Мария (3.03.1795, С.-Петербург, крещена 18.03. в церкви Живоначальной Троицы, что в Галерной гавани - 16.08.1844), замужем (с 23.02.1834 [Метрические книги Казанского собора. ЦГИА. СПб. Ф. 19. Оп. 111. Д. 260. С. 45]) за Иваном Васильевичем Малиновским (1796 -10.02.1873), гвардии полковником;

Варвара (11.10.1804, С.-Петербург, крещена 13.10. в церкви Захария и Елизаветы при Адмиралтействе [ЦГИА. СПб. Ф. 19. Оп. 111. Д. 136. Л. 205] - 19.03.1881, Псков, похоронена на Дмитриевском кладбище).

Елизавета (21.08.1806, С.-Петербург, крещена 27.08. в церкви Спаса Нерукотворного образа при Главном Императорском конюшенном дворе - 17.05.1860, С.-Петербург [Метрические книги Конюшенной церкви. РГИА. Ф. 1801. Оп. 1. Д. 210. С. 94]);

ВД. XIV. С. 449-463. ГАРФ, ф. 109, 1 эксп., 1826 г., д. 61, ч. 125.

2

Михаил Иванович Пущин

Казанская Екатерина Борисовна

Глава 1. Детство и юношество

О детстве Михаила Ивановича нам известно крайне мало, только пару строк в начале его «Записок»: «Из воспоминаний детства более всего врезались в мою память серьезность отца, помешательство матери, начальство старших сестер…».

Его отец Иван Петрович Пущин, генерал-интендант флота, генерал-лейтенант, сенатор родился в 1754 году, человек строгий и сдержанный. Мать Александра Михайловна была дочерью вице-адмирала Михаила Ильича Рябинина, про нее известно мало.

В семье Пущиных было 6 мальчиков и 6 девочек детей. Большим влиянием на судьбу и воспитание Михаила Пущина обладал его дедушка - Петр Иванович Пущин. Адмирал, командир Балтийского флота и Кронштадтского порта он родился 11 декабря 1723 года, происходил из мелкопоместного дворянства Тверской губернии Осташковского уезда, где ему принадлежало, доставшееся от родителей имение в селе Пущина гора.

В день коронации Павла I, 5 апреля 1797 года, Петру Ивановичу было высочайше пожаловано 1300 крестьян в Минской губернии - имение в местечке Паричи, а в июле этого же года подарен каменный дом в Петербурге на набережной реки Мойки. И дед, и отец Пущина служили во флоте, были военными, поэтому дальнейшая судьба детей Ивана Петровича была ожидаема.

*  *  *

В то время как его брат Иван поступил в 1811 году в Царскосельский лицей, сам Михаил был отдан на воспитание и обучение в Первый кадетский корпус в марте следующего года. В своих воспоминаниях он говорит о том, что поступление его было совершенно случайным, так как его зачисление кадетом состоялось благодаря просьбе его дедушки, адмирала Петра Ивановича Пущина.

Мальчик ехал в корпус с отцом, который дал ему ценные наставления, призывающие к послушанию и честности в общении с товарищами, здесь, как он сам для себя определил, началась пора его отрочества. Как отмечает М.И. Пущин, отец по обыкновению был суров и передавал теперь своего сына в руки такого же жесткого воспитателя, Клингера, бывшего на то время директором корпуса.

Очевидно, что для Ивана Петровича Пущина не было характерно нежничать с детьми: «…отец со мною простился и в первый раз, дав мне как всегда поцеловать свою руку, сам поцеловал меня…» Это обстоятельство, возможно наложило соответствующий отпечаток на личность маленького Михаила.

При поступлении в корпус маленький Пущин сделал следующую автобиографическую запись: «сын генерал-интенданта генерал-лейтенанта Пущина, от роду имею 13 лет, восприемником моим был дед мой родной Адмирал Пущин, оспу имел прививную. Крестьян за дедом моим состоит Минской губернии в разных уездах 1500 душ. Кадет Михаил Иванов сын Пущин».

После прощания с отцом мальчик знакомился с новым для него миром: с инспектором классов, со своими новыми товарищами, весьма простым для того времени обедом. Видимо, по строгости воспитания или из-за своей простой натуры маленький Михаил не выказал никаких капризов и повел себя в этом неловком положении достаточно свободно, что сразу пришлось по душе его товарищам.

Первые же классы показали, насколько справедливы его слова о домашнем воспитании, которое «шло довольно успешно». Мальчик свободно читал на немецком языке, благодаря тому, что в доме были немцы-гувернеры. Сразу же обнаружилось некоторое упрямство Михаила Пущина: кадет не соглашался с преподавателем, который поправлял его при переводе текста. Тут же мы видим торжество справедливости, так как наказания за такое своеволие не последовало - Пущина перевели из шестого среднего класса в первый.

1812 год был ознаменован для Российской империи Отечественной войной. Среди мальчишек-кадет ходили воинственные настроения, каждый мечтал попасть на передовую линию, чтобы отдать свой долг Родине. Кадетский корпус тут же выпустил не совсем еще подготовленных, но рвущихся в бой юношей, среди которых был К. Рылеев, будущий декабрист.

В корпусе применялись телесные наказания. Сам директор Клингер не гнушался применить силу к юным кадетам, если их поведение вызывало его негодование. Такое отношение обуславливалось личностью самого Клингера.

Ф.И. Клингер был руководителем корпуса с 1801 года, немец с превосходным образованием, но при этом приверженец суровой дисциплины, поддерживаемой розгами. Как он сам любил говорить «Русских надо менее учить, а более бить».

Несмотря на некоторые пробелы в домашнем образовании, юный Пущин сдал все экзамены с отличием, став по всем предметам первым в кадетском корпусе. Однако тут идеальную картину подпортил случай, из-за которого Михайло сын Иванов Пущин получил по единственному предмету не высший балл, став лишь четвертым вопреки всеобщему ожиданию.

*  *  *

После выпуска из корпуса десятка лучших учеников были назначены в саперный и пионерный батальоны. Пущину пришлось забыть про свои мечты о конной артиллерии, так как нельзя было пойти против воли великого князя Николая Павловича. Для поощрения разочарованных молодых людей их прикомандировали к гвардейскому саперному батальону.

В первое время службы Михаила Ивановича преследовали денежные проблемы: деньги отец высылал не вовремя, и их все равно не хватало иногда даже просто на приличную одежду и сапоги. Приходилось экономить, покупая дешевые сапоги, которые натирали ноги, что мешало прохождению службы. Все передвижения батальона Пущин совершал к тому же пешком, потому что на лошадь денег также не хватало.

Все эти лишения он сносил с присущим ему терпением и выдержкой. Однако иногда ему эти качества изменяли, и он становился человеком вспыльчивым. Пущин описывает случай, который с ним произошел после его поступления в гвардию в 1818 году, где он был назначен обучать фронтовой службе инженерных кондукторов. Нужно было просыпаться достаточно рано и к тому же в воскресенье, что уже вполне достаточно для того, чтобы стать раздражительным, тем более, если ты ложишься уже под утро, когда вставать в 6.

В довершение ко всему кондукторы также проявляли леность на сборах, долго строились и всячески пытались уклониться от обучения. Михаил Иванович однажды не выдержал и одного такого нерадивого ученика, который мало того, что ошибался постоянно, так еще и соврал, сославшись на головную боль, ткнул в спину и поставил на лишние часы стоять с ружьем. После этого случая Пущин получил выговор, но к его удовольствию был отстранен от этой неприятной для него обязанности.

Во время службы случалось по молодости и скорее от безделья прикладываться к бутылке. Корпус стоял лагерем в Рыбачьем селе, а капитан его роты и поручик, мягко говоря, любили выпить. Пущин не мог часто ездить в Петербург из-за недостатка средств, поэтому оставаясь в роте, так и проводил время за чашей «зелена вина».

В 1819 году Пущин в чине подпоручика был назначен в конные пионеры, инженерные войска. Однако тут существовало некоторое препятствие: Михаил Иванович не умел ездить верхом. Чтобы исправить этот свой недостаток, который для офицера конно-пионерного эскадрона был фатальным, Пущин просит прикомандировать его к лейб-гвардии гусарскому полку для обучения езде и кавалерийской службе в целом. Он усердно обучается под руководством опытного кавалериста в манеже в Царском Селе и через шесть месяцев уже готовый верно нести воинскую службу возвращается в Петербург к своему эскадрону осенью этого же года.

Пущин был уже замечен вышестоящими, и поэтому скоро был произведен в поручики, что дало ему некоторое положение. Он вошел в общество в возрасте 19 лет, представлен малому и большому двору, приглашен часто на вечера и также был лично знаком с государем, который «всегда был к нему приветлив».

Весной 1821 года Пущин вместе с эскадроном отправляется в Итальянский поход, который был предпринят императором с целью унять брожение в армии после Семеновского бунта. Как отмечает Михаил Иванович, состояние эскадрона тогда было чуть ли не бедственным, потому что лошади у всех сплошь были бракованные. Все они выглядели разномастно и не собранно. Пущин вспоминает о том, что его лошадь досталась ему через вторые руки с конюшни великого князя, выкупив ее, он вставил ей глаз вместо потерянного после удара хлыстом. Лошадь обошлась ему в 500 рублей ассигнациями, но в поход собраться было очень сложно, потому что денег по-прежнему не хватало. «С этого-то времени начинаются мои неоплатные долги, от которых во всю жизнь не мог освободиться».

В ходе кампании войска проходили Литовские губернии, населенные поляками. К этому народу Пущин относился неприязненно. Так он жалеет, что потратил тысячу рублей на то, чтобы купить им вино в угощение: «тогда я увидал ничтожество поляков, наших соседей».

Однако, живя у польского помещика в доме во время похода, Михаил Пущин все же влюбился в 16-тилетнюю Эмилию, которая очаровала его настолько, что он стал просить разрешения отца жениться на ней. Однако семья Пущиных благоразумно отстранила Михаила на продолжительное время, призвав в Петербург, где он пробыл около трех месяцев. Страсти поулеглись, и юноша стал постепенно забывать свою любовь. К тому же служба звала его дальше, теперь уже в Вильну.

Здесь произошел интересный случай, который повлиял на дальнейшую карьеру Михаила Ивановича.

Великий князь Николай Павлович захотел показать императору наводку понтонного моста через реку. Солдаты впервые обращались с понтонами и делали это весьма неумело, чем конфузили великого князя. Пущин был призван одним из офицеров, чтобы исправить ситуацию, но сделать так ничего и не смог: течение реки было настолько сильным, что не позволяло как-либо действовать.

В итоге великий князь остался крайне недоволен предприятием и его фраза «вот вам ваш хваленый офицер, который оказывается дрянь», прозвучала она на самом деле или нет, но была передана Михаилу Ивановичу. Его это оскорбило, и он отказался вообще служить, сказавшись больным. Возможно, что Засс, озвучивший слова князя, солгал для своей собственной выгоды, но здесь очень показательна реакция Пущина – он вспылил, его достоинство было задето, хотя и высочайшим лицом.

Михаилу разрешено было отправиться в Петербург по болезни, куда он и поехал, проведя там время до августа, а в сентябре уже намереваясь уволиться от службы. Однако Николай Павлович предупредил его планы и, прислав за ним адъютанта, просил выздороветь и приехать в Александровскую слободу. Явившись на службу, Пущин тут же встретил благосклонность со стороны великого князя, в то время как Засс постоянно вызывал высочайшее неудовольствие.

Михаил Иванович в чине штабс-капитана командовал дивизионом и на тот момент писал устав для конных пионеров, который зачитывал великому князю по вечерам. Судя по всему, Николай Павлович симпатизировал Пущину, и поэтому они были достаточно близки.

В продолжение зимы любимцу великого князя удалось привести гвардейский эскадрон в лучшую форму, чем приятно удивлял старые полки, в которых дисциплина оттачивалась десятками лет.

Помня злополучный инцидент, Николай Павлович снова попросил Пущина заняться наведением мостов. Штабс-капитан муштровал свой дивизион, занимаясь каждый день с понтонами на реке. В итоге великий князь провел смотр раньше, но солдаты смогли удивить даже своего командира, уложившись не за 25 минут, а всего за 11. Император, присутствующий на смотре очень хвалил великого князя, а тот в свою очередь Пущина. Ему было объявлено высочайшее благоволение, и к августу 1824 года он был произведен в капитаны за отличие по службе.

Все эти происшествия рисуют нам картину очень упорного человека, который добивается своего на поприще вверенного ему дела. Нужно немало терпения и сил, чтобы ежедневно обучать солдат. Пущину это удается в более короткие сроки, нежели того требовал великий князь.

Помимо поощрений по службе, Пущина наказывали. К этому приводил его неуступчивый и порой вспыльчивый характер. Однако хорошие и подчас очень близкие отношения с Николаем Павловичем позволяли ему избежать суровости наказания. Пущин не просил заступничества, напротив, он очень честно сознавался в своем проступке, даже если это касалось самого великого князя.

К 1823-1824 годам Михаил Пущин разочаровывается в службе, которую по его словам он выполняет «с усердием», несмотря на многие неприятности. Приходилось ему и командовать дивизионом, пока Засс и Бартоломей были в отпуске. Дивизион был отлично научен, благодаря Пущину, но к смотру приехал Бартоломей, и все похвалы достались ему. Никакого неудовольствия Михаил Иванович, конечно, не высказал, но тот факт, что он упоминает это в своих записках, говорит о том, что эта несправедливость его задела.

Не раз можно отметить честность и прямоту Пущина. Даже в атмосфере недоимок и расхищения казенных денег он бескорыстно нес свою службу. Так он придумал для себя книгу записи доходов и расходов эскадрона, после смотра начальства было решено вести такие экономические книги во всех гвардейских полках. После этого Михаил Пущин получал знаки неудовольствия со стороны офицерства – теперь было сложнее скрывать воровство казенных денег.

Источником денежных средств для Михаила Ивановича служила карточная игра. Здесь ему крупно везло - 20 тысяч ассигнаций в год - на эти деньги он мог безбедно жить и даже содержать хороших лошадей. Он проявляет свою азартную и увлекающуюся натуру, несмотря на всю его обычную выдержку и собранность.

Важным событием, которым отметился 1824 год, было наводнение в Петербурге.

Стихийное бедствие, самый высокий зафиксированный уровень подъема воды за всю историю города – 421 см. Вода начала подступать в то время, когда Михаил Иванович находился на службе. Он отреагировал мгновенно, начав выводить лошадей из конюшен. Погода и накануне была ужасающей: проливной ледяной дождь и промозглый ветер.

«Над омраченным Петроградом
Дышал ноябрь осенним хладом.
Плеская шумною волной
В края своей ограды стройной,
Нева металась, как больной
В своей постеле беспокойной.»

А.С. Пушкин «Медный всадник»

Те военные части, которые были медлительней пришли спасаться на возвышенность в растрепанном состоянии. Казна потерпела значительные убытки. После себя вода оставила кучи всякого мусора на дорогах: бревна, обломки крыш, доски. Пущин, возвращающийся с эскадроном в казармы должен был командовать спешиваться и все это расчищать. Уже к вечеру Михаил Иванович добрался до своей квартиры, но не своими силами – от промозглого ноябрьского ветра он, будучи верхом, на лошади замерз так, что солдатам пришлось снимать его с седла и нести на руках.

Честность не позволила Пущину корыстно воспользоваться всеобщим бедствием, которое по праву можно было назвать существенным для государственной казны. За счет выделяемых денег на восстановление разрушенных зданий и казарм успели нажиться чуть ли не все офицеры, они даже подшучивали над Михаилом Ивановичем, над его честностью. Казалось бы, бедность и скудность в средствах должны были побудить его к изысканию различных способов поправить положение, хоть бы и не праведных, но тут он проявил всю свою твердость и показал себя очень достойным человеком.

Таким образом, Михаил Иванович, перейдя от домашнего уюта и поддержки многочисленных братьев и сестер, в Кадетском корпусе столкнулся с жесткой и строгой дисциплиной. Это только укрепило его характер и возможно способствовало воспитанию в юноше упрямства, которое также было подкреплено чувством долга и ответственности. Эти качества и отразились на его службе, которую он ревностно выполнял, становясь лучшим на том поприще, которое избрал для себя. Не признавая чинов, он всегда упрямо добивался своей цели.

3

Глава 2. Пущин - декабрист

В 1825 году, как отмечает сам Пущин, все его дела отмечались неудачами и всяческими неприятностями еще до рокового дня его биографии. По-прежнему не хватало денег на содержание в гвардии – в карты теперь не так везло, кроме своих долгов взял на себя еще проигранную братом сумму, у которого денег всегда не хватало, потому что он тратил их на благотворительность.

Здоровье подводило Михаила Ивановича: он страдал геморроидальными припадками, при которых получил еще и бессонницу, что сделало его раздражительным и вялым. Пущин даже получил разрешение не сообщать о недомогании и при этом не являться на службу. Великий князь Николай Павлович оказывал ему всяческие милости и справлялся о здоровье больного, разрешил посещать различные развлечения, а летом советовал отправляться на воды. Как не раз уже отмечалось, будущий российский император проявлял исключительную заботу о Пущине и по-особому к нему относился. Возможно, это связано с тем, что они в чем-то были схожи характерами: твердость порой переходящая в упрямство, но в то же время несгибаемое упорство.

В июне Михаил Иванович уехал в Ревель лечиться и отдыхать. Тут он познакомился с П.А. Вяземским, так как они проживали в одном доме, и подружился с ним. Тут Пущину удалось поправить свое здоровье.

На этот же злополучный год приходится, пожалуй, первое серьезное и взвешенное намерение Михаила Пущина жениться. Он близко сходится с племянницей семейства Потаповых Еленой.  Пущин уже готов был по приезде из Ревеля сделать предложение своей возлюбленной. Однако здесь его ждала трагическая развязка: Helene умирает от чахотки. Это несчастье не стало последним в череде трагических событий 1825 года.

После наводнения 1824 года пострадала дача Пущиных под Петербургом, отец нанял дом напротив, чтобы был надзор за ремонтом. Здесь Михаил Иванович описывает эпизод, характеризующий его если не как суеверного человека, то, как очень впечатлительного. Еще до поездки в Ревель в конце мая – начале июня Пущин был на даче и, прогуливаясь каждый день по утрам, постоянно встречал юродивого, который жил на даче у княгини Вяземской и славился своими предсказаниями. Михаил Иванович решился спросить у него о своей будущей женитьбе, на что старик указал на воз с сеном, проезжающий мимо: на вид сено кажется хорошо, а раскопаешь – окажется гнилое. После смерти своей невесты Пущин уверился в том, что это предсказание оказалось правдивым.

Из Ревеля, после двух месяцев купаний, Михаил Иванович возвращался морем вместе с эскадрой адмирала Крауна. На корабле было много знакомых, среди которых был Кюхельбекер, товарищ брата по Царскосельскому лицею. Пущин занял его каюту, в то время как остальные разбрелись по другим. Об этом затянувшемся из-за бури путешествии Михаил Иванович пишет с воодушевлением, никаких жалоб на качку – только внимательное наблюдение и наслаждение морским приключением.

По возвращении в Петербург Пущин решает сменить место службы и перевестись на юг по состоянию здоровья. Великий князь Николай Павлович предложил ему перевод в Северский конно-егерский полк, над которым шефствовал. Прошение о переводе в начале ноября было отправлено в Таганрог, но не успело до кончины Александра I. Сшитую новую форму пришлось отложить - дальше жизнь Михаила Пущина пошла совершенно по-другому сценарию.

*  *  *

Одной из задач исследования является выяснение роли Пущина в Тайном обществе: был ли он его членом или просто принимал участие в его собраниях. В обоснование двух этих версий можно привести материалы из показаний Пущина и других декабристов на следствии, проводимом Верховным уголовным судом.

Сам Михаил Иванович отстаивает версию о том, что он не входил в Тайное общество, более того, даже не знал о существовании такового. Его показания, однако, этому противоречат, если взглянуть объективно на те факты, которые в них содержаться.

Михаил Иванович Пущин присутствует на всех собраниях декабристов накануне восстания, и принимает в них активное участие. У Якубовича 11 декабря Пущин вел с ним беседу о том, сколько теоретически нужно людей, чтобы привлечь на свою сторону гвардию. На вопрос о том, присягнет ли эскадрон Пущина, он отвечал весьма неясно, не давая никаких обещаний, а собираясь действовать по ситуации. Как отмечает Пущин, у него были подозрения о том, что собравшиеся участвуют в каком-то обществе, но он полагал, что их разговоры не выходят за рамки теорий.

У Рылеева он присутствует 12 декабря, где снова рассуждает о том, сколько нужно войска для успеха намеченного предприятия. Так Михаил Иванович хотел «узнать, как намерение сие приведется в исполнение», как он сам обозначает свою главнейшую цель. По моему мнению, слова Пущина о том, что нужно быть уверенными во всей гвардии, а не в 50 офицерах, как утверждал Рылеев, не выглядят, как хитроумный способ, чтобы предупредить заговорщиков. Он скорее увлеченно и всерьез рассуждает о будущем восстании. Это можно признать спорным со всей уверенностью, однако, дальше следует еще одно доказательство того, что мою точку зрения следует считать если не правдивой, то близкой к истине.

По словам Пущина, он не донес о заговоре, так как не считал его чем-то серьезным, видел в нем теории, никак не связанные с реальностью. Однако в следующем показании можно найти некоторое противоречие этому утверждению. Во многом Пущин рисует нам в своем лице образ спасителя заблудших душ знакомых ему людей, в первую очередь это его младший брат Иван Иванович Пущин. Незадолго до памятных событий он приехал из Москвы и раскрыл в общих чертах планы восстания. Как отмечает Михаил Иванович, он знал только о том, что в их намерения входит отказ от присяги Николаю и убеждение Константина не отвергать тех, кто уже присягнул.

Однако тут можно возразить утверждению о недостаточных знаниях Пущина. В письме Ивана Ивановича, которое он написал своему брату 9 ноября 1825 года, содержаться недвусмысленные намеки на то, что все действия они будут предпринимать сообща. Письмо короткое и с многозначительными многоточиями, что наводит на мысль о тайне, которая известна только им двоим. В этом контексте Михаил Иванович либо такой же член общества, как и его брат, либо человек, имеющий понятие о том, что оно из себя представляет.

Несмотря на свое пренебрежительное отношение к планам восставших, которое он высказал в предыдущем своем показании, дальше Пущин уже всерьез опасается за судьбы заговорщиков и пытается их переубедить, спасти от злого умысла. Он узнает, что гвардия готова не присягать и что верные 50 офицеров поддержат их, и пытается убедить собравшихся, что для успеха им потребуется  верность всей гвардии. Очень сложно поверить в его верноподданнические намерения, особенно если принять во внимание то, что следует дальше. Он обещает Рылееву, хоть и с оговорками, но принять участие в восстании вместе со своим эскадроном. Тут же Пущин замечает, что делал это только лишь затем, чтобы иметь право говорить и доказывать безрассудность их замыслов, но в это сложно поверить.

В своих воспоминаниях Пущин отмечает, что при нем «все были осторожны», как он это объясняет - он «не принадлежал к обществу». Однако это легко опровергнуть, так как и перед этим, и уже накануне восстания члены общества не стеснялись обсуждать с ним планы выступления и то, какие войска выйдут на площадь, что видно в показаниях князя Трубецкого.

На следующий же день 13 декабря, Михаил Иванович снова у декабристов, но он, как говорит Пущин, не знал о том, что это заседание тайного общества. В воспоминаниях он ярко описывает свое удивление от множества незнакомых лиц, собравшихся у Рылеева. Здесь он услышал о том, что гвардия не будет присягать и войска соберутся у здания Сената, на что реагировал довольно слабо для того, кто является противником задуманного, хоть и предрекал неудачу. Вместе с Бестужевым и князем Трубецким и другими военными они уединились в комнате, где Пущин уверял их, что они недостаточно значительны и известны, чтобы вести за собой гвардию.

В противовес неизвестным никому офицерам он предложил кандидатуру всеми любимого и уважаемого Милорадовича, за которым сам бы пошел. Здесь обсуждались более смелые планы: конституция, отречение императора, устранение императорской семьи – всего этого нет в показаниях, но позже, по прошествии лет, это становится известно из «Записок» Пущина. О существовании заговора было донесено императору, и отступать было некуда. На квартиру к Рылееву стали подтягиваться люди, и Михаил Иванович покинул общество, полагаясь на благоразумность Трубецкого (был не знаком с ним до этого дня), которого, казалось, впечатлили логические доводы о неблагоприятном исходе мероприятия.

Очевидно, что Пущин принимал участие во всех трех собраниях тайного общества накануне восстания. Также можно отметить его осведомленность о планах членов общества и увлеченность его происходящим. Он не проявляет ярких эмоций протеста, пытаясь остановить заговорщиков – все его слова лишь логические доводы против самого плана выступления на Сенатской площади. Противоречивость и нескладность показаний Пущина можно объяснить, помимо опасений выдать брата, еще и тем, что они мало правдивы, особенно насчет его непричастности к обществу.

Вопросы следствия, подписанные генерал-адъютантом Чернышевым, также дают определенную почву для размышления. Судя по ним можно сказать, что следствие знало некоторые детали, которые позволяли утверждать, что Пущин являлся членом Тайного общества. Следственной комиссии теперь было известно, где накануне произошедших событий был Михаил Иванович - посещение им главного из заговорщиков во время их тайного собрания было очень опрометчивым. К тому же Чернышев пишет, что Пущин в разговоре с Трубецким в особой комнате обещал убедить солдат не принимать. Более того, 14 числа вместе с Рылеевым Михаил Иванович посещал Трубецкого, уговаривая его примкнуть к конно-пионерному эскадрону.

Однако на последние обвинения есть свидетельства в пользу Пущина: флигель-адъютант полковник Засс в показаниях говорит, что капитан Пущин не пытался отклонить нижние чины от присяги, он слег с лихорадкой сразу после присяги с эскадроном.

Допрос строился на показании других декабристов, часть из которых признавали Пущина членом общества. Всем были предложены одни и те же вопросы: Был ли принят в общество Пущин? Когда и кем?

Князь Трубецкой свидетельствует о том, что он с Пущиным познакомился только на собрании, поэтому не знает, кем и когда тот был принят. Отрицания его членства в словах Трубецкого мы не встречаем. Также немаловажно отметить, что князь запомнил, будто Пущин пообещал, что его эскадрон сделает то же, что Измайловский полк. С ним должен был присягать конно-пионерный эскадрон, но выводить его в одиночку Михаил Иванович отказался, так как в его эскадроне всего около 60 человек.

Трубецкой рисует нам Пущина, который участвует в планировании восстания и даже дает такие опрометчивые обещания. Показания другого декабриста капитана Никиты Муравьева не столь полезны. Он свидетельствует о том, что он с Пущиным не знаком, и что тот не был членом общества. Однако Муравьева не было в Петербурге ни накануне, ни в день самого восстания.

По показаниям Рылеева Пущин не был принят в члены общества, однако слова Каховского это опровергают. Прямо и бескомпромиссно: Рылеев сказал мне, что он член общества. Пылкий и романтичный Каховский вряд ли бы стал лгать. Тем более что он свидетельствует о том, что Пущин часто бывал у Рылеева, был очень с ним близок.

Александр Бестужев не смог сказать, когда и кем был принят, но в показаниях ясно видно, что он думал, будто Пущин член тайного общества. Также он един с Трубецким в том, что Михаил Иванович обещал помочь своим эскадроном и вывести его на Сенатскую площадь. В другом своем показании Бестужев упоминает некоторые детали, которые дают еще более твердые аргументы в пользу того, что Пущин все же обещал принять участие в восстании. Капитан Пущин накануне предупредил, что его эскадрон идет в караул, поэтому он сможет привести только человек 40. Такая точность наводит на мысль о правдивости слов Александра Бестужева.

Барон Штейнгейль никогда не видел капитана Пущина, но 14 декабря утром от его брата Ивана услышал, что того не будет из-за болезни. Из этого высказывания можно сделать вывод, что он все же обещал быть на площади, и его здесь ждали.

Более поздние показания и Каховского, и Трубецкого, и других декабристов полностью подтверждают слова Пущина о том, что он не был членом общества, и ему было известно лишь то, что в случае  новой присяги они присягать не будут.

О том, что Пущин был предполагаемым участником восстания 14 декабря 1825 года прямо или косвенно свидетельствуют показания Трубецкого, Александра Бестужева и барона Штейнгейля. Слова Каховского, Бестужева, а также показания Коновницына, где он называет «Пущиных», прямо свидетельствуют о том, что Михаил Пущин был членом общества. Также в мемуарах Михаила Бестужева он появляется в списке Северного общества декабристов.

Также к этому вопросу можно отнести показания В.Д. Вольховского о Союзе благоденствия. Среди его членов назван «конной артиллерии Пущин». Это дает еще один, хоть и косвенный аргумент в пользу того, что Михаил Пущин был членом тайного общества, ведь Союз благоденствия послужил основой для создания Северного и Южного обществ. Показания П.И. Колошина дают нам сведения об участии Михаила Пущина вместе с братом в Союзе спасения 1816-1820 и Союзе благоденствия.

Делая вывод из всего вышесказанного, можно с уверенностью говорить о том, что Михаил Иванович Пущин знал о существовании тайного общества, он также участвовал в заседаниях его членов и на словах был готов участвовать в восстании вместе со своим эскадроном. С большой долей вероятности можно говорить о том, что он также был членом Северного общества, что подтверждается хоть и косвенными, но множественными доказательствами.

*  *  *

Михаил Иванович довольно быстро получает чины, его военную службу можно оценивать как весьма успешную: в период с 1816 года по 1825 он от звания прапорщика поднялся в звание капитана, что соответствует IX классу по табели о рангах. В капитаны Пущин произведен за отличие по службе.

Еще накануне злополучного дня Пущин получает от гадалки предсказание, которому, конечно же, не верит: ему было предречено быть солдатом. Он откровенно смеется вместе со своим приятелем над этой несбыточной глупостью, так как находится на хорошем счету у высочайшего начальства - к нему прекрасно относится император Николай, теперь уже император.

События разворачиваются стремительно и вовлекают в эту бурю человеческие судьбы. В Таганроге скончался император Александр I, его брат, наследник, Константин отрекается от престола, происходит жуткая неразбериха, что смущает общество.

Пущин описывает эти события: неясно было, кто займет престол - Константин или Николай. Удостоверился он только перед тем, как поехать к Рылееву, как он пишет, чтобы отыскать своего брата, а затем увлеченный любопытством. После описанной беседы в тайном обществе Михаил Иванович вернулся в Измайловские казармы, где жил вместе с Дараганом на квартире и тут же слег с лихорадкой из-за очередного геморроидального припадка. Однако, вполне возможно, что не только болезнь мучала Пущина этой ночью, но еще и размышления о том, как поступить. К нему приходили с донесением о том, что солдаты Измайловского полка волнуются и ходят разговоры о том, что присяга Николаю - обман, поэтому они не будут присягать. Пущин отвечал, что его эскадрон будет делать то, что он прикажет.

После бессонной ночи в 7 утра капитан Пущин через силу прошел в казармы, где вместе с эскадроном дожидался начальника дивизиона, чтобы тот привел их к присяге. Все время ожидания к Михаилу Ивановичу приходили люди от Рылеева, который сообщал ему о происходящем на площади, он надеялся на то, что его эскадрон примет участие в восстании.

В 9 часов эскадрон присягнул и тут же поступил приказ отправляться на Сенатскую площадь, зарядив ружья боевыми патронами. Пущин испугался, его поглощало волнение, но он не распространяется, в чем причина его беспокойства: множество знакомых, кто может погибнуть, возможность раскрытия его соучастия в планах заговорщиков или стыд за то, что он сейчас не там, где он должен быть. Такие переживания заставили его слечь снова в постель и с нетерпением и боязнью ожидать новостей. Пущин скорее не хотел командовать расстрелом своих близких знакомых, в числе которых был и его родной брат.

В казармы начали привозить раненых и даже одного убитого. Тут же примчался Рылеев, он сказал, что все потеряно, от того, что многие, среди которых он винил и Пущина, не исполнили своих обещаний. О происходящем на площади ему сообщил родной брат, показывая дыры от картечи в шубе - все приняло печальный, трагический оборот.

Весь оставшийся день капитан Пущин провел в тревоге, но подробно он не описывает остальной отрезок дня.

На следующий день в 9 часов утра, когда Михаил Иванович был еще в постели, за ним приехали. Его имя не осталось нетронутым, и он был арестован, несмотря на то, что не участвовал в выступлении декабристов как таковом. Генералу Сазонову, который приехал за Пущиным, было приказано доставить его к государю императору, но ни о каком аресте речи пока не шло. Когда Пущина потребовали на допрос к государю, он уже готов был все отрицать. Проходивший мимо незнакомый офицер сказал о Пущине, пока тот ожидал высочайшей аудиенции: «в тихом омуте черти водятся, казался всегда таким скромным!». Еще одно свидетельство внешнего облика Михаила Ивановича для окружающих его людей.

Из-за большого количества допрашиваемых Пущин был отправлен на гауптвахту, но позже вызван и предстал перед самим императором Николаем. Государь его встретил ласково, не переменив к нему своего хорошего тона и отношения. Он был в курсе того, что Пущин отговаривал членов тайного общества от их замысла, но вопрос царя состоял лишь в том, почему не донес? Это будет единственным вменяемым в вину Пущину в приговоре Верховного уголовного суда: «знал о приготовлении к мятежу и не донес».

Михаил Иванович открыто говорит с Николаем Павловичем о том, что он не знал ни о чем, поэтому не знал, что требуется доносить. Царь раздраженно отметил «такого закоренелого упрямства, как в этом человеке, я ни в ком не встречал» и поручил дальнейший допрос Левашову. На вопросы следствия Пущин отвечал отрицанием, не состоял в обществе, не знал о планах его - пришлось солгать из опасения понести большую вину, хоть и не участвовал в претворении этих планов в жизнь. Во время допроса государь периодически заходил и был очень ласков с Михаилом Ивановичем.

После допроса Пущина отвезли в Петропавловскую крепость, но высочайшей милостью посадили не в казематы, как большинство, а на гауптвахту. Из-за выходки одного из арестантов, который позволял себе нагло рассуждать по поводу произошедшего 14 декабря, что было неразумно и опасно - всех с гауптвахты перевели в казематы.

Михаилу Ивановичу Пущину досталась «келья» в три аршина шириной и четыре длиной, что равняется примерно двум и трем метрам соответственно. По коридору беспрестанно ходил часовой с ружьем и периодически заглядывал в арестантские кельи, отдергивая занавеску с застекленного окошечка.

Через несколько дней начались новые допросы, которые проводились в строжайшей секретности: арестантам завязывали глаза и кружили с ними по территории, чтобы они не знали, где находится следственная комиссия. Глаза открылись и перед Пущиным представали известные лица: Татищев, Кутузов, Левашов, Бенкендорф и другие. Далее в своих записках Пущин переходит к несколько хвастливому описанию того, какой дерзостью он блистал перед комиссией. Однако, считая Михаила Ивановича человеком долга и чести, можно утверждать, что это описание правдиво. Вопросы были записаны и отданы прямо в руки арестанта, на них он отвечал уже, будучи в своей келье из сосновых бревен.

Интересным эпизодом для исследования представляется беседа Пущина с великим князем Михаилом Павловичем. Он был приветлив и добр, однако, он стал допрашивать о записке, который тот отправил Назимову 12 декабря. Содержание ее следующее: «Любезный Назимов, приезжай скорее, дела твои требуют скорого твоего возвращения…» Многоточие показалось государю императору недвусмысленным, тем более такой призыв в столицу накануне восстания вызывал подозрения. Однако Пущин отмахивается делом о торговле лошадьми, которые не продавались, и он решил сообщить об этом Назимову. Следует отметить, что в письмах Пущина крайне редко можно увидеть многоточие, как выражение какой-то эмоции. Михаил Павлович вполне был удовлетворен таким ответом и поверил в его невиновность.

Здоровье Пущина в подобных условиях малой подвижности только ухудшалось, и в итоге с ним сделался припадок, из-за которого он упал без чувств. И как он ни надеялся на свободу, его лишь перевели в каземат больше предыдущего, разрешив гулять с сопровождающим по крепости.

В июне 1826 года Михаил Иванович Пущин предстал перед Верховным уголовным судом, как осужденный по 10-му разряду. Был оглашен приговор: лишение чинов и дворянства, разжалование в солдаты до выслуги, а обвинен Пущин был в том, что знал о заговоре и не донес.

В полночь всех арестантов по декабристскому делу собрали на крепостном дворе напротив Петропавловского собора. Осужденных построили, чтобы совершить символическую экзекуцию. Над головами их ломали шпаги, а мундиры срывали и бросали в огонь. Пущину не полагалось шпаги, так как он был лишь разжалован, поэтому он упрямо сопротивлялся генералу Головину, называя его подлецом и с бурным протестом против несправедливости, скидывая с себя мундир без помощи, самостоятельно. Экзекутор с принципиальным зверством все-таки разломал над головой Михаила Ивановича целых две шпаги, оставив на нем кровоточащие раны. После возвращения с Кавказа при встрече с Головиным в Летнем саду Пущин пишет в письме: «Я этого человека видеть не хочу, не только чтобы с ним разговаривать».

Вскоре после возвращения в казематы, где теперь были разрешены свидания с родными, Пущин отправился в долгий путь, назначение которого ему пока было неизвестно. Если обобщить все вышесказанное, сведя воедино все доказательства и аргументы, то можно сделать вывод, что Михаил Иванович Пущин входил сначала в «Союз благоденствия», а затем и в Северное общество декабристов. Он знал о планах организации и сам обещал принять в них деятельное участие, однако, в последний момент он отступил, так как присущая ему рациональность и практичность не позволили участвовать в ненадежном деле, связанном с такой опасностью.

4

Глава 3. Служение Отечеству

После долгой поездки Михаил Иванович наконец прибыл в Красноярск, где сразу же обзавелся командиром и снял квартиру. Впечатление о несмелом и робком начальнике своем Пущин выражает крайне определенно – он принял командира за какого-нибудь батальонного адъютанта, его представления о командовании крайне отличались от того, с чем ему пришлось столкнуться.

В Красноярске Михаил Пущин пробыл четыре месяца, ведя свободную веселую жизнь, совершенно не походящую на каторгу. После четырехмесячного пребывания в сибирском гарнизоне до Пущина наконец-то дошел милостивый указ государя о том, что он переведен служить на Кавказ. Это значило, что снова забывать привычное место и людей, приятное общество и мчаться через всю Россию на службу. В Красноярске Пущин познакомился со многими – они же приехали его провожать в конце декабря, устроив прощальный обед в его честь. Значит, не всегда бывший капитан был закрыт и сдержан, все же он был приятным человеком, раз так легко сходился с людьми.

По пути на Кавказ Пущин останавливался у старых и новых знакомых, отдавая дань уважения их гостеприимству.

Памятная встреча случилась с Михаилом Ивановичем в Тифлисе. Здесь он был представлен генералу Паскевичу, под началом которого служил в дальнейшем. Военачальник назначил его в 8-й пионерный батальон - Пущин снова служит по инженерной части, хотя он и отнесся к этому назначению скептически. Он хотел скорейшего продвижения по службе, а в рядах саперов, как он предполагал, ему это не удалось бы.

Следующее его знакомство было с очередным командиром, но более теплое, как отмечал сам Пущин – это встреча с Алексеем Петровичем Ермоловым, героем Отечественной войны. Теперь Михаил Иванович был воодушевлен своей службой, пусть даже и в солдатской шинели.

Батальонный командир, полковник Евреинов, вызывал откровенную неприязнь у Пущина. По большей степени из-за своей неопрятности, так как в остальном он неплохо относился к подчиненному. Однако, неприятный характер, «отвратительная» наружность и маленькая всех постоянно ругающая фигура вызывали у Пущина полное отторжение этого человека. Это в свою очередь говорит о чистоплотности Михаила Ивановича, о его опрятности и даже перфекционизме.

С этого момента начинается очередная страница жизни уже теперь рядового Михаила Пущина. Он стойко перенес тяготы заточения в казематах и, будучи подвергнут следствию, вел себя достойно, не малодушничая и не подставляя своих товарищей. Наказание, которое было ему назначено по приговору Верховного уголовного суда, значительно смягчено тем, что насчет его вины были только косвенные улики и тем, что он не выступил на площади вместе со своими товарищами.

Пущин ссылается, на болезнь, но здесь скорее сыграл фактор его предчувствия, интуитивного и логического понимания того, что выступление декабристов будет провальным, а терять свои надежды на блестящую карьеру практику-Пущину не хотелось по воле рыцарского энтузиазма. Однако он снова солдат и теперь попадает в самую гущу событий, развернувшихся теперь уже во внешней политике Российской империи. Ему предстояло стать участником Персидской кампании 1826-1828 гг.

Свою службу на Кавказе Пущин начал весьма успешно в 1827 году. Ему сразу было поручено заниматься с саперами, которых ему пришлось обучать самым азам инженерного дела. Несмотря на такую трудную задачу, он взялся за нее с жаром и блестяще исполнил. Пущина назначают в авангард и под его началом теперь 70 пионеров. Русская армия выступала в поход: переход через горы, шли довольно медленно из-за глубокого снега.

С истинно христианским воодушевлением Михаил Иванович встречает Пасху вместе с остальными солдатами и офицерами на обдуваемых всеми ветрами горах. Собранно и успешно добрались до армянского монастыря Эчмиадзин. Тут же ожидала и первая встреча с неприятелем. Затем армии открылась дорога на Эривань: тут Пущин мог проявить свои инженерные способности, так как требовалась осада крепости. Однако из-за разногласий в командовании и неудачно выбранном генералом Паскевичем времени осады, крепость пришлось оставить до осени. Пущин открыто высказал начальству, что осаждать крепость в июне при сильной жаре нет никакого смысла.

Снова проявилось упрямство Михаила Ивановича при осаде крепости Аббас-Абад. Постройка двух батарей, одной из которых занялся Пущин совместно с гвардии поручиком Бухмеером, который был слаб по практической части. Свою часть работы Михаил Иванович выполнил превосходно, но все, что было сделано для оставшихся 6 орудий из двенадцати, никуда не годилось. Проверять их работу пришел начальник инженеров Метов, который тут же раскритиковал работу Пущина - завязался горячий спор на повышенных тонах, свидетелем которого стал генерал Паскевич. Рассудив по справедливости, половина орудий была направлена правильно, половина по указке Метова.

На рассвете батарея Пущина громила крепость, так как была точно нацелена на нее, а другая ее часть просто не могла действовать, так как стала бы стрелять по орудиям левого фланга русской армии. Ощущая свою правоту и уверенность, Михаил Иванович никогда не пасовал в споре, и это делало его хоть и упрямым, но твердым в своих убеждениях. Этот эпизод сделал его начальником инженеров, хоть он и был по-прежнему рядовым солдатом - Метов в чине полковника был обязан выполнять его приказы.

Пока русские осаждали крепость, армия Аббас-Мирзы пришла на помощь крепости, продвигаясь по другую сторону от реки Арас. Чтобы привести в действие план Паскевича и неожиданно ударить по персидскому войску, нужно было соорудить мост, чтобы переправиться на другой берег. Эта задача была поручена Михаилу Ивановичу Пущину, теперь начальнику инженеров.

Все приготовления были совершены, и артиллерия вместе с пехотой могли переправиться по наведенному мосту. Принц Аббас-Мирза не был готов к такой внезапной атаке и бежал, преследуемый русской армией. В тот же день после четырехдневной осады, 5 июля крепость Аббас-Абад сдалась. Оставляя в ней гарнизон, армия Паскевича отправилась в горы, чтобы переждать самые жаркие месяцы на Кавказе в прохладе – многие солдаты страдали от болезней, и им нужен был отдых.

Месяцы эти проходили в довольстве и относительном комфорте, пока не пришли вести о том, что Аббас-Мирза осаждает монастырь Эчмиадзин и разбил уже русский отряд, пришедший ему на выручку. Паскевич повел армию под его командованием в помощь русским отрядам под Эчмиадзином. Быстрым маршем они были уже около крепости Сардар-Абад, где расположились лагерем. Пущин рассказывает, что отряд продовольствия, прибывший к ним из Грузии, помимо продуктов позволил им еще и выпить под вечер: в его палатке, наведавшийся Паскевич увидел несколько дюжин пустых бутылок.

При постройке осадных орудий, генерал Паскевич убедился в незаменимости Пущина - он поручил ему переделать уже устроенные орудия. Для этого Михаил Иванович отправился с небольшим отрядом близко к самой крепости, чтобы ее осмотреть. Здесь он проявил храбрость, так как эта вылазка могла стоить ему жизни. Паскевичу уже после он начертил план укреплений, чем тот остался доволен и даже разделил с Пущиным и ходившими с ним Дороховым и Коновницыным две бутылки шампанского. Уже на следующее утро правильно выстроенные орудия громили крепость, и она была взята штурмовым отрядом через пробитую в ней брешь 20 сентября 1827 года. Снова Пущин показал свое мастерство инженера, которое позволяло русской армии одерживать победу за победой.

Войско двинулось теперь к Эривани, столице Эриванского ханства. Пущин был хорошо осведомлен об укреплениях крепости, так как еще с апреля по июнь во время блокады он проникал в нее, переодевшись в персидскую одежду. Так он собрал все нужные сведения, которые не пригодились тогда из-за начавшей в июне жары, но были так важны сейчас. Под обстрелом персидских орудий Михаил Иванович командовал 150 рабочими, создававшими необходимые средства для взятия крепости. Однако через некоторое время пришел приказ об отбое, который означал, что нужно бросить начатое и вернуться назад - саперы подошли достаточно близко к крепости.

Пущин не мог допустить того, чтобы осадные работы были оставлены в беспорядке - несмотря на отбой, он продолжал работать, невзирая на отступление корпуса прикрытия к траншеям, которые скрывали их теперь от огня - саперы остались беззащитными, продолжая укреплять позиции для успешного взятия крепости. Через несколько часов беспрерывного огня орудиями с укреплений, достроенных Пущиным и его подчиненными, в стене крепости образовалась брешь, куда мог беспрепятственно войти гвардейский полк, после чего крепость сдалась. Михаил Иванович Пущин внес решающий вклад своим волевым решением, вопреки приказу, он действовал по своему плану, который привел его дело к успешному завершению, а вслед за этим и к торжеству русской армии.

Никакая война не обходится без мародерства - сдавшаяся крепость подверглась разграблению. Михаил Иванович проявил здесь свое благородство, не участвуя в этом. Ему пришлось пристыдить своего двоюродного брата Александра Павловича Пущина, который вывозил из крепости персидские ковры. Он также был декабристом и присутствовал на Сенатской площади во время восстания в составе лейб-гвардии гренадерского полка, но остался без наказания, так как рано покинул восставших.

Осада крепости продолжалась с 24 сентября по 1 октября и успех во взятии ее в такой малый срок можно с уверенностью приписать Михаилу Ивановичу Пущину, который в критический момент действовал решительно и непоколебимо, с присущим ему упрямством выполняя свою работу. Отличившихся при штурме и осаде ждали награды: главнокомандующий Паскевич получил титул графа Эриванского, «главный же деятель» был произведен в унтер-офицеры.

Помимо воинской службы у Пущина были и развлечения: он играл в карты и выигрывал значительные суммы, которые, впрочем, не всегда получал от своих должников, о чем он с досадой пишет в своих «Записках». Его страсть все же приносила ему не только убытки. Перед походом в Тавриз ему улыбнулась удача, и Пущин выиграл 180 тысяч рублей ассигнациями.

Уже в городе счастливый обладатель такой крупной суммы принялся бесконтрольно ее растрачивать. Более ста тысяч были отданы в долг и никогда больше к Михаилу Ивановичу не вернулись. Он продолжал сорить деньгами, растрачивая их на обеды и ужины, не скупясь ни на какие расходы. Времена юности, когда он привык считать каждую копейку и головокружение от свалившейся на него удачи не позволяли ему мыслить как прежде рационально и обстоятельно.

После заключения мирного договора в Туркманчае, где по случаю было устроено торжество, Пущин чувствовал себя крайне обиженным на то, что о нем никто не вспомнил. Это благодаря его идее по расчистке снега, армия Паскевича вообще смогла сюда добраться. Главнокомандующий вспомнил про Михаила Ивановича только уже перед выступлением из Туркманчая, поручив ему наведение понтонного моста через реку Арас, а потом отправляться в Тифлис, где вероятно он получит возвращение чинов, о чем Паскевич ходатайствовал государю. В марте 1828 через месяц после приезда в Тифлис Пущин получает чин прапорщика. Персидская компания была окончена, но впереди была более трудная Турецкая.

Когда пришлось готовиться к новому походу, теперь уже против турок, у Михаила Ивановича не осталось средств – тут настало время пожалеть о растраченном так беспечно в Тавризе выигрыше.

Турецкая кампания началась для Пущина с осады крепости Карс. Перед непосредственным приближением крепости, он проявил снова свой талант по наведению мостов, который оказался настолько крепок, что по нему могли переправиться осадные орудия. Устроение укреплений началось опять спором с другим офицером, но Пущин снова доказал свою правоту, отправившись прямо к крепости, чтобы проверить, есть ли лучшие места для работы саперов, под ружейными выстрелами он проявил свою храбрость помноженную на упрямство, уверенность в своей правоте. Дальше происходили некоторые неудачи, которые в итоге привели к привычному результату. Все намеченные Пущиным измерения были сбиты ночью одним неосторожным проходом через расставленные колышки отряда Муравьева.

Из-за этого происшествия к утру батарея была в совершенно негодном состоянии. Пущин в отчаянии обратился к начальнику штаба Сакену с просьбой исправить положение и дать ему разрешение командовать отрядами прикрытия. Ему удалось спасти егерский 41 полк во главе с Миклашевским (который позже попытался присвоить себе успех в этом рискованном предприятии) и обратить турецкий отряд вспять, прогоняя их до самой крепости. Пущин вместе с соединенными тремя отрядами оказался внутри крепости Карс. Генерал Паскевич был очень недоволен таким своевольным предприятием, однако скомандовал брать крепость, и она сдалась на милость победителя. Победа русского оружия и смекалки при Карсе имела большое значение для дальнейшего успеха турецкой кампании.

Штурм Ахалцыха был более трудным, чем все предыдущие сражения: неприятель превосходил количеством и этот крупный отряд мешал подходу к крепости. Также одно неверное решение главнокомандующего чуть не уничтожило всю армию, которая оказалась в окружении. Снова решительные и в чем-то безрассудные действия Пущина спасли все дело и помогли занять ключевой пост для дальнейшего штурма крепости. В этой осаде, пока Михаил Иванович ободрял подчиненных ему саперов, он получил ранение, которое многим врачам показалось смертельным - пуля прошла навылет в грудь, и было потеряно много крови, однако он выжил. Отдых позже в Тифлисе помог ему восстановить здоровье, к тому же, его подпитывала любовь к некой Е.И. Бух., которая была замужней женщиной.

Едва выздоровев, Пущин просил у Паскевича отпуск, чтобы отправиться на Кавказские воды, на что он получил отказ – несмотря на слабость и не зажившую еще рану,  он был нужен армии. Чтобы создать все необходимые условия для комфортной жизни Михаила Ивановича, от имени государя ему было выделено 1000 червонцев.

До выступления в поход Пущин получил орден святой Анны 4-й степени, наградную саблю и чин поручика, что его не обрадовало, потому что за его храбрость он считал справедливым более высокие награды, а эти - «насмешка Николая Павловича». Он не так много жалуется на несправедливое к нему отношение, все же больше места занимает его рассказ о военных походах, а не об орденах. В этой кампании Пущин должен был собирать сведения о неприятеле и управлять расходами на лазутчиков.

Все складывалось как нельзя хуже из-за раздражительного и порою вздорного генерала Паскевича, с которым у Михаила Ивановича в итоге вышла размолвка, после которой тот не хотел иметь с ним никакого дела. Все это произошло из-за прямоты и честности Пущина – он всегда говорил то, что думал, даже начальству, от которого зависела его дальнейшая судьба. После этого эпизода и выполнения некоторых поручений Михаил Иванович наконец-то получил свой отпуск, и в конце июля-начале августа отправился на минеральные воды.

Так окончилась для Пущина турецкая кампания, которая принесла ему награду и новый чин за его героические поступки, которые он совершал в критических ситуациях, где требовалась быстрота мышления и способность рискнуть всем и быть уверенным в успехе своего дела. Однако награда эта была гораздо меньшая, чем у людей, которые внесли и не такой значительный вклад в победу русского оружия.

*  *  *

В Тифлисе Пущин задержался ненадолго, а затем отправился во Владикавказ, где произошла его неоднократно описанная встреча с Пушкиным, который был с русской армией во время кампании 1829 года. Отпуск проходил легко и без лишних потрясений - новые приятные знакомые, лечение водами и беззаботная жизнь. Так 4 месяца быстро подошли к концу, и в феврале 1830 года Пущин просил продлить ему его отдых и разрешить уехать либо за границу, либо в Москву. С дозволения императора и в обход Паскевича, который всячески пытался задержать Михаила Ивановича, он отправился к своим родственникам Рябининым.

В Москве его ожидал теплый прием Михаила Павловича, что говорило о том, что вышестоящим были известны его выдающиеся подвиги. Кроме этой памятной и приятной встречи в Москве ничего примечательного не произошло. Вспышка холеры поторопила Михаила Ивановича оттуда выехать в Псков. Тут же он подружился с прокурором Владимиром Петровичем Пальчиковым и затем часто ездил вместе с ним к его родителям в Щиглицы. Среди семейства Пальчиковых Пущин встретил свою любовь - Софию Петровну.

Однако не только новая привязанность влекла его в это семейство - еще и интересные разговоры с представителями старшего поколения, которые собой представляли «разнообразие характеров». Полгода Пущин сдерживал свои чувства и, наконец, в апреле 1831 года он сделал предложение девушке через ее брата, и оно было принято с тем, чтобы теперь жених приехал сам. Не возникло никакой неловкости, ожидание которой так нервировало Михаила Ивановича, что он вздохнул с облегчением, когда его приняли как члена семьи и предложили переехать и жить в доме Пальчиковых, готовясь к свадьбе.

Чтобы быть способным обеспечивать свою будущую супругу Пущин начал проситься на службу – он писал Бенкендорфу о том, чтобы тот походатайствовал за него. Михаил Иванович хотел получить место в Пскове, чтобы находиться рядом со своей женой и ее семьей. Однако государь предложил вместо Пскова другую мятежную губернию. Пущин отказался по состоянию здоровья, что крайне не понравилось императору Николаю. В своем письме Пещурову, который мог стать его начальником на службе в Пскове, он пишет о том, что пытается превозмочь свое состояние. Его болезненность отразилась на почерке Пущина, который стал неровным, сбивчивым, с множеством помарок и исправлений, некоторые буквы расплываются, а плавные линии идут резкими росчерками. Теперь Михаил Иванович решился не делать никаких попыток поступить на службу, а его упрямство могло продлить это решение на годы.

Однако, узнав в декабре 1830 года о Польском восстании, Михаил Иванович стал просить перевода в войска, отправляемые на подавление мятежа. Государь сказал на это, что если Пущин здоров - может отправляться на Кавказ, где военные действия не прекращаются. Снова Михаил Иванович заговорил о ране и сразу был уволен от прохождения службы, вместо военной он поступил чиновником по особым поручениям при Псковском губернаторе. Немного позже он также воспринял на себя должность попечителя богоугодных заведений, на которой он сразу же занялся обустройством местной больницы. Служба Пущина проходила с достаточным с его стороны рвением и упорством.

На поприще гражданской службы Михаил Иванович не забывал своих принципов и был предельно честен. Он занимался в числе прочего еще и рассмотрением уголовных дел, которые приходили на ревизию к губернатору. Однажды к нему пришел мещанин Воронин, который занимался откупами, и просил одно из дел обернуть в пользу Псковского откупа, к которому он сам принадлежал. При этом к Пущину был протянут конверт, в котором наверняка была взятка.

Неожиданная для чиновника реакция обескуражила Воронина, который привык к тому, что без взятки его дело не пойдет: Михаил Иванович отказался брать конверт, а также прибавил, что он все же не откажет откупщику в его просьбе. Здесь мы видим редкую честность и, прежде всего, гордость Пущина, который не был богатым и, периодически, ему приходилось едва сводить концы с концами, но брать взятки для него было делом ниже его достоинства: «я не так воспитан, чтобы продавать свое правосудие».

Памятным и ярким событием Михаила Ивановича за 1833 год было посещение Пскова императором Николаем I, который приехал сюда смотреть гренадерскую дивизию. Пущин не понимал, как ему действовать в таком случае: выехать из города или остаться. Он решил спросить практически напрямик - через Бенкендорфа. Обнадеживающие сведения вскружили голову молодому Пущину – государь сказал, что будет рад видеть его. Это событие даже отпраздновали втроем с Раухом и Суворовым.

Первым государь посетил больницу. Он остался доволен всем, кроме счастливого, несломленного в своей гордости Михаила Ивановича Пущина. В гневе Николай сказал Бенкендорфу: «Запрещаю вам когда-нибудь представлять мне о Пущине: в нем нет ни малейшего чувства раскаяния, он просто все время издевался надо мною». Гордость и улыбки Михаила Ивановича на улыбки Суворова дорого ему стоили - ни одно представление к чину Пущина от Пещурова не одобрялись императором. Он отказывался подписывать такие прошения в отношении лиц, причастных к 14 декабря. Участник трех блистательных кампаний на Кавказе, при помощи которого свершались осады решительно всех крепостей, раненный в грудь пулей, не мог смягчить сердце государя. После нескольких неудачных попыток продвинуться по службе, Михаил Иванович ее оставил и отправился на воды под Ригой.

Следует сказать, что государь был очень суров с Пущиным, что отмечали многократно люди, с ним служившие: Паскевич, Пещуров, Сакен и другие. Каждый раз, когда ему говорили, что за этот подвиг император никак не может не дать награды – так и получалось, Михаил Иванович оставался ни с чем, хотя его успехи и в гражданской службе были очевидны, благодаря его всяческим стараниям.

В июне 1833 года Пущин вместе со своей женой Софией прибыл в Нейбад, где они купались в море и проводили время наилучшим образом. Молодая супруга не выказывала никаких признаков недомогания. Здесь они сошлись с некоторыми англичанами, и общество было весьма приятным, но чтобы успеть к именинам матери Софии Петровны, они возвращались в Россию. Жена Михаила Ивановича простудилась и начала покашливать, затем это перешло в острый кашель с кровью и тогда стало понятно, что вскоре ему быть вдовцом. София Петровна умерла 19 апреля 1834 года в Пскове.

Михаил Иванович Пущин был безутешен, лишенный счастья, смысла своей жизни, он истощился и не мог перенести горе с христианским смирением. Всегда сдержанный и сухой эмоционально он показывает себя как по-настоящему любящий, привязанный к родному человеку, невероятно близко принимающий смерть своей любимой жены.

Зимой с 1834 на 1835 год Пущин решает провести в своем родном имении в Пущиной горе, селе Осташковского уезда. Здесь он разделяет досуг с местными знакомыми дворянами, которых знает с детства, хоть он и не одобряет их некоторые шумные забавы, но принимает в них участие, поскольку не хочет огорчать своих друзей. Затем он едет в Паричи, как и обещал отцу, чтобы управлять имением, на что Иван Петрович возражал, что это занятие достойное приказчика, а не дворянина. Все время владения поместьем в Минской губернии Пущины редко в него приезжали, так как жили в доме в Петербурге, поэтому, начиная с Петра Ивановича, Паричами заведовали управляющие.

Михаил Иванович Пущин приехал в Паричи в сентябре 1836 года, под покровом ночи, поэтому не заметил того бедственного состояния, которое открылось ему с наступлением рассвета: мебель в комнате была кривая, полы рассохлись, а под окнами гуляли домашние животные. Вокруг не было практически никакой растительности: «дом стоял как в песочной пустыне», лицевой частью к дороге, за которой следовала река. Пущин был недоволен работой Бялковского, который был в это время управляющим в Паричах. Тут же Михаил Иванович взялся за хозяйство, закупая недостающее продовольствие, наводя дисциплину среди дворовых, которые жили здесь самовольно. Также он обращает внимание на то, что в Минской губернии большая часть населения евреи. Пущин говорит о них с нескрываемой неприязнью, так как они по его наблюдениям эксплуатируют крестьян.

Сделав нужные распоряжения на осень и весну, Михаил Иванович уже через месяц покинул имение, вернувшись в Щиглицы к родственникам умершей жены. Уже в мае он снова вернулся в Паричи, чтобы самому следить за посевными работами, пахотой и методами обработки земли. Пущин всячески пытался улучшить хозяйство имения, сделать его более прибыльным. Он устраивает винокурню, которая к его огорчению дает лишь убыток. Также Пущин организовал завод, производивший сахар из свеклы, однако не успел достроить его до морозов - из мерзлой свеклы не получался хороший сахар. Целый год Михаила Ивановича преследовали неудачи, но он не отчаивался и с присущим ему упрямством, продолжал свое дело по обустройству имения Паричи.

В 1838 году происходит знакомство с семейством Подкользиных в Вильне на обеде одного из знакомых Пущина по кадетскому корпусу. Среди четырех сестер Михаил Иванович отметил особенно Марию Яковлевну, которая ему очень понравилась. Он из-за своей природной застенчивости долго не мог решиться, и на вечере сам для себя решил: если девушка после танца сядет на незанятый стул рядом с Пущиным, то он сделает ей предложение. По велению судьбы так и случилось. 13 мая 1838 года Михаил Иванович получил согласие от родителей невесты. Позаботившись обо всех приготовлениях в имении, 3 июля того же года Михаил Иванович и Мария Яковлевна сочетались браком в церкви Свято-Духовского монастыря в Вильне. После свадебного обеда у родителей невесты молодожены отправились в Паричи.

Про Marie Пущин пишет очень сдержанно, не открывая своих чувств, он отзывается о ней не так, как о своей первой жене - та была для него настоящим счастьем, которое было отобрано у него страшной болезнью. В переписке с женой 1848 года нет никакой теплоты и ласки, только рассказы о том, как он проводит время, на каких обедах бывает и распоряжения по имению. Однако также он говорит в своем письме от 20 мая 1848 года, что пишет все меньше и меньше от того, что не любит и не умеет болтать. Можно отнести это к особенности его закрытого характера, который в нем воспитала атмосфера в семье: строгий и такой же сдержанный отец и отсутствие какого-либо общения с матерью.

Гораздо больше внимания Михаил Иванович оставляет для рассказа о Паричских делах, которые он пытается подать отцу в выгодном свете. Высылая старику в Петербург по тысяче в месяц, новый управитель оставался без гроша и имел крупные денежные затруднения. Осенью 1841 года Пущину высочайше было дозволено посещать столицу, отмечаясь при этом в Третьем Отделении, и он приехал к своему отцу, не застав в живых матери, которая умерла в 1840-м. Лишь пару слов Михаил Иванович посвящает ей, что может говорить о том, что отношения с матерью были холодные и скорее всего из-за ее душевной болезни вообще не поддерживались.

Пущин был принят в члены Английского клуба, где постоянно играл в карты с этого времени, что неоднократно также упоминается им в переписке с его женой. В зиму 1841-1842 гг. ему часто везло и удалось выиграть 10 тысяч рублей ассигнациями. Каким бы ни было материальное положение, Пущин не оставлял своей страсти к картам, пока был в Петербурге. Однако вскоре его беззаботной жизни суждено было измениться.

В 1842 году умер отец Иван Петрович Пущин, Михаил Иванович, который успел приехать лишь к похоронам после известия о его болезни,  пишет, что кончина его была тихой и спокойной, в семейном кругу. После всех церемоний пришло время заняться вопросом наследства, которое было невеликим для такой большой семьи, но все же представляло собой имение Паричи, оцененное в 150 тысяч вместе с вычетом долгов, Осташевское имение на 100 душ, оцененное в 10 тысяч, дача под Петербургом на 17 тысяч и дом на р. Мойке, который Пущин собирался перестраивать вместе с домом на Конюшенной улице.

Его планы по перестройке этих двух домов в Петербурге, когда они были претворены в жизнь, оказались весьма затратными – к концу работ Михаил Иванович был весь в долгах: нужно было выплачивать банку, а также плюс к этому частные займы.К тому же были другие затраты – Пущин вместе с Радзивиллом и Огаревым решился на постройку сталелитейного завода. Этот эпизод вовлечения Михаила Ивановича в промышленность, он описывает Марии Яковлевне в письме от 20 и 28 мая 1848 года.

Пущину был поручен главный надзор и хозяйственная часть, прибыль получали частями: половину – Радзивилл. Другая половина делилась между Огаревым и Пущиным.

Перестроив дом, Михаил Иванович сдает квартиры, а сделав пристройку в виде четырехэтажного флигеля, он продал его купцу, за 438 тысяч, получив деньги на погашение всех своих долгов и к тому же прибыль, которая позволила ему выслать сестрам больше 30-ти тысяч каждой. Это предприятие с квартирами также многократно отмечено в его переписке с женой, которая была в Паричах, пока Михаил Иванович устраивал свои дела в Петербурге.

Из-за того, что открылась старая рана, полученная в турецкую кампанию вместе с огнестрельным ранением в грудь, но не замеченная им сразу, Пущин отправился в Европу, на лечение. Состояние Михаила Ивановича постепенно становилось хуже и, подъезжая к Берлину, ему стало настолько дурно, что пришлось остановиться. Тут же рану осмотрел известный врач Ромберг и советовал отправляться на воды в Киссинген. Пущин поехал по совету врача полный надежд на выздоровление, потому что нога его была в ужасном состоянии. Из Киссингена он вернулся в Россию здоровый, запомнив памятную встречу с Александром Николаевичем на водах и то, как он был к нему добр.

1848 год Пущин провел в делах в Петербурге, занимаясь делами и своим новым хобби переплетением книг. Такой деятельный и живой человек не мог проводить время в праздности и постоянно находил для себя какое-либо занятие. Вместе с этим он по-прежнему посещал Английский клуб и посещал обеды своих многочисленных знакомых, пока жена Мария Яковлевна занималась хозяйством в Паричах. Ее муж также распоряжался по имению, и в 1852 году было выстроено мужское училище, на которое было выделено 175 рублей из казны.

Не проходят незамеченными события в Европе 1848 года: революция в Германии и Австрии. Пущин очень правильным тоном пишет о том, что в России такое недопустимо, и говорит о том, что в Европе неспокойно, как бы между делом. Возможно, он опасался того, что его повышенный интерес к революциям вызовет ненужные подозрения, но тема эта, несомненно, волновала его, так как затрагивалась в его личных письмах к жене.

Можно ли сказать о том, что Пущин все еще втайне поддерживал взгляды декабристов – вопрос очень спорный. Как говорил о нем в своих воспоминаниях Петр Бестужев: «С прискорбием вижу я, что и он попался под гнет обстоятельств, и он лавирует сообразно оным». Однако же, сам автор этих мемуаров отмечает, что поведение такое может быть объяснено не только шаткостью мнения, но еще и изобретательной политикой. Возможно, где-то в глубине души он был согласен со всеми либеральными мыслями прошлых лет, в чем-то поддерживал происходившее в Европе, но разум говорил ему, что в России для этого еще не прошло время, и в правлении Николая он не видел никаких подвижек в сторону реформ. Это мнение можно подтвердить только тем, что человек таких строгих принципов и твердых внутренних установок вряд ли бы отказался от той точки зрения, к которой примкнул когда-то, вступив в Северное общество.

В день своей коронации 26 августа 1856 года Александр IIпомиловал всех осужденных декабристов – это было одним из его первых деяний на престоле, что знаменовало собой изменение царской политики после Николая I.

Пущин наравне со всеми был полностью освобожден от всяческих ограничений и теперь получил свободный въезд в столицу и проживание в Петербурге, о чем свидетельствует выдача ему 20 февраля 1857 года обывательской грамоты. Городское депутатское собрание причислило «коллежского секретаря М.И. Пущина к Санкт-Петербургскому городскому обществу».

В этом же году Пущин снова отправился в Киссинген, чтобы лечить свои раны и отдыхать от дел. Там же в это время находился Александр Михайлович Горчаков, который заметил старого товарища – он был дружен с Пущиными еще до 1825 года, так как учился с Иваном Ивановичем в Царскосельском лицее. Ему было особенно грустно за судьбу Михаила Ивановича, героя двух войн с ранением, но без наград и чинов. Рассказав о нем императору Александру Николаевичу, он ходатайствовал за раненого «старика». К наградам Пущин представлялся более 40 лет назад, но государь повелел отыскать эти бумаги, которые были жестко отклонены его отцом.

Также в 1857 Пущин совершил поездку в Швейцарию в Кларанс, популярный у русской интеллигенции курорт. Там же ему посчастливилось познакомиться с Львом Николаевичем Толстым, с которым чета Пущиных проводила много времени. Он пишет об этом времени в своем дневнике и с приязнью отзывается о своих новых знакомых. В записи от 15 мая 1857 года: «Про­водил милейших П[ущи­ных]. Я их ду­шев­но люб­лю». Также он многократно тепло отзывается о них в своих письмах к родным и знакомым.

По мнению Толстого Пущины добрейшие и, безусловно, милые люди, их общество было очень приятное для молодого человека. Не только хорошо отзывался Толстой о своих друзьях в Кларансе, также он критиковал высокомерие Марии Яковлевны и хвастовство Михаила Ивановича. Однако, если присмотреться, то Толстой с присущим ему максимализмом критикует всех и каждого, кто встречается ему на отдыхе, но следующей же строчкой может их оправдать, так что его записи достаточно противоречивы.

27 июля 1857 года высочайшим указом, данным правительствующему Сенату, Михаилу Ивановичу Пущину был возвращен прежний чин гвардии капитана. Так как он находился в отставке, он не мог носить мундир конно-пионерного эскадрона – для него это было очень важно, потому что это символ возвращения его чести, свершившейся над ним справедливости. Михаил Иванович просил разрешения носить этот мундир, что ему было позволено.

17 декабря 1858 года за участие в русско-турецкой войне 1828-1829 гг. и героическую осаду Ахалцыха Пущин был награжден орденом Святого Георгия 4-й степени. Александр IIтакже хотел определить Пущина на должность коменданта Петропавловской крепости с возведением его в генеральский чин, но вакансия была занята на тот момент.

В эпоху реформ Александра II Михаил Иванович был попечителем народных школ и «принял деятельное участие» в создании Положений, по которым крестьяне освобождались от крепостного зависимости. Он был членом Губернского присутствия по крестьянским делам в Москве и в сентябре 1858 года представлялся императору, который в это время путешествовал по России с вопросом об освобождении крестьян.

Также Пущин обращал внимание и на Минскую губернию в вопросе об улучшении положения крестьян. В своей «Записке об устройстве быта еврейского населения Западных губерний России» от 12 февраля 1859 года он говорит о том, что улучшение жизни крестьян тесно связано с вопросом о евреях. В весьма отрицательном свете он пишет о том, что этот народ не занимается хлебопашеством, а только «вымогает деньги с крестьян», в них Пущин видит корень всех зол. Однако находит рациональный выход из сложившегося положения. Он предлагает устроить реальные школы и мастерские, чтобы обучать евреев ремеслу. Никаких перегибов и ненависти в его словах нет, Пущин относится к делу практично, пытаясь устроить все так, чтобы приносить максимальную пользу и выгоду.

За участие в трудах по отмене крепостной зависимости 17 апреля 1860 года получил наградную серебряную медаль, а через два дня после этого ему было объявлено высочайшее благоволение. Следовательно, можно говорить о том, что Пущин сделал некоторый вклад в составление Положений 19 февраля 1861 года. Здесь можно увидеть поддержку тех взглядов, которые проповедовали декабристы в основных положениях их главных документах «Русской Правде» и «Конституции». Теперь настало то самое время, когда власть наконец-то решилась на небольшие подвижки в деле освобождения крестьян и Пущин, как один из декабристов помог воплотить мечту 1825 года в реальность.

В 1860 году Михаил Иванович был назначен мировым посредником по Бобруйскому уезду. В его ведомстве теперь находились образовательные учреждения уезда, за которыми он обязан был следить и обустраивать. В 1862 году открылось Паричское женское начальное училище. Всего теперь их было два: народное и духовное женское начальное училище.

9 января 1862 года Пущин был назначен членом Минского губернского по крестьянским делам присутствия. В этом же году он получает орден Святого Владимира, что говорит о его безупречной службе на этой должности, а затем его производят в Действительные Статские Советники и причисляют к Министерству Внутренних дел. Очень важно было для Михаила Ивановича оставить при себе свой мундир, и ему было сохранено это право.

В 1863 году началось Польское восстание. В Минской губернии 94% помещиков были поляками по национальности. Они любыми средствами пытались «ополячить эту территорию», для чего предпринимали такие меры, как например покупка имений у русских помещиков по очень выгодным ценам. Часть населения, к которому принадлежал и Михаил Иванович Пущин, было православным. Тут же Пущин пишет «Записку о способе и размерах вознаграждения русских помещиков Западного края за отходящие от них земли». Он говорит о том, что меры, принятые против возмутившейся польской шляхты не должны коснуться русских помещиков, которые сохраняли свои имения в этом крае часто лишь из-за патриотических чувств, что, по мнению Пущина, заслуживает правительственного покровительства.

Он показывает на своем примере, что оставил имение Паричи Минской губернии, Бобруйского уезда, даже когда ему пришлось продать дом в Петербурге для раздела наследства, лишь для того, чтобы утверждать православие и вводить русское образование. Действительно в Паричах было уже несколько училищ, одно из которых духовное и  построенная по инициативе Михаила Ивановича церковь.

Также, в своей записке он предлагает изменение выкупа крестьянского надела «к положению Великороссийских губерний». Пущин говорит, что нельзя крестьян русских имений ставить в менее выгодные для них условия, чем во владениях польской шляхты, но «правительство поступит справедливо», если сделает помещикам определенные доплаты помещикам. Отчасти эта записка связана с материальным положением самого Михаила Ивановича.

В 1863 году он пишет прошение о том, чтобы его взяли на службу, которая «доставила бы честный кусок хлеба». Бедственное положение Михаила Ивановича связано с тем, что крестьянская реформа проходила в имении без его надзора, так как он в это время занимался улучшением быта крестьян в Минске. Он жалуется на беспорядки, бесконтрольную вырубку и поджоги леса, который теперь остается единственным средством заработка, но и его нельзя спасти из-за халатности полиции. После реформы, уже в гораздо более позднее время имение Паричи стало совершенно убыточным, несмотря на то, что Михаил Иванович получал доход с тех Почтовых станций, которые он содержал, затраты на содержание превосходили приносимый доход.

[img2]aHR0cHM6Ly9zdW45LTM1LnVzZXJhcGkuY29tL2M4NTYwMTYvdjg1NjAxNjY2My8xY2FkYTcvVWZwUlZKektHdGMuanBn[/img2]

Просьба Пущина о службе была удовлетворена 5 мая 1865 года. Он был переименован в генерал-майоры и назначен комендантом Бобруйской крепости с получением жалования 1017 рублей и столовых 1401 рубль.

И на этой должности Пущин проявляет себя очень деятельно, в том числе по хозяйским вопросам. Ремонтирует комендантский дом, осуществляет покровительство Православного братства при соборе Александра Невского в Бобруйской крепости, куда приглашает в почетные члены некого Александра Михайловича N. Занимается обрусением края, рекомендуя на место начальника Минской губернии командира Воронежского полка полковника Сахарова, который, по его мнению, больше всего надежен и подходит для продолжения этого дела.

Михаил Иванович Пущин окончил свою жизнь, не дожив до 69 лет 25 мая 1869 года, умерев тихой и безболезненной смертью, как и его отец. Тело его было перевезено из Бобруйска в Паричи, в церковь Марии-Магдалины, им же построенную. С разрешения Минского архиепископа Александра он был погребен у алтаря. Его жена Мария Яковлевна Пущина умерла в 1895 году и была похоронена вместе со своим мужем. Прямых наследников у Михаила Ивановича не осталось, так как от брака у него не было детей.

*  *  *

Михаил Иванович Пущин особенно к концу своей жизни много внимания уделял вопросам религии и просвещения в родном крае. В Минской губернии русская народность представляла собой меньшинство, соперничая во многом с польским населением за территорию, а с евреями за торговлю. Пущин, как помещик и человек на государственной должности мог повлиять на благосостояние своего родного уезда на Южной окраине империи.

Первое направление деятельности – это образование. Большой вклад был сделан Марией Яковлевной Пущиной. Она родилась 29 декабря 1812 года семье дворянина Якова Подкользина. Семья могла дать детям хорошее образование, так как была возможность, поэтому для девушек были наняты учителя на дом. Мария продолжила свое образование в Санкт-Петербургском женском патриотическом институте.

После замужества ей пришлось покинуть столичную жизнь и отправиться на уединение в имение мужа – Паричи. Здесь Марии Яковлевне пришла идея создания училища для девочек, но денег на его открытие у семьи Пущиных не было, поэтому они обратились к высочайшим лицам, прося их покровительства в благом для государства деле.

Патронаж над будущим училищем приняла на себя императрица Мария Александровна, которая выделила деньги на его постройку. Также в дальнейшем не только она, но и члены монаршей семьи постоянно помогали деньгами.

8 сентября 1860 года по инициативе Марии Яковлевны было открыто Духовное училище для девушек, которое находилось под крылом своей создательницы и ее мужа, а также закупало у имения некоторые продукты и дрова.Оно стало первым училищем такого типа. В первом наборе было 24 ученицы, 16 из которых были дочерями умерших священнослужителей. В нем была трехклассная система с шестилетним сроком обучения и имело более расширенную программу в отличие от других училищ духовного ведомства, существовавших на тот момент.

Генерал-майор Пущин предпринимал поездки в Паричи, чтобы держать под контролем состояние училища, а также навещал его воспитанниц. В 1868 году он был приглашен на экзамен к ученицам, чтобы посмотреть на результаты их деятельности и поощрить их к дальнейшему обучению. На нужды училища им был подарен приусадебный участок земли.

Другое направление его деятельности, которое способствовало обрусению края – распространение и утверждение православной религии. В Паричах к тому времени уже было  13 ноября 1863 года, в день рождения Михаила Ивановича, была освящена церковь Марии Магдалины, закладка которой производилась сугубо по инициативе Пущина. Каменная церковь способствовала укреплению и созданию религиозной общины.

Когда проходило прощание с Михаилом Ивановичем Пущиным после его смерти, пришло очень много людей, в основном это были крестьяне и простой народ, дворян было не так много. Также пришли попрощаться с телом своего благодетеля и ученицы Паричского женского духовного училища. В церкви не хватило места для всех - такая признательность говорит о том, что Михаил Иванович сделал очень многое, за что ему пришли отдать дань памяти те люди, которые были ему не безразличны при жизни.

Стихотворение, написанное неизвестным, скорее завистливая эпиграмма, попытка уколоть недостатками, которые Михаилу Ивановичу не были присущи:

«Я составил себе положение –
Без связей, без протекций, один.
У меня славный дом и имение,
Ордена и почетнейший чин.
Оттого, что сгибаться почтительно
Было делом святым для меня…»

«Гибкий человек»

Более вероятно, что это стихи, которые не отражают личность самого Пущина, а автор вместе с ним с неодобрением и презрением относятся к таким людям. То есть перед нами предстают взгляды и самого Михаила Ивановича, отраженные в этом произведении. Ценность его для литературы сомнительна, но для создания понимания о взглядах Пущина на общество оно имеет определенную важность.

Таким образом, можно говорить о том, что Пущин всю свою жизнь посвятил Отечеству. В обеих военных кампаниях русско-персидской 1826-1828 гг. и русско-турецкой 1828-1829 гг. он показал себя героем, и не было случая, чтобы хоть как-то он выказал трусость. Несмотря на то, что император Николай скупился на награды – о подвигах Пущина знали если не все, то очень многие.

На поприще гражданской службы Михаил Иванович Пущин всегда был деятелен и отдавал все свои силы, за что бы ни брался. Его честность и всегда твердое упорство нравились людям, поэтому у Михаила Ивановича всегда был широкий круг друзей и знакомых. Он посвятил себя работе в комиссии по составлению Положений, опираясь на свои взгляды, которым он внутренне не изменял со времен участия его в обществе.

Занимаясь вместе с женой просветительской деятельностью среди народа, он улучшил состояние образования в своем крае, нравственный уровень жителей своего имения и окрестностей.

*  *  *

Михаил Иванович Пущин - был человек твердых убеждений, практичный и рассудительный, но становившийся вспыльчивым и упрямым, когда видел несправедливое отношение к себе или другим людям. Также он не переносил лицемерие, не любил людей, пресмыкающихся перед другими, и сам никогда не раболепствовал, открыто разговаривая с людьми независимо от чина. Всегда его гордость и честность одерживали победу над личной выгодой, что доставляло ему определенные неприятности по жизни.

Михаил Иванович как человек военный, строго воспитанный, был практически всегда сдержанным, не проявлял ярких эмоций. Из-за этого многие посторонние люди не могли понять его сложную натуру, которая была скрыта под маской невозмутимости. В то же время М.И. Пущин очень искренне оплакивал свою умершую любимую жену, не видя смысла в своей жизни после ее кончины. Все его тепло и все эмоции оставались только для близкого круга людей, которых он любил и которым был искренне предан. Под пулями не проявил ни капли трусости, принимая верные и рациональные решения в, казалось бы, безвыходных ситуациях.

Если подвести итог анализу свидетельств, касающихся следствия над декабристами, то с уверенностью можно сказать, что М.И. Пущин был членом Северного общества декабристов и бывшего ранее Союза благоденствия. Собрав воедино различные источники: показания, письма и воспоминания видных декабристов, где упоминалось имя Пущина, и, тщательно изучив их, удалось ответить на этот вопрос, поставленный еще в исследовании П.В. Ильина. Это первый шаг к раскрытию роли многих личностей, которые были членами декабристских обществ. Пущин не участвовал в самом восстании на Сенатской площади – единственная его заслуга здесь это то, что он не вышел по другую сторону баррикад от своих товарищей.

Черты характера могли исказиться в написанных словах или воспоминаниях, но натура человека раскрывается в его поступках. Немало сил Михаил Иванович посвятил службе Отечеству. Он внес значительный вклад в победы русского оружия в русско-персидской войне 1826-1828 гг. и русско-турецкой 1828-1829 гг. По мнению многих, императору стоило смягчить свой гнев, но у него была скорее личная обида на Пущина. Николай относился к нему очень хорошо и считал то, что он не раскрыл ему информацию о заговоре, предательством.

Гражданская служба Пущина состояла в работе над улучшением быта крестьян родной Минской губернии, а затем и в работе по созданию Положений 19 февраля 1861 года, в которой он принимал очень активное участие. Это говорит о том, что его взгляды не поменялись с 1825 года, где-то в глубине души он понимал, что это принесет только пользу русскому народу.

Во благо Отечества он занимался также просветительской деятельностью: распространял православную веру и образование среди народа. Михаил Иванович покровительствовал Паричскому женскому духовному училищу, которое было построено по инициативе Марии Яковлевны Пущиной. Память о них как о создателях его осталась до сих пор: в Паричах стоит памятная плита на месте могилы М.И. Пущина и его жены. Построенная Пущиным церковь Марии Магдалины укрепляла православную общину и способствовала росту нравственности, за чем сам Михаил Иванович пристально следил.

Его жизнь является необыкновенным примером судьбы осужденного декабриста, честного и упорного человека, который не был сломлен трудностями, возникающими на его жизненном пути. С методичностью и нескончаемой внутренней силой он пронес свои убеждения глубоко внутри себя, до того времени, когда они стали востребованными в любимом Отечестве.

5

[img2]aHR0cHM6Ly9zdW45LTQyLnVzZXJhcGkuY29tL2M4NTcyMjQvdjg1NzIyNDY2Ny8zOGFiYi80TnIyRjE0eVdrVS5qcGc[/img2]

Неизвестный фотограф. Портрет Михаила Ивановича Пущина. 1860-е. Картон, альбуминовый отпечаток. 12 х 9 (овал). Государственный Эрмитаж.

6

«Пущин знал, но не донёс»

В крепости

Николай I внимательно вчитывался в перехваченную записку из Петропавловской крепости: «Любезный Дараган, пожалуйста, облегчи участь несчастного, пришли мне всё то, о чём я тебя вчера просил, т.е. сюртук, рейтузы, фуражку, халат, туфли, кровать и постель, трубку, табак и некоторые книги. Ко мне безопасно можешь приехать. Я почти оправдан, донос каких-то подлецов уничтожится, пожалуйста, навести меня в несчастии на гауптвахте Петропавловской площади. Весь твой Пущин, 16 декабря 1825 г.».

- Площади... Почему площади? - нахмурился император и тут же написал генералу Сукину: «Узнать непременно, через кого Пущин писал, и запретить впредь сметь делать то, взяв меры против того».

Он потянулся рукой к колокольчику.

Появился флигель-адъютант Адлерберг. Император отрывисто приказал:

- В крепость.

На следующий день к Михаилу Пущину в помещение гауптвахты привели измайловцев Нила Кожевникова, Фока и Вадбольского, а его самого вызвали к коменданту крепости.

Генерал-адъютант Сукин, хорошо знавший Пущина, озабоченно ткнул пальцем в записку:

- Это вы писали?

- Так точно, ваше превосходительство.

- Нехорошо. Как можно! Подвели меня...

И гвардии капитан опомниться не успел, как очутился в каземате Кронверкской куртины, трёх аршин ширины и четырёх длины. Дверь камеры с окошечком, завешанным какой-то тряпицей, выходила в коридор, где мерно вышагивал часовой. Он часто отодвигал тряпицу и заглядывал внутрь.

Пущин постарался до мельчайших подробностей восстановить в памяти события, которые привели его сюда, в этот, по его выражению, «чулан».

Да, точно, всё началось в июле 1825 года. Он получил от старшего брата Ивана письмо, доставленное неким Якубовичем, приехавшим с Кавказа после ранения в Петербург лечиться, - и, как впоследствии оказалось, он замышлял цареубийство. В письме говорилось: «Вот и Якубович! Любезнейший Михайло, прошу тебя с ним познакомиться и узнать его короче. Якубовича ты должен познакомить с твоими товарищами, особенно с Низимовым свести его».

Уже тогда содержание письма показалось ему немного странным.

В декабре, незадолго до восстания, брат Иван писал из Москвы: «Побывай у Рылеева, тебе будет яснее нынешнее наше положение».

И вот утром 12 декабря он зашёл к Рылееву, который сказал ему, что многие решительно не примут новой присяги, что большая часть войск готова взяться за оружие, чтобы заставить Сенат принять конституцию, что Корнилович с юга, а Якубович с Кавказа привезли положительные известия о настроении войск.

Для него стало ясно, что речь идёт о заговоре, в котором участвует его брат Иван. Вторично он появился на квартире Рылеева 13 декабря и здесь увидел знакомых и незнакомых ему людей. Рылеев после обычного приветствия сказал: «Господа, это наш, я его с детства знаю. Он нас не выдаст». Затем Рылеев попросил военных в другую комнату.

Выступавшие тогда на совещании обещали вывести свои полки на Сенатскую площадь. Пущин, как человек, хорошо разбиравшийся в военных вопросах, сказал, что вряд ли прапорщикам и подпоручикам удастся это сделать без участия больших начальников. Но он дал слово присоединиться к Измайловскому полку, если тот откажется от присяги. Иван Иванович Пущин ручался, что брат Михаил будет действовать.

Наступило 14 декабря, он чувствовал себя больным, но всё же в седьмом часу вышел к эскадрону и стал ждать, как повернутся события у измайловцев, без участия которых он не считал возможным выступать.

Принятый в тайное общество за два дня до восстания, Михаил Пущин ещё не успел войти в жизнь этой организации, проникнуться её идеями. Поэтому, когда Измайловский полк присягнул Николаю, он сказал заехавшему Оболенскому, что выводить эскадрон без поддержки пехоты не будет, принёс присягу, отправился домой и свалился в постель.

Вскоре у него на квартире появился брат Иван. Потом приехал Рылеев и объявил, что всё потеряно оттого, что Пущин и ему подобные не исполнили принятых обязательств. В конце дня опять появился Иван, который тоже выговаривал за это. И наконец, 15 декабря пожаловал непосредственный начальник генерал-адъютант Сазонов с требованием немедля явиться к государю.

Пущин отчётливо помнит, как его в парадном, наспех надетом мундире доставили в комнату перед кабинетом Николая. Оттуда вышел император, в форме, со шляпой, - он торопился к войскам - и отрывисто бросил Левашову:

- Возьмите у него саблю и отправьте на гауптвахту, а потом приведите ко мне...

В ожидании вызова к императору Михаил Пущин продумал тактику своего поведения, тем более что до ареста брата они обо всём успели переговорить. Тактика состояла в следующем: «Был у Рылеева из любопытства, о подготавливаемом восстании узнал только 13 декабря у него же на квартире, пытался отговорить брата и других от участия в заговоре».

Пущин прикидывался этаким «рубахой-парнем», нежно любящим брата, ради которого и влез в эту историю, страдающим ни за что.

Преувеличенное понятие о «дворянской чести» вынудило его впоследствии придерживаться этой линии и в своих мемуарах.

Он нередко впадает в противоречия: брат Иван советовал пойти к Рылееву, и брат Иван бранит его за то, что он был у Рылеева.

Николай вернулся в третьем часу и в присутствии Левашова спросил:

- Я знаю, что ты их отговаривал, но почему мне не донёс?

- Я, ваше величество, не знаю, о чём доносить, потому что ровно ничего не понимаю.

Николай вспыхнул и уже в строгом тоне, больше обращаясь к генералу Левашову, произнёс:

- Такого закоренелого упрямства, как в этом человеке, я ни в ком не встречал. Допросите его хорошенько, генерал!

- Ваше величество, когда я имел причину вам ничего не сказать, то уж, конечно, генерал Левашов ничего от меня не узнает.

И Пущин очутился в Петропавловской крепости.

Через несколько дней ему, вызванный в следственный комитет, был повторен вопрос, заданный императором:

- Зная, почему не донесли?

Он с достоинством ответил:

- Правила, которыми я руководствовался в жизни, донос исключают.

- Оно и видно, что в ваших правилах нет чести, - сказал Левашов.

На это Пущин отозвался:

- Я понимаю честь такого рода, которого, кажется, вы не понимаете.

Члены комитета, с возмущением задвигав стульями, встали из-за стола, и Бенкендорф срывающимся голосом крикнул:

- Вы не должны забывать, что говорите в присутствии лиц, облечённых властью государя, и что за ваше выражение вы можете пострадать!

Пущин побледнел, но спокойно и медленно ответил:

- А я прошу облечённых властью государя не забывать, что я гвардии капитан, что невеликодушно меня обижать словами, когда я лишён оружия для защиты своей чести.

На следующем допросе члены комитета особо интересовались запиской Пущина Назимову, обнаруженной в его бумагах.

- Что вы за точки там понаставили? Зачем потребовали скорый приезд Назимова в Петербург?

Нельзя же сказать им, что он хотел посоветоваться с Назимовым, об участии которого в обществе предполагал. И Пущин понёс околесицу о просьбе Назимова продать лошадей, которые, однако, не продавались, и потребовался его приезд.

В записке комитета императору «о силе вины» Михаила Пущина сказано почти в соответствии с его версией: «К тайному обществу не принадлежал и о цели его понятия не имел. Только за два дня сблизился с Рылеевым и стал посещать его с тем единственным намерением, чтобы удостовериться, точно ли существует заговор, подозреваемый им со слов брата, которого хотел от того отвлечь...»

Однако, следователи усомнились в этом и сделали вывод: «Пущин знал, но не донёс».

Верховным уголовным судом Михаил Иванович приговаривался к лишению чинов, дворянства и отдаче в солдаты с правом производства в следующий чин при усердной службе.

Во время гражданской казни в ответ на приказ генерала Головина: «Сорвать с него мундир!» - Пущин сам бросил его в пылающий костёр, крикнув Головину, что тот подлец, которому нет подобного.

Сидя в каземате, он вспоминал эту сцену, а также и другую: когда он, в одной рубахе, без халата, проходил мимо выстроенного на плацу своего эскадрона, то его новый командир Денисов, невзирая на высшее начальство, отсалютовал шпагой «ощипанному и уязвлённому» своему бывшему начальнику. У солдат на глазах были слёзы. И сейчас, вспоминая всё это, Пущин заплакал, не стыдясь своих слёз.

7

Военачальник в солдатской шинели

С двадцатых чисел июля фельдъегерские тройки по ночам увозили осуждённых. Пущин ехал с Н.П. Окуловым. В Рыбинске они остановились у его тётки, предварительно уговорив фельдъегеря. Когда основательно угощённый фельдъегерь заснул, они обнаружили в его сумке инструкцию военного министра, в которой было сказано: Окулова доставить в Томск, а Пущина - в Красноярск.

В Ярославле у этапной тюрьмы собралась толпа. Когда появились декабристы, все обнажили головы. В Красноярске жители спорили за право принять приезжих, угостить их. Необычайной и даже комичной была встреча в городе Каинске, о которой рассказывает Пущин в своих записках. Его и Окулова встретил у ворот своего дома городничий Степанов, который заорал: «Я вас здесь проучу, я отучу вас бунтовать!» Он тут же отослал жандармов в какую-то казарму, споил фельдъегеря и затем обратился к декабристам: «Милости прошу, дорогие гости!» Три дня отдыхали они у гостеприимного хозяина.

В Красноярском гарнизонном батальоне Пущин задержался недолго. Вскоре он был переведён на Кавказ и 31 декабря 1826 года уже выехал к месту назначения.

По сравнению с другими декабристами его служба проходила более успешно. 15 ноября 1828 года он был произведён в подпоручики, а через год в поручики.

На Кавказе Пущин встретил многих товарищей по несчастью: Петра Коновницына, Нила Кожевникова, Александра Гангеблова и других. Главнокомандующий генерал Паскевич, член Верховного уголовного суда, выполняя волю царя, посылал декабристов на верную смерть. Но в силу военной необходимости или когда это было выгодно лично ему, использовал их не по чину.

В частности, так обстояло дело с Пущиным, которому Паскевич поручал осуществление многих операций. Об этом хорошо написал декабрист Гангеблов, близко знавший Пущина и имевший возможность наблюдать за его деятельностью:

«Более же из всех декабристов был на виду Михаил Иванович Пущин, бывший командир лейб-гвардии конно-пионерного эскадрона. С самого вступления в отряд, ещё в Персии, он оставлен был при штабе. Паскевич дал полный простор деятельности и энергии Пущина. В своей солдатской шинели, Пущин распоряжался в отряде, как у себя дома, переводя и офицеров, и генералов с их частями войск с места на место по своему усмотрению; он руководил и мелкими и крупными работами, от вязания фашин и туров, от работ киркой и лопатой для устройства переправ и мостов, до трассировки и возведения укреплений, до ведения апрошей (зигзагообразные ходы сообщения, ведущие к позиции неприятеля. - А.П.), и кроме того исполнял множество важных поручений. Он же, в той же солдатской шинели, присутствовал на военных советах у главнокомандующего, где его мнения почти всегда одерживали верх. Этот человек как бы имел дар одновременно являться в разных местах».

Из уст в уста передавался рассказ о том, как он для переправы войск через горные речки использовал бурдюки, надуваемые кузнечными мехами.

Примечательно, что за взятие Эривани Паскевич получил титул графа Эриванского, а главный организатор штурма Михаил Пущин был произведён высочайшим приказом в унтер-офицеры с указанием «не употреблять его выше сего звания».

При штурме Ахалциха Пущин был ранен пулей в грудь навылет.

На Кавказе в 1829 году Михаил Иванович Пущин встретился с близким другом своего брата Ивана - Александром Сергеевичем Пушкиным, с которым он общался ещё в лицейские годы поэта.

«Однажды, уже в июне месяце, возвращаясь из разъезда, - рассказывал Михаил Иванович, - я сошёл с лошади прямо в палатку Николая Раевского, чтобы первого его порадовать неминуемой встречей с неприятелем, встречей, которую все в отряде с нетерпением ждали. Не могу описать моего удивления и радости, когда тут А.С. Пушкин бросился меня целовать. И первый его вопрос был: «Ну скажи, Пущин, где турки и увижу ли я их? Я говорю о тех турках, которые бросаются с криком и оружием в руках. Дай, пожалуйста, мне видеть то, зачем сюда с такими препятствиями приехал». - «Могу тебя порадовать: турки не замедлят представиться тебе на смотр. Полагаю даже, что они сегодня вызовут нас из нашего бездействия, если же они не атакуют нас, то я с Бурцевым завтра непременно постараюсь заставить их бросить свою позицию, с фронта неприступную, обходным движением, план которого отсюда же понесу Паскевичу, когда он проснётся».

10 августа 1829 года они вновь встретились во Владикавказе.

«Здесь я увидел и Михаила Пущина, раненного в прошлом году. Он любим и уважаем как славный товарищ и храбрый солдат», - писал Пушкин в «Путешествии в Арзрум».

Из Владикавказа до Минеральных Вод Пушкин ехал вместе с Михаилом Ивановичем Пущиным, направлявшимся туда на лечение.

25 августа 1829 года Пущин писал из Кисловодска брату Ивану, находившемуся в Читинском остроге: «Мы вместе пьём по несколько стаканов кислой воды и по две ванны принимаем в день. Разумеется, часто тебя вспоминаем... он любит тебя по-старому и надеется, что и ты сохраняешь к нему то же чувство».

Встречи с Пушкиным отражены в мемуарах Михаила Ивановича Пущина, фрагмент которых под названием «Встреча с Пушкиным за Кавказом» был направлен Л.Н. Толстым известному издателю П.В. Анненкову в 1857 году со следующим письмом: «Посылаю Вам, дорогой Павел Васильевич записку Пущина, с которым мы живём вместе в Швейцарии. Записка презабавная, но рассказы его изустные - прелесть. Вообще это, видно, была безалаберная эпоха Пушкина. Пущин этот - прелесть и добродушный человек. Они с женой здесь трогательно милы, и я ужасно рад их соседству».

В этом фрагменте, опубликованном в 1899 году академиком Л.Н. Майковым в книге «Пушкин», Михаил Иванович писал: «В память нескольких недель, проведённых со мною на водах, Пушкин написал стихи на виньетках в бывшем у меня «Невском альманахе» из «Евгения Онегина». Альманах этот не сохранился, но сохранились в памяти некоторые строки, карандашом им написанные. Вот они:

Вот, перешед чрез мост Кокушкин,
Опершись жопой о гранит,
Сам Александр Сергеич Пушкин
С мосье Онегиным стоит.

Не удостоивая взглядом
Твердыню власти роковой,
Он к крепости стал гордо задом...
Не плюй в колодец, милый мой».

«Быть может, Пущин не слишком увлекался поэзией своего друга, - отмечает академик Майков, - зато он любил Пушкина как человека, узнал его порывистые увлечения, нянчился с ним, ходил за ним, как старый дядька за молодым барчонком».

8

Под негласным надзором полиции

Михаил Иванович писал брату Ивану из Кисловодска: «Хотел испытать силы свои в нынешнюю кампанию и удостоверился, что уже плохой воин - расстроил своё здоровье и теперь оное здесь склеиваю, если не получу облегчение, то буду проситься к статским делам».

В связи с ухудшением здоровья поручик Пущин получил отпуск в Псков, где жила его сестра Екатерина Ивановна Набокова, муж которой командовал квартировавшей там дивизией.

Через псковского гражданского губернатора Пещурова, состоявшего в дружеских отношениях с Набоковым, Пущину было разрешено пребывание в Петербурге для свидания с больным отцом с 16 по 19 декабря 1830 года.

Выехав из Пскова в памятный день 14 декабря, он с трепетным сердцем подъезжал к столице. Это был город его детства, юности, не совсем путной молодости, неоправдавшихся надежд.

Вот и набережная Мойки (ныне № 14), старинный трёхэтажный особняк, построенный ещё в XVIII веке, с овальными нишами по фасаду. Здесь, в доме своего деда, адмирала екатерининских времён, Петра Ивановича Пущина, 13 ноября 1800 года Михаил родился. Из-за тяжёлой болезни матери он остался на попечении старших сестёр и гувернёра, но воспитанием его никто по существу не занимался, кроме нянюшки.

Когда Михаилу исполнилось восемь лет, отец, всегда такой серьёзный, позвал его к себе и, вдруг улыбнувшись, сказал:

- Ну вот, Миша, пора тебе приниматься за настоящее учение. Сейчас едем в Кадетский корпус, где ты будешь жить и учиться.

И он запомнил на всю жизнь прощальные наставления отца, генерал-интенданта: «Уважай и слушай начальников, не входи ни в какие споры и драки с товарищами, не передавай начальству на товарищей, будь со всеми приветлив».

Возок остановился. Сбросив шубу на руки оторопевшему швейцару, Михаил Пущин почти бегом поднялся на половину отца.

Встреча сверх ожидания оказалась тёплой, и на прощание растроганный старик сообщил, что после его смерти этот дом и родовое имение Паричи в Белоруссии перейдут к Михаилу.

Вернувшись в Псков, Пущин возбудил ходатайство об отставке. По докладу Бенкендорфа 21 января 1831 года, с высочайшего разрешения поручик Кавказского сапёрного батальона М.И. Пущин приказом от 4 февраля был уволен от службы с условием состоять под строжайшим тайным надзором и запрещением въезда в Петербург. Обычного при отставке повышения в чине не последовало. Император дозволил ему поступить на гражданскую службу. По ходатайству Пещурова Пущин был определён к нему чиновником особых поручений.

Первоначально он поселился у Набоковых, которые занимали большой двухэтажный дом, принадлежавший отцу Гаврилы Петровича Назимова. Предположительно этот дом находился на Запсковье, недалеко от церкви Богоявления.

В том же 1831 году Михаил Иванович женился на сестре губернского прокурора Софье Петровне Пальчиковой, получившей в приданое имение Щиглицы в восемнадцати верстах от Пскова, и стал таким образом псковским помещиком.

Ежедневно чиновник особых поручений коллежский секретарь Пущин появлялся в губернаторском дворце на Николаевском шоссе (ныне Октябрьский проспект, дом № 7). На новом поприще Михаил Иванович развил кипучую деятельность. Он рассматривал уголовные дела, поступавшие на решение губернатора, жалобы, давал по ним заключения, выезжал в города губернии, строго взыскивал с чиновников за упущения.

В связи с назначением Пущина в мае 1834 года попечителем богоугодных заведений постоянным местом его пребывания стал Приказ общественного призрения в доме губернских присутственных мест. Это было фундаментальное, с колоннами здание, где находились канцелярия губернатора, уголовная, гражданская, врачебная управы и другие службы (разрушено в годы Великой Отечественной войны).

Верный армейской привычке, Михаил Иванович точно в одно и то же время появлялся в своём, как он говорил, «департаменте», подтянутый, не всегда ровный в обращении с подчинёнными, особенно когда дело касалось упущений, а тем паче злоупотреблений.

В первую очередь он обратил внимание на городскую больницу, до предела запущенную. С помощью нового смотрителя здание было отремонтировано, заново оборудовано, обслуживающий персонал заменён. Помимо старшего врача появился ещё и младший врач. Больница стала поражать своей чистотой. Вновь назначенный смотритель смирительного и работного домов улучшил содержание арестантов и их питание. Многое было сделано для благоустройства богадельни.

В городе появилась общественная библиотека. Пущин сам выписывал для неё книги и журналы.

Каждое полугодие губернатор Пещуров направлял министру внутренних дел «Ведомость о лицах, состоящих под надзором полиции», в которой указывалось: «Отставной поручик Пущин. С увольнением Пущина от службы из Кавказского сапёрного батальона государь император высочайше повелеть соизволил воспретить ему въезд в С.-Петербург и иметь за ним строжайший присмотр. Вследствие коего учреждён за г. Пущиным секретный надзор местной полиции... Имеет жительство в Пскове. Имеет отца в Петербурге, сенатора. Ведёт себя отлично, благороден, образован».

Вскоре Николай I посетил Псков. Остановился он в доме Назимова, ранее занимаемом Набоковым, переведённым в Новгород командиром корпуса.

После осмотра военных сооружений царь выразил желание ознакомиться с городской больницей.

Пущин через своего друга князя А.А. Суворова, флигель-адъютанта Николая I, получил разрешение Бенкендорфа присутствовать при этом. Наскоро облачившись в чиновничий мундир, Пущин направился сопровождать высокого гостя.

Найдя всё в великолепном порядке, Николай I обратился к Пещурову:

- Спасибо тебе, ничего нельзя забраковать. Всё отлично. Я много видел губернских больниц, но такой не встречал.

Пещуров, отвешивая поклоны, всё принимал на свой счёт, умолчав о настоящем «виновнике сих дел». Спустившись на кухню, гость решил попробовать пищу и сказал:

- Недоварена!

Пещуров молчал, пауза затягивалась. Смотритель и старший врач укрылись за чьими-то спинами, и тогда выдвинулся вперёд Михаил Пущин и с улыбкой пояснил:

- Пища приготовляется к двенадцати часам, а сейчас десять.

Император узнал его и гневно сказал:

- Всё равно она должна быть готова.

«И при поездке далее, - вспоминает М.И. Пущин, - я болтал с Суворовым, и царь везде встречал мою весёлую, но ненавистную ему фигуру».

Садясь в экипаж, Николай сказал Бенкендорфу и Пещурову:

- Запрещаю вам когда-нибудь представлять мне о Пущине, в нём нет ни малейшего чувства раскаяния, он просто всё время издевался надо мной.

И действительно, когда в феврале 1835 года Пещуров возбудил было ходатайство о присвоении Пущину очередного гражданского чина, то получил отказ. Резолюция гласила: «Никогда не представлять за отличие участвовавших в заговоре 14 декабря». Михаил Иванович понял, что гражданская его карьера также окончена, и демонстративно вышел в отставку.

Некоторое время Пущин жил в Щиглицах, а затем получил разрешение отца исполнять должность управляющего имением Паричи. С середины 1837 года и до весны 1838 года он опять на Псковщине. Через несколько лет после смерти жены женился на Марии Яковлевне Подкользиной, сестра которой впоследствии вышла замуж за вернувшегося в Псков друга Пущина Михаила Александровича Назимова.

Ежегодно вместе с женой они подолгу живали в Пскове и Щиглицах, даже после смерти отца, последовавшей в 1842 году, когда Михаил Иванович окончательно перебрался в родовые Паричи.

С воцарением Александра II по амнистии 1856 года Пущин был освобождён от политического надзора с возвращением воинского звания гвардии капитана и выдачей ордена Св. Георгия, к которому он был представлен.

Михаил Иванович принимал самое деятельное участие в подготовке крестьянской реформы, был членом губернского присутствия по делам крестьян и попечителем народных сельских школ.

Скончался он 25 мая 1869 года, будучи генерал-майором, комендантом Бобруйской крепости.

А.А. Попов

9

[img2]aHR0cHM6Ly9zdW45LTQ1LnVzZXJhcGkuY29tL2M4NTQ1Mjgvdjg1NDUyODY2My8xZDNkNjgvQzByN3l6WGNmQlEuanBn[/img2]

Неизвестный фотограф. Портрет Михаила Ивановича Пущина с женой Марией Яковлевной, рожд. Подкользиной. 1860-е. Бумага солёная, акварель, лак, отпечаток на солёной бумаге. 18,5 х 14,0 см. Государственный Эрмитаж.

10

«Славный товарищ и храбрый солдат»

В. Кравченко

Гений А.С. Пушкина - вечен, а мир поэзии - безмерен. Дважды он был на Кавказе. Вторая поездка в 1829 г. была связана с творческими планами: показать главного героя «Евгения Онегина» среди декабристов. Для этого ему было необходимо увидеться с разжалованными, многих из которых он знал до восстания 14 декабря. О своих замыслах Пушкин оставил такие строки:

Желал я душу освежить,
Бывалой жизнию пожить,
В забвеньи сладком близ друзей
Минувшей юности моей...

К этой плеяде, несомненно, относился и Михаил Иванович Пущин, родной брат его лицейского друга Ивана Пущина. Кстати, Александр Сергеевич характеризовал его как «славного товарища и храброго солдата». Сегодня о нем пойдет речь.

Он появился на свет в ноябре 1800 г. в Петербурге на набережной Мойки в доме деда Петра Ивановича Пущина адмирала, имевшего орден Андрея Первозванного - высший орден империи. Отец, Иван Петрович, был генерал-адъютант флота, сенатор. Мать, А.М. Рябинина, принадлежала к богатой московской семье. У Михаила Пущина было пять братьев и шесть сестер.

Двенадцати лет мальчика отдали в кадетский корпус, откуда он был выпущен прапорщиком в 1-й саперный батальон в декабре 1816 г. Через год Пущин - подпоручик. Еще два года спустя - поручик конно-пионерного эскадрона. Произведен в штабс-капитаны 26.12.1822 г. Будучи кадетом М. Пущин вместе с лицейскими друзьями А. Пушкина А. Дельвигом, В. Вольховским, В. Кюхельбекером и старшим братом Иваном состоял в «Священной артели» - ранней преддекабристской организации, насчитывающей всего пятнадцать членов.

Позднее познакомился со многими будущими декабристами. В 1824 г. в чине капитана командовал эскадроном, в котором служил член Северного общества М. Назимов (впоследствии они взяли в жены родных сестер Подкользиных). Сам Михаил Иванович в тайном обществе не состоял, но знал о существовании и за два дня до 14 декабря, сблизившись с К. Рылеевым, начал посещать его собрания. На следующий день после восстания был арестован и содержался на гауптвахте в Петропавловской крепости. За время допросов М. Пущин не выдал никого из участников сходки у Рылеева. Документы следствия, хранящиеся в Госархиве Российской Федерации, подтверждают это.

Летом 1826 г. вынесен приговор: «Гвардии капитан Пущин за то, что знал о имеющем быть мятеже и не донес, лишается чинов, дворянского достоинства и записывается в рядовые до выслуги». Дальнейшее Михаил Иванович описывал так: «У крыльца ожидали нас две перекладные тройки, на одну сел Окулов (Николай Павлович - лейтенант гвардейского экипажа, декабрист. - Прим. автора.) с жандармом, на другую - я с фельдъегерем, и мы по выезде из Шлиссельбургской заставы уже на рассвете помчались в неизвестную нам сторону».

Ею оказалась Енисейская губерния. В Красноярском гарнизонном батальоне Пущин прослужил четыре месяца, откуда его перевели в Отдельный Кавказский корпус. В Тифлис он прибыл с П. Коновницыным. Декабристов представили командующему корпусом графу И. Паскевичу, который приказал отвести обоих к Ермолову и сказать, что «желает их назначения в 8-й пионерный батальон».

«Он не заставил нас дожидаться, - пишет Пущин. - Тотчас позвал нас в кабинет, где он с Раевским и Суворовым (внук А.В. Суворова, декабрист. - Прим. автора.) сидели без жилета и галстука в одной рубашке. Раевский, с которым я познакомился в 1821 г. в Могилеве, бросился меня обнять; Суворов просил его познакомить с нами, и знакомство наше, тут начавшееся, обратилось в душевную дружбу во все время пребывания Александра Аркадьевича Суворова на Кавказе. Тогда и Ермолов, вставая, сказал: «Позвольте же и мне вас обнять, поздравить с благополучным возвращением из Сибири…». Час этот, проведенный у Ермолова, поднял меня в собственных глазах моих, и, выходя от него, я уже с некоторою гордостью смотрел на свою солдатскую шинель».

Михаил Пущин активно участвовал в русско-персидской и русско-турецкой войнах. Зачисленный рядовым в 8-й пионерный (саперный) батальон, он, по существу, исполнял обязанности корпусного инженера, руководил осадными работами и лично осуществлял инженерную разведку подступов к турецким укреплениям, участвовал вместе с сосланными декабристами в самых рискованных операциях. После одного из сражений И. Паскевич, указывая на Пущина, сказал: «…Я хотел бы произвести в полковники, но не могу». По указанию Николая I даже корпусный командир не имел права на производство разжалованных декабристов хотя бы в унтер-офицеры…

И все-таки в ноябре 1827 г. Пущин «был произведен в унтер-офицеры с приказанием не употреблять его выше его звания». Однако Паскевич нередко использовал военные знания не только Пущина, но и других декабристов. В марте 1828 г. Михаила Ивановича произвели «за отличие в прапорщики». Осенью в сражении за Ахалцых Пущина тяжело ранило в грудь навылет. Сам он так описывал свое ранение: «… Почувствовал сильный удар в спину, взглянул на грудь и, увидев из нее вытекающую кровь, зажал рукой рану и пошел на… перевязочный пункт и упал, но не лишился ни чувства, ни памяти».

Он остался жив. Четыре месяца продолжалось лечение. Храброго офицера дважды представляли к высшей награде. Командир гренадерской бригады генерал-майор Н.Н. Муравьев (один из основателей «Священной артели») отмечал в своих «Записках»: «За отличие, оказанное Пущиным под Карсом, я представил его к Георгиевскому кресту… Но старании сии имели мало успеха…»

Командующий Паскевич ходатайствовал о награждении Пущина за штурм Ахалцыха орденом Св. Георгия 4-й степени, рекомендуя его в самых лестных выражениях. Высочайшего соизволения на эту награду также не последовало. Вместо ордена храбрых ему был дан чин поручика и орден Св. Анны 4-й степени с надписью «За храбрость».

Несмотря на ранение, Пущин «делал кампанию 1829 г. и только по занятии Арзерума получил согласие главнокомандующего на отъезд из армии для пользования Кавказскими минеральными водами». В июне произошла его встреча с Пушкиным, приехавшим в действующую армию из Петербурга. В «Путешествии в Арзрум» мы читаем упоминание об этой встрече: «Здесь увидел я и Михаила Пущина, раненного в прошлом году. Он любим и уважаем как славный товарищ и храбрый солдат».

Жарким августом М. Пущин и Р. Дорохов отправились из Тифлиса на Кавказские минеральные воды для лечения ран. Во Владикавказе их догнал А. Пушкин, и до Пятигорска они ехали вместе. «Время здесь провожу очень приятно, - писал М. Пущин брату Ивану Ивановичу в Читинский острог из Кисловодска. -Лицейский твой товарищ… приехал ко мне на воды, - мы вместе пьем по нескольку стаканов кислой воды и по две ванны принимаем в день, - разумеется, часто о тебе вспоминаем, - он любит тебя по-старому и надеется, что и ты сохраняешь к нему то же чувство».

Проводив Пушкина в Россию, М. Пущин до ноября оставался в Кисловодске, а на зиму переехал жить в Георгиевск. Весной 1830 г., получив из Петербурга разрешение на бессрочный отпуск до излечения раны, Пущин покинул Георгиевск и через Ставрополь, Новочеркасск отправился в Москву к родственникам, а затем в Псков к сестре.

О пребывании Пущина в Москве исправно докладывали А.Х. Бенкендорфу: «…Приехал из Тифлиса в Москву в том же июне (30) месяце, пользовался здешними искусственными водами, жил у дяди своего Рябинина на даче г. Кушникова очень скромно, съезжая к родственнику своему Набокову, который женат на его сестре».

В феврале 1831 г. Пущин - герой Кавказа! - уволен со службы под строжайший надзор полиции с запрещением въезда в Петербург. Через псковского гражданского губернатора А. Пещурова, состоявшего в дружеских отношениях с генерал-лейтенантом И.А. Набоковым, Пущин поступил в советники губернского правления. Летом 1832 г. определен чиновником особых поручений, с переименованием позже в коллежского секретаря. В дальнейшем служил попечителем псковских богоугодных заведений. Оставив гражданскую службу, в феврале 1835 г. поселился в имении отца в селе Паричи Бобруйского уезда Минской губернии.

Только в 40-е годы по ходатайству генерал-адъютанта, князя А.А. Суворова Пущину был разрешен въезд в Петербург с унизительным условием являться в III отделение для определения срока пребывания. И лишь в день коронования императора 26 августа 1856 г. коллежский секретарь Михаил Пущин освобожден от всех ограничений. С женой Марией Яковлевной он выезжает за границу на лечение. В апреле 1857 г. супруги вместе с двоюродным братом Михаила Ивановича - Михаилом Рябининым поселяются в местечке Кларан на берегу Женевского озера, где в пансионе Катерера произошло их знакомство с Л. Толстым.

В мае Лев Николаевич пишет в Тулу Т. Ергольской: «…Я уже сообщал вам, дорогая тетенька, о том замечательном русском обществе, с которым я провел эти два месяца на берегу Женевского озера… Просто на подбор превосходные люди все. 1). Пущин - старик 56 лет, бывший, разжалован за 14 число, служивший солдатом на Кавказе; самый откровенный, добрый и всегда одинаково веселый и молодой сердцем человек в мире… 2) его жена - вся доброта и самопожертвование… потом Рябинин,.. который живет только для своих друзей и самый веселый товарищ. Эти три лица так любят друг друга, что не разберешь, кто чей муж и чей брат. С ними я жил в одном доме и проводил целые дни». Михаил Пущин и Лев Толстой часто совершали вдвоем пешие прогулки по окрестностям и водные - по озеру.

В другом письме писатель отмечает: «Проводил милейших Пущиных. Я их душевно люблю. Марья Яковлевна готовность добра бесконечная».

Из Кларана Пущины переехали на баварский курорт Киссинген, где лицейский товарищ его брата Ивана Пущина князь А.М. Горчаков представил Михаила Ивановича императору Александру II, приехавшему на отдых. После личного объяснения указом Сенату 27.7.1857 г. «во внимание к отличной выслуге и безукоризненному поведению» Пущину возвращен прежний чин гвардии капитана. Спустя 30 лет он получил и долгожданный Георгиевский крест.

Из Дрездена супруги Пущины вместе с Л.Н. Толстым в конце июля вернулись в Петербург, где произошла долгожданная встреча с братом, вернувшимся наконец из Сибири. В августе Иван Пущин писал декабристу М.И. Муравьеву-Апостолу: «…Прикатил наконец ко мне из-за границы брат Михайло с женой. С ним не видался с Никольской куртины (с 1826 г. - Прим. автора.), после приговора, а она для меня новое знакомство. Не нужно говорить, как это свидание было отрадно, - брат совершенно тот же, только седой, а с ней как будто были вместе. Нам, двум женатым братьям, теперь очень ловко вместе».

Следует добавить, что М. Пущин принимал участие в подготовке крестьянской реформы 1861 г. в качестве члена Московского губернского комитета. Впоследствии дослужился до действительного статского советника, в мае 1865 г. «переименован» в генерал-майоры и назначен комендантом Бобруйской крепости. А четыре года спустя М.И. Пущин скончался, на десять лет пережив своего брата Ивана Ивановича.


You are here » © Nikita A. Kirsanov 📜 «The Decembrists» » «Кованные из чистой стали». » Пущин Михаил Иванович.