Мытарства декабриста Рынкевича
Перед самым раскрытием тайных организаций во второй армии был принят в Южное Общество проживавший в семействе известных деятелей заговора Юшневских воспитанник Благородного Пансиона при Московском Университете Иосиф Рынкевич.
Прием молодого человека в Тайное Общество, как свидетельствовал в своих показаниях Н.C. Бобрищев-Пушкин1 продиктован был необходимостью «в последнее время» отправки из Тульчина «каких-то известий» к П.И. Пестелю, при чем самое поручение это (в «Алфавите» оно разъяснено, как предупреждение Пестеля ген. Юшневским и кн. Барятинским «о смерти покойного государя») не могло быть, очевидно, возложено на человека, чуждого замыслам заговорщиков.
Комитет для следственных изысканий о злоумышленных обществах отнесся к «дворянину Рынкевичу», вся работа которого в тайных обществах ограничилась лишь ролью случайного курьера Тульчинской Управы, довольно снисходительно: Верховному уголовному суду он предан не был, и меры предосторожности в отношении Рынкевича на будущее время ограничились «поручением секретному надзору местного начальства с ежемесячным донесением о поведении его»2.
Проживая во время следствия и суда над декабристами в Подольской деревне Юшневских (Ольгопольского повета с. Хрустовая3, молодой человек, по-своему «сиротству и бедности», не мог долго оставаться без определенных занятий и, как установил «из разговоров» Ольгопольский исправник, ближайшим образом наблюдавший за «поведением» Рынкевича, он к осени намеревался «отправиться в Кишинев для приискания себе места по гражданской службе».
Осведомленный о намерениям поднадзорного, Подольский губернатор немедленно известил о них министра внутренних дел В.С. Ланского, а последний, в свою очередь, обратился 11-го сентября 1827 г. за разъяснением к начальнику III Отделения и шефу жандармов А.X. Бенкендорфу, «дозволено ли будет снабдить Рынкевича надлежащим видом, в случае, что он пожелает удалиться куда-либо из Подольской губернии».
Не разрешая вопроса принципиально, А.X. Бенкендорф направил представление В.С. Ланского в Варшаву «на благоусмотрение» великого князя Константина Павловича, который «в уважение того, что Рынкевич принят был в общество злоумышленников пред самым открытием оного и вообще ни о чем в сем обществе происходившем не знал, теперь же, по уверению Подольского губернатора ведет себя скромно, уединенно, не входит ни в какие связи и отличается кротостью и хорошею нравственностью», уведомил шефа жандармов, что «не находит причины препятствовать ему в переезде его в Кишинев, для вступления в гражданскую службу, с тем, чтобы для предосторожности, учрежден был за ним в Кишиневе секретный надзор местной полиции».
18-го ноября 1827 г. резолюция великого князя была сообщена А.X. Бенкендорфом министру внутренних дел, а 30-го того же месяца о ней осведомлен был исполняющий должность Новороссийского генерал-губернатора и полномочного наместника Бессарабской области тайный советник граф Пален.
Затянувшаяся административная переписка4 не позволила поднадзорному декабристу своевременно привести в исполнение план переселения в Кишинев. Возможно, что некоторая задержка в деревне обусловлена была и отсутствием необходимых «рекомендаций», без которых поступление на государственную службу для бывшего члена Тайного Общества вообще было более, чем проблематично. Только 27-го мая 1827 г. Рынкевич заручился письмом главнокомандующего 2-й армией графа Витгенштейна к графу Ф.П. Палену5 и в конце июня с этим письмом прибыл в Одессу6.
Милостивый Государь
Граф Федор Петрович!
Вручитель сего дворянин Иосиф Рынкевич, обучавшийся в Благородном Пансионе Московского университета, сделавшись по приключившейся ему болезни неспособным к поступлению в военную службу, желает ныне определиться в статскую под начальством Вашего Сиятельства. Из уважения к молодым сего дворянина летам, а также и недостаточному состоянию, я покорнейше прошу Вас, Милостивый Государь, принять его под свое покровительство определением к меcту, соответственному его познаниям и способностям. Имею честь быть с совершенным почтением и преданностью,
Вашего Сиятельства
Покорнейший слуга
Граф Витгенштейн. 27 мая 1827.
М. Тульчин.
Его Сиятельству
Графу Ф.П. Палену.
К моменту появления в Одессе Рынкевича, город этот уже успел совершенно изжить те тщательно вытравляемые в нем с 1823 г. традиции «демократической республики», «местного либерализма» и тайного «гнезда заговора», которые неразрывно были связаны в представлениях высших правительственных кругов с главным городом Новороссии7. О том, как переживала Одесса последекабрьскую реакцию, всего лучше можем мы судить по относящемуся к 8-му июня 1827 г. секретному донесению на имя начальника Главного Штаба от одного из тех тайных агентов, которые разосланы были в это время по всей России, для ознакомления с общественными настроениями на местах и действиями провинциальной администрации:
«Все, что я только мог в продолжение трехнедельного пребывания моего в городе Одессе заметить и слышать от разных лиц, заключается в следующем: О духе и образе мыслей здесь живущих дворян, негоциантов и разного звания людей ничего более нельзя сказать, кроме того, что внимание всех устремлено к приобретению богатств; всякий по своей части поднимается на аферы и употребляет все способы к сделанию выгодного оборота, каким бы то образом ни было. Это можно сказать, составляет почти всякого ежедневное занятие. О политических суждениях и рассказах новостей ни от кого не услышишь. Я заметил, что даже в клубах, казино и других публичных собраниях никаких политических журналов не имеется, кроме «С.-Петербургской газеты», «Сенатских Ведомостей» и коммерческих газет, которые читают с большим вниманием. По-видимому, даже греки не много заняты своими единоземцами.
Правлением графа Воронцова все вообще не так довольны; говорят о нем, что он делами весьма мало занимается, не входит в подробности, как бы следовало, полагается на своих чиновников, которые, как слышно, не безынтересны. Бумаги по восьми и десяти дней лежат без подписи; вверяется некоторым своим любимцам, кои действуют в делах почти по своему произволу; он же неприступен. Производство дел по всем присутственным местам идет медленно и сопряжено се издержками тяжущихся или, лучше сказать, решение дел основано на интересе.
Кроме беспечности его в отношении текущих дел, еще заметно следующее: в городе нечистота до такой степени, что осенью и весною даже по большим улицам почти проезду нет, несмотря на то, что мостовые, как говорят, стоили миллион, и при ежегодной починке оных не было обращено внимание сделать для стоку воды канавы до сего времени и не заботились о приискании дикого камня.
О Лицее говорят, что оный, как в отношении ученья, равно и нравственности питомцев, дошел было до такого жалкого состояния, что родители стали отнимать детей своих, опасаясь худых последствий такого воспитания; но со вступлением нового директора все, видя его неутомимую деятельность и строгую нравственность и имя надежду, что старанием его восстановится порядок во всех отношениях, стали опять отдавать детей своих не токмо жители Одессы, но даже привозить и из дальних месте.
В Городовом Магистрате также большие беспорядки: хорошие купцы уклоняются от выборов потому, что у них бывают такие расходы, кои при сдаче должности нельзя показать в формальных отчетах, и сии падают всегда на их собственность, отчего в марте месяце еще не были выбраны новые судьи, кои должны были быть выбраны в декабре.
В Приказе Общественного Призрения, как говорят, должен быть большой ущерб, потому что деньги раздаваемы были под залог домов, заводов и проч., кои по слабости начальства были оценены слишком дорого; но когда они за неплатеж подверглись аукционной продаже, то за них не дают той суммы, в коей были заложены.
В разговорах же с некоторыми насчет графа Палена все относятся о нем, как о человеке умном, деятельном и достойном занимать ту должность, которую обнимает во всех частях и в состоянии был бы исправить все существующие беспорядки, если бы не был в зависимости от графа Воронцова, и притом, окруженный всеми его чиновниками, не может принять мер к улучшению некоторых частей»8.
Таковы были впечатления тайного правительственного агента от города, на плодотворную работу в котором имел все основания рассчитывать прибывший к графу Палену молодой декабрист. Однако, надежды Рынкевича на получение службы в Одессе не оправдались. Столь возвеличенный в рапорте штабного шпиона граф Пален в действительности ничем не мог никому импонировать: сухой, ограниченный формалист, крайне тяготившийся и своей должностью (заместителя находящегося по служебным и личным делам в столице графа М.С. Воронцова), и самым пребыванием в нелюбимой им Новороссии, он - по авторитетному свидетельству ген. П.Д. Киселева - «не знал ни языка, ни законов наших» и свою административную работу ограничивал «беспрекословным подписыванием бумаг», изготовляемых в генерал-губернаторской Канцелярии.9
Под предлогом отсутствия подходящих вакансий, он, прежде всего, постарался выпроводить из Одессы скомпрометированного участием в Тайном Обществе просителя, и - так как тот «повторил прежнее свое желание служить в Бессарабии» - граф Пален «обратил сего молодого человека» к Бессарабскому гражданскому губернатору В.Ф. Тимковскому.10 Как свидетельствует отношение последнего в Одессу от 9-го июля 1827 г., тотчас по прибытии Рынкевича в Кишинев (2-го июля), «над ним принято было здешнею полициею секретное наблюдение»; что же касается предоставления прибывшему какой-нибудь работы, то губернатор глухо «присовокуплял» лишь о том, что «о роде службы Рынкевича, какую он изберет здесь, я не упущу впоследствии представить Вашему Сиятельству»11.
В.Ф. Тимковский, в распоряжении которого оказался злополучный курьер Тульчинской Управы Южного тайного общества, представлял собою администратора не совсем обычного типа. Воспитанник Киевской Духовной Академии и Московского Университета, чиновник Государственной Канцелярии при Сперанском, впоследствии сотрудник Н.С. Мордвинова и А.С. Шишкова, он по своем назначении в 1825 г. Кишиневским губернатором настолько уже опустился, что зарекомендовал себя здесь лишь «недеятельностыо, пьянством и совершенным пренебрежением к обязанностям своей должности».
По едкой характеристике Ф.Ф. Вигеля, «родившись в веке философизма и либерализма, он не веровал ни в бога, ни в добродетель, мысленно ставил себя выше всех, не питая ненависти к людям, но глубочайшее презрение к ним и к самым серьезным, самым важным их предприятиям. Он думал только забавляться ими и, не думая, забавлял их. Всякою должностью он брезгал и чувством превосходства своего извинял в себе другой порок, - чрезвычайную леность»12. Все эти особенности душевного склада Тимковского не помешали Пестелю считать его в числе членов предполагаемого Кавказского тайного общества; сведения эти были слишком фантастичны, чтобы привлечь В.Ф. Тимковского к дознанию, но в «Алфавит Декабристов» он все таки был, на всякий случай, внесен.
Так или иначе, встреча поднадзорного декабриста с губернским циником и мизантропом, несомненно боявшимся себя скомпрометировать новым знакомством, не сулила ничего положительного. И действительно, уже 12-го июля, с негодованием, прорывающимся даже сквозь условные рамки полуофициального обращения13, Рынкевич извещал графа Палена о следующем:
Ваше Сиятельство
Милостивый Государь!
Имея честь получить рекомендательное письмо от Вашего Сиятельства к Кишиневскому Гражданскому Губернатору и пользуясь покровительством Главнокомандующего 2-й армией Графа Витгенштейна, я питал себя надеждой, что получу в Кишиневе приличное для себя место; но после нескольких моих посещений Василий Федорович объявил, что я здесь не получу никакого места и сожалеет, что не может дать удовлетворительного ответа на письмо Вашего Сиятельства, и после многих моих просьб Господин Губернатор советовал мне как можно больше веселиться в Кишинев. - Получа такой невыгодный прием от Господина Тимковскаго, я нахожусь в таком затруднительном положении, что не смею уже явиться с письмом к здешнему Господину Вице-Губернатору.
С истинным почтением честь имею быть
Вашего Сиятельства
Милостивого Государя
Всепокорнейший слуга
Кишинев 12 июля 1827 г.
Иосиф Ринкевич.
Письмо это оставлено было без ответа. Тщетно ожидая - последнего, Рынкевич еще несколько недель оставался в Кишиневе - и только в конце августа, как видно из полицейского рапорта, выехал оттуда в Тульчин.
Ю. Оксман.
Примечания:
1 М.В. Довнар-Запольский. Мемуары Декабристов, Киев. 1906, стр. 280.
2 «Список лиц, названных членами обществ, составившихся после уничтожения Союза Благоденствия, но по маловажности показаний не требовавшихся к следствию» (Н.К., Шильдер, «Император Николай I», СПб. 1903, 1, 775).
3 Здесь же проживал в это время, под надзором полиции, отбывший заключение в крепости товарищ Рынкевича по Московскому Университетскому Пансиону и Южному тайному обществу - Семён Петрович Юшневский.
4 Архив III Отделения Собственной Его Величества Канцелярии, 1826 г., № 61, ч. 191.
5 Как отмечает в своих Записках член Южного тайного общества Н.В. Басаргин, главнокомандующий 2-ой армией «граф Витгенштейн, герой 12 года, был вполне добрейший и отличный человек. Он пользовался во всей России и в Европе огромной военной репутацией. Эта репутация была, может быть, несколько преувеличена; впрочем, я не раз слышал от Пестеля, который был при нём во время кампании 12-го года, что он действительно имел верный военный взгляд и замечательную храбрость. В это время он был уже в преклонных летах и мало занимался службою, предоставляя все управление армией начальнику Главного Штаба.
Сверх того, он был не очень любим покойным императором Александром. Некоторые приписывали это его огромной народности, что будто бы не нравилось государю; но я думаю скорее потому, что граф пренебрегал службою в мирное время и не умел быть царедворцем. Во время командования второю армиею он жил более в своём поместье, находившемся в 70 верстах от Тульчина, и с увлечением занимался хозяйством, уделяя неохотно самое короткое время на дела служебные. Вообще, его все любили, и он готов был всякому, без исключения, делать добро, нередко даже со вредом службе. Сын его Людвиг... был членом нашего Общества» («Записки Н.В. Басаргина», Пгр. 1917 г., стр. 3-4).
6 Архив Новороссийского и Бессарабского генерал-губернаторства (А.Г.Г.) часть секретная, 1826 г., № 27. Дело по отношению управления Министерства внутренних дел о дворянине Рынкевиче, проживавшем в Ольгопольском повете под надзором полиции, л. 8.
7 «Как по всему делу видно, что в Одессе должно быть гнездо заговора» - писал император Николай 12-го декабря 182S г. о своих впечатлениях от извета Шервуда генерал-адъютанту барону Дибичу (Н.К. Шильдер, «Николай I», т. I, с. 247).
8 «Русская Старина». 1897, IV, стр. 33-34.
9 «Письмо П.Д. Киселёва к А.А. Закревскому из Тульчина, от 26-го октября 1824 г. (Сборник Русского Исторического Общества, т. 78, 1891 г., стр. 119).
10 А.Г.Г., л. 9.
11 А.Г.Г., л. 10.
12 Воспоминания Ф.Ф. Вигеля, М. 1893, ч. VII, стр. 54-56.
13 А.Г.Г., л. 11.
